В последние годы появилось еще два антропогенных препятствия для сохранения данного вида. Строительство дорог и барьеров в африканском ландшафте в настоящее время является основной причиной гибели гепардов и других диких животных в разных странах. То же самое происходит и в Иране. Исследователь Сара М. Дюран зафиксировала массовое убийство гепардов в национальном парке Серенгети, что также подчеркивает, как плохо управляемый, но очень популярный туризм становится причиной проблем с долгосрочными последствиями. Часто путешественники становятся помехой для успешной охоты этих животных или своей деятельностью отпугивают их от убитой добычи. Кроме того, гепарды часто теряют пищу из-за других больших кошек и падальщиков, а отдалившись от пойманной жертвы, уже никогда не возвращаются к ней. Кроме того, эти животные не питаются чужой добычей или трупами. Наконец, были зафиксированы случаи, когда из-за опрометчивого поведения некоторых туристов детеныши гепардов разлучались со своими матерями и в результате погибали.

Так, состояние популяции данного вида животных в Серенгети привлекло всеобщее внимание. Покинут ли жадные потребители бескрайние равнины национального парка, и удастся ли гепарду спастись от вымирания?

Пьеро ди Козимо. Вулкан и Эол

Она мягко и изящно передвигается к правой стороне картины на фоне безмятежных холмов. Элегантный шаг совсем скоро уведет ее за пределы изображения. Вдруг она обращает любопытный и совсем не испуганный взгляд на четырех крепких полуобнаженных плотников, которые возводят некую первобытную постройку из крупных бревен.

Хотя ее появление в изображенной местности совершенно неестественно, нет никаких сомнений в том, что перед нами самка сетчатого жирафа (Giraffa reticolata). Как мы можем заметить, она прекрасно чувствует себя в обстановке, которая напоминает какую-нибудь тосканскую деревню, в которой люди вместе с богами делают первые шаги в развитии цивилизации.

Речь идет о картине «Вулкан и Эол», написанной Пьеро ди Козимо (годы жизни 1462–1522/4) около 1490 года[54], сложной мифологической композиции, которая представляет собой часть цикла, посвященного богу Вулкану, «защитнику» и наставнику первобытного человека. На этом полотне трудолюбивый сын Юпитера и Юноны преподает своим смертным ученикам основы искусства работы с металлами. Он занимается изготовлением подковы, а помогает ему Эол, повелитель ветров, который держит в руках кожаные сосуды, используемые в качестве примитивных мехов для разжигания пламени.

Данная картина стала предметом знаменитого исследования Эрвина Панофски[55], который рассмотрел иконологические аспекты этой работы в свете причудливой личности флорентийского художника и его, можно сказать, материалистического мировоззрения. Пьеро ди Козимо был страстным любителем природы и животных и, по свидетельству Вазари, «часто ходил наблюдать животных или растения, или другие какие-либо вещи, какие природа нередко создает странно и случайно, и это доставляло ему такое удовольствие и удовлетворение, что он выходил из себя от восторга»[56].

Но как жираф, которого уж точно нельзя встретить на берегах Арно или даже на Эолийских островах, где, согласно мифологии, находится кузница бога Вулкана и жилище Эола, оказался на данной картине? По версии Панофски, это существо представляет собой изысканный метоним, объединяющий всех диких животных, которые в те времена «еще не опасались»[57] человека. По воле великодушного Вулкана, все внимание первобытных людей было направлено на приобретение фундаментальных технологических навыков, то есть на освоение огня и металлов.

Это период «простого счастья первобытной цивилизации, мирной и самодостаточной, в основе которой лежала семейная жизнь»[58]. Счастье здесь обеспечено присутствием двух начал (родителей и ребенка), которые изображены на картине вместе с молодыми мужчинами, рыцарями и богами. В те времена «некоторые животные уже были приручены»[59], а у зверей еще не было причин бояться человека. Более того, их отношения были дружескими, о чем свидетельствуют классические источники, на которые ссылается Пьеро ди Козимо – «Фасты» Овидия и восьмая книга «Энеиды» Вергилия[60].

Это рассвет цивилизации, нового дня, в котором трудятся не только люди и боги – животные тоже заняты повседневными делами в своем неизменном ритме, чуждом развитию человеческой истории. И вот, «прекрасная жирафа», которая оглядывается «с робким любопытством»[61], отдаляется от будущего дома человечества, которое совсем скоро войдет в историю, и уводит с собой фантастических детенышей, темных и не пятнистых, полностью выдуманных самим художником.

Пьеро ди Козимо, вероятно, искал по-настоящему особенное животное, чтобы воплотить такую своеобразную диалектику между еще невинной культурой и как никогда гармоничной природой. Ситуация завидная и, к сожалению, временная. Ее необходимо интерпретировать, учитывая два других цикла картин Пьеро ди Козимо. Во-первых, это группа полотен о самом начале жизни человечества[62], в котором на жестоких и диких людей давит атавистический страх и непостижимые глубины времени (увы, этот образ так далек от изображения первых людей в Эдемском саду!). Во-вторых, цикл картин о Прометее (продолжение истории о первых днях цивилизации)[63], герой которого украл из колесницы Аполлона искру и передал возникший из нее огонь людям. И это пламя не «является решением всех практических проблем человека, [но] символизирует свет знаний, который зажигается в сердце невежды и приводит к утрате счастья и душевного спокойствия»[64]. Однако на этой стадии, повинуясь Вулкану, древние люди избегают ужасающего подчинения силам вселенной, укрощают буйство молнии в приятном тепле очага, но еще не хотят быть богом и не считают себя таковым, не желают господствовать над природой, которая грациозно и доброжелательно оборачивается к ним в виде экзотического жирафа. Он был одним из наименее известных млекопитающих классической и средневековой Европы, несмотря на то, что истории известно несколько случаев, когда византийские императоры привозили это животное в Европу в качестве дара[65]. С самых давних времен различные авторы описывали жирафа в общих чертах и приписывали ему двойственную и гибридную природу, склонную к порочности. Это отражено и в старинном названии camelopardalis, «верблюдопард», то есть смесь верблюда и пятнистого леопарда[66]. Однако в бестиарии Эшмола, который был проиллюстрирован в Англии в начале тринадцатого века[67], среди 98 нарисованных и описанных животных жираф не упоминается даже под названием «верблюдопард». В знаменитом и пользующемся большим спросом «Физиологе»[68] тоже нет ни одного описания этого африканского парнокопытного. О нем немного пишет Марко Поло, но он опирается не на собственный опыт, а на арабские источники, и по его рассказу, это животное обитает на острове Занзибар в Восточной Африке: «Там есть прекрасные жирафы, и я скажу вам, как они выглядят: у них короткий хвост и довольно низкая спина, так как их задние ноги короткие, а передние ноги и шея очень длинные. Их высота – три шага от земли, а голова маленькая. И они не причиняют никакого вреда, на их теле белые и рыжие круги, и на них приятно смотреть»[69].