Рассказывая о действиях насильника, Джоан подчеркнула его аккуратность в обхождении с нею. Преступник не причинил ей боли и даже был «почти нежен». А вот в отношении Фрэнка он был настроен куда более агрессивно. В целом, Джоан во время нападения не очень переживала за себя, она чувствовала, что преступник не будет её убивать, но вот за безопасность мужа она боялась. Угрозы Гиены расправиться над жертвами при следующем нападении Джоан восприняла со всей серьёзностью, она была уверена, что это не бравада и не пустая болтовня.

Удивительно, но в руководстве полиции штата нашлись люди, воспротивившиеся тому, чтобы передавать в средства массовой информации сообщение о новом нападении насильника из восточного Сакраменто. Уступка требованию Гиены могла быть расценена преступником как слабость правоохранительных органов. Угроза убить казалась шантажом, на который поддаваться не следовало ни при каких обстоятельствах, поскольку преступник, морально готовый убивать, совершит убийство в любом случае… Представители Департамента юстиции придерживались иной точки зрения. По их мнению, если преступник заявлял о готовности воздерживаться от крайних форм насилия, то такую готовность надлежало всячески поддерживать и ни в коем случае не игнорировать высказанные угрозы. Трудно сказать, какая бы точка зрения возобладала в конечном итоге, но определяющим в этом споре оказалось заявление Фрэнка Розалли, который сообщил полиции, что свяжется с журналистами самостоятельно, если только правоохранительные органы попытаются скрыть от прессы угрозу насильника.

В конце концов, днём 17 мая была собрана пресс-конференция, в которой помимо сержанта Ричарда Шелби принял участие и заместитель окружного шерифа лейтенант Фред Риз (Fred Reese). Это был один из опытнейших сотрудников службы, заступивший на стезю защитника правопорядка ещё в 1955 г., в возрасте 22 лет. До этого Риз некоторое время подрабатывал моряком на кораблях торгового флота. До 1970 г. он возглавлял уголовный розыск службы шерифа, но затем ему поручили надзор за строительством женской тюрьмы. Риза было решено направить на пресс-конференцию ввиду его непричастности к розыску Гиены и неосведомленности о деталях расследования. Тем самым на корню устранялась опасность неосторожной оговорки.

Тем не менее, заявления лейтенанта Риза в во время общения с журналистами вряд ли можно считать удачными. Он назвал насильника «параноидальным шизофреником», чего делать, разумеется, не следовало. Во-первых, ставить такого рода диагнозы без надлежащего освидетельствования профильными специалистами, мягко говоря, некорректно. А во-вторых, даже если Гиена и являлся шизофреником, заявлять об этом во всеуслышание было плохой идеей. Указание на психическое заболевание могло быть расценено преступником как диффамация, публичное оскорбление, а служба шерифа в тот момент находилась не в том положении, чтобы уязвлять самолюбие насильника.

Трудно сказать, о чём именно думали должностные лица, инструктировавшие Риза перед выступлением, но подумали они плохо. В последующие дни журналисты активно обсуждали слова Риза и, разумеется, обращались за комментариями к психиатрам. Последние с готовностью отзывались на все обращения и в теле-радио- и газетных интервью наговорили много всякого. Они договорились даже до того, что объявили, будто таинственный насильник является на самом деле гомосексуалистом, стыдящимся своей гомосексуальности и пытающимся её отрицать. Один из психиатров использовал даже довольно необычное словосочетание «гомосексуальная паника» (буквально «a homosexual panic»), которое, по его мнению, объясняло логику Гиены. Преступник, дескать, осознал собственную гомосексуальность, но он стыдится признаться в ней самому себе и потому совершает изнасилования женщин. Тут только руки остаётся развести от недоумения и вспомнить первого президента России с его незабвенным «вот такая вот, понимаешь ли, загогулина»…

Это, конечно, редкостная чушь и удивительно даже, почему правоохранительные органы не обратились к средствам массовой информации с просьбой воздерживаться от оценок личности преступника. Такая просьба была бы разумна и оправданна, глядишь, и обошлись бы газеты и телевидение без подобной белиберды. Гиена не являлся гомосексуалистом, и в его поведении никаких гомосексуальных тенденций не просматривалось. Он совершенно игнорировал связанных мужчин и весь его интерес оказывался сосредоточен исключительно на женщинах, причём в весьма узком «диапазоне приемлемости жертвы», о чём в своём месте уже говорилось. Если бы преступнику мужчины были интересны в качестве объектов сексуального посягательства, то это непременно нашло бы выражение в поведенческих актах. Таковые, кстати, могли быть не обязательно явно сексуальными, но даже демонстративное унижение можно было бы истолковать как содержащее сексуальный подтекст. Но насильник не проделывал со связанными мужчинами ничего особенно унизительного: не засовывал в ректум бутылки, не мочился на них, не плевал в глаза… Преступник лишь устранял потенциальную угрозу, исходившую от мужчин — не более того! Причём, делал он это весьма щадяще и дозировано, на что мы также указывали в своём месте.

Если по мнению калифорнийских психиатров такое поведение выдает в преступнике гомосексуалиста, то невольно рождается вопрос: а как по мнению этих якобы специалистов вообще должен вести себя гетеросексуальный преступник? Объективности ради, правда, следует сказать, что в последующие дни измышления о гомосексуальности насильника опровергались некоторыми другими психиатрами, публично заявившими о несогласии с такого рода оценками. И то ладно… Хотя сам факт подобной неуместной дискуссии, затеянной, напомним, с подачи полиции, в создавшейся обстановке лишь вредил проводимому расследованию.

Касаясь публикаций в калифорнийской прессе тех дней, можно упомянуть и о двух полицейских «композиционных портретах» предполагаемого преступника, распространенных во время пресс-конференции Шелби и Риза. Строго говоря, это были весьма условные карандашные рисунки, изображавшие круглолицего длинноволосого мужчину. На одном из них можно было видеть человека в трикотажной шапочке, а на другом — без головного убора с волосами, расчёсанными на прямой пробор. Надо подчеркнуть, что супруги Розалли не имели ни малейшего отношения к появлению этих полицейских творений. Рисунки были составлены на основании показаний свидетелей, видевших некого подозрительного человека, прогуливающегося возле колледжа на Америкен-ривер через несколько часов после нападения, случившегося в ночь с 16 на 17 мая. Связь этого мужчины с нападением на супругов Розалли не только не доказана, но и вообще не очевидна. Трудно сказать, чем именно этот человек насторожил видевших его, наверное, подозрения вызвала вязаная шапочка… Полицейские, опрашивавшие население, посчитали, что внешность таинственного любителя утренних моционов соответствует описанию преступника, сообщенному Эрикой Дженик, жертвой нападения в ночь на 18 марта (эпизод №15). Напомним, тогда преступник появился в маске с большим вырезом, позволявшим видеть значительную часть лица.

Эти два пресловутых «композиционных портрета» впервые представлялись широкой публике для её ознакомления с предполагаемым обликом серийного насильника. Как мы знаем, полицейские художники и ранее рисовали наброски внешнего вида преступника, руководствуясь описаниями потерпевших, но все эти «портреты» использовались для полицейской работы и не представлялись населению. Теперь же всех жителей Калифорнии власти решили проинформировать относительно облика Гиены, но… проделано это было крайне неудачно. Вместо того, чтобы показать те рисунки, что были сделаны ранее, и которыми пользовались в своей работе сами полицейские, населению предъявили «композиционные портреты», непонятно как относящиеся к преступнику. Смешнее всего то, что по прошествии месяца служба шерифа сдержанно признала, что рисунок, изображавший преступника без головного убора, мало соответствует оригиналу и вряд ли даёт представление о действительной внешности насильника.