— Контр-адмирал, сорр, я вас призываю отдать приказ выхода на прыжок. Директивы Воина…

Финнеан обрубил канал квола.

Хватит. Пора действовать людям.

— Отставить, сабы не погружать. Как только будет подтверждена триангуляция — построение «пирамида-2» по её вектору.

Финнеан всё смотрел на мерцающую точку и не верил своим глазам. Это же совсем рядом в масштабах полупустого сектора. Субсвет бывает так, временами, тесен, что даже не знаешь в итоге, радоваться этому или огорчаться.

Горький флотский анекдот гласил, что даже самый мощный первторанг способен убить лишь муху, сидящую на носу у его капитана. Потому что до всего остального ему всё равно не дотянуться.

— Томлин.

— Да, контр-адмирал.

Голос майора был глухим и смазанным, нейросканнеры не успевали считывать паттерны всё возрастающей активности центра Брока в районе лобно-теменного стыка, но казалось, что это сам Томлин стоял сейчас перед ним и еле сдерживал в себе поднимающуюся волну плавящей мозг ярости. Он будто ненавидел Финнеана и готов был впиться сейчас ему зубами в горло. Впрочем, наверняка, так и было. Если перед самой заварушкой командир Крыла обращается к простому майору пространственной пехоты, значит дело дрянь.

Иногда побочные эффекты стимуляторов вполне успешно заменяли человеку простые обыкновенные эмоции.

— Твои мозголомы требовали определённости.

— Так точно, сорр.

— Вот им определённость. Оба саба оборвали сигнал, но перед тем успели сорвать триангуляцию. Полтора декапарсека, на самом пределе дальности пассивного прыжка.

Томлин дышал тяжело и хрипло, пытаясь обуздать поднимающуюся в его груди бурю.

— Слушаю ваш приказ, сорр.

Почему командир на самом деле не может всего этого не говорить? Бессмысленный фатализм больше всего пугал Финнеана.

— Погрузить личные капсулы равными группами в боты, твои люди и гражданский персонал один к одному, настроить катапульты на сигнатуру точки триангуляции, каждой группе приказ один — попытаться достичь фокуса. Дальше мозголомы сами знают, что делать.

— Апро, сорр.

И отключился, даже в глаза напоследок не посмотрел. На предельной дальности прыжка вероятность самостоятельной разморозки на том конце негативного коллапсара составляла около пятнадцати процентов.

И с каждой секундой эти шансы падали.

— Контр-адмирал, есть килогерцовая акустика в секторе три-девять по оси строя!

— Угол?

— Пока всего две сотых радиана, но быстро растёт.

Финнеан уже и сам слышал визжание файервола, сквозь который уже вовсю ломились покуда невидимые гости. Пошла ответка.

— Второй маркер сектор четыре-десять!

Строй кораблей начал деформироваться, послушно следуя новым и новым сигналам опасности — постепенно отдельные акустические пятна трепещущего гравидиапазона принялись расползаться по пространству тактической гемисферы, сливаясь в огромные кляксы.

— Контр-адмирал!

Это сквозь все запреты всё-таки сумел пробиться паникующий квол.

— Прервать контакт!

— Контр-адмирал, я не могу, высший приоритет, прямой приказ Воина, — машина тараторила без умолку, рискуя остаться вообще без средств связи с внешним миром, у Финнеана была эта возможность, — срочно разворачивайте ордер и уходите, вам нельзя тут оставаться, это прика…

Ему показалось, или перед самым офлайном в писклявом женском голосе квола всё-таки прорезались металлические нотки? Финнеану было всё равно. Глядя на расползающееся по гемисфере зашумление, он понимал: их единственный шанс — это держать оборону здесь. И никакой квол его не заставит собственными руками погубить целое Крыло.

Спустя пять секунд после хард ресета квол будет снова в строю. И он будет молчать.

— Аналитики, наведение по батареям, распределить сектора максимальной плотности входящих, навигаторы, готовиться к активному маневрированию.

Краем глаза Финнеан следил за приближением всё-таки успевающей до начала горячей фазы эскадры кэрриеров. Хорошо. Сейчас все силы нужно держать в одном кулаке. Но основное внимание контр-адмирала уже было приковано к обратному отсчёту, возникшему по самому центру гемисферы.

Бегущие цифры дружно таяли, как таяла сейчас вероятность хоть сколько-то успешного исхода. Из этой переделки просто не было выхода.

Дробные хлопки катапульт, это ушли в прыжок боты, под завязку забитые капсулами смертничков. Удачи всем.

— Открыть упреждающий зенитный огонь.

За пятнадцать секунд до конца обратного отсчёта флот дал первый залп.

Сгустки сверкающей плазмы релятивистскими воронками обрушились внутрь себя, пожираемые микросингулярностями[63], что были замкнуты на предельной дальности. Спустя миллисекунды рукотворная сфера ледяного огня поднимется между источником приближающихся шумов и конусом боевого построения. На какое-то мгновение межзвёздный вакуум станет чуточку плотнее, и на выходе в субсвет паразитную энергию будет ждать уже не комфортное ничто, пусть и пронизанное жёстким излучением разогнанных магнитосферой Галактики частиц, а почти настоящая звёздная атмосфера, способная порождать на субсветовых скоростях ударные волны, размалывающие в пыль целые планетоиды.

Финнеан на собственной шкуре знал, каково это, штурмовать уплотнённый файервол с той стороны, и его губы невольно сжались в зверином оскале.

Нате, ешьте.

Гравитационный диапазон между тем уже призывно рычал, вызывая на бой глупца-контр-адмирала, посягнувшего на этот никому не нужный участок вселенной.

На них шло нечто чудовищное.

Ибо сказано человеку: не узри ты иных миров и будешь спасён, или узри и падёшь смертию.

Второй залп, третий, четвёртый.

Если бы они послушались приказа Воина и уходили сейчас в сторону Ворот Танно, их бы смели с наскока, не глядя, ушли бы только флагманы, чья масса покоя логарифмически вытягивала длину прыжка. У остальных не было бы шанса.

Тем лучше, думал про себя Финнеан, с облегчением погружаясь во мрак гиперрежима. Тем лучше, не будет потом сожалений. Если оно вообще будет, это «потом».

Контр-адмирал перестал себя осознавать за мгновение до финального залпа.

Ещё мгновение тишины перед бурей.

И вот оставшаяся без зрителей гемисфера раскололась от огненного водопада, накрывшего почти радиан телесного угла. Это к ним на всех парах неслось то, что так долго готовилось их тут изловить и сожрать. Голая математически точная ярость пустоты. А потом вторая волна. А потом третья.

Квол к тому моменту уже ожил. Квол был слеп, глух и беспомощен. Ему оставалось только обречённо следить, как падает мощность на воротах накопителя. Когда она дойдёт до нуля, все, кто есть на борту, умрут.

Забираясь в недра ложемента, Цзинь Цзиюнь по привычке затянул пояс истрёпанного рабочего комбинезона повыше, чтобы складки не мялись между ног. Наверное, это и выглядело потешно со стороны, но кто его вообще здесь увидит.

Санжэнь, старик без родни и дома, один за сотни парсек от ближайшего обитаемого мира, Цзинь Цзиюнь даже по меркам старателей, трудящихся за битый эквивалент на далёкую и полузабытую «Янгуан», как никто другой ценил своё одиночество.

Единственным его постоянным собеседником последние пятнадцать лет оставался ломаный-переломаный квол, просрочивший все мыслимые пороги шатдауна[64], да и тот последние бортовые полгода на него за что-то дулся и разговаривать не желал. Цзинь Цзиюнь относился к этому со спокойствием монаха-отшельника. В чём-то так и было, разве что он никогда не был религиозен, спокойствие ему придавала размеренная, если не сказать монотонная жизнь оператора астероидного тральщика, никакие особые религиозные ритуалы для этого ему не были нужны.

И только сейчас, когда радары готовились изловить планетоид в сеть, Цзинь Цзиюнь никак не мог успокоиться, всё ёрзал в своём ложементе, машинально делая один и тот же охранительный жест левой рукой, пока наконец не вспомнил про оставленный с прошлого раза над проектором гемисферы истрёпанный моток вечной силикатной резины. Раздалось дребезжащее треньканье. Навязчивые повторения в трудную минуту помогают успокоиться, и Цзинь Цзиюнь с видимым удовольствием принялся щипать ребристые нити, прислушиваясь к их мерному звуку.