Мне показалось, что слово «цивилизация» было произнесено с некоторым… презрением что ли. Сейчас я твёрдо знаю, что это было. Тогда я мог только пытаться угадать.

—… но тут уже я и сам стал другим, Мари постаралась. Хотелось только попытаться дать такую же возможность и тебе, нельзя быть бесчестным со своим учеником. И вот, мы стоим здесь… я уже говорил, что не в состоянии оценить нашу сегодняшнюю встречу с позиций абстрактных добра и зла. Может, это-то и плохо.

Что же во внешности Учителя, увиденной мною вдруг с такой чёткостью, когда согбенная фигурка прошла под самой дугой уличного фонаря, показалось мне таким странным?

Одна деталь. Одежда Учителя была невероятно измята, словно он несколько дней не ночевал дома.

— Учитель, постойте!

Однако, даже сообразив это, я не стал догонять удаляющегося Учителя. Пусть идёт туда, к себе, где ему хорошо, я ещё успею понять, где же это место находится. Я так думал.

[обрыв]

Учитель был прав, когда говорил, что дал мне достаточно пищи для размышлений. Прочь неуверенность и комплексы. Я действительно иду правильным путем, пусть и не так быстро, как хотелось сначала. Заканчивающийся день принёс мне больше, чем предыдущие полгода метаний.

Учитель был непричастен к вторжениям в мою память.

Мари — тоже.

Теперь стоило применить эти сведения в деле.

Я немедленно направился к себе в кабинет, где и просидел за терминалом до поздней ночи. Мари в тот день вернулась под утро. Краешком сознания я отметил, какая она бодрая и порозовевшая. Когда её горячие губы коснулись моей щеки, я молча ответил ей встречным поцелуем, сомнамбулическим жестом расстёгивая рубашку. Я потянулся к ней навстречу. Стул, задетый мною, отчего-то загремел о пол, набив уши дребезжанием и звоном.

Её поцелуи, мысленно стонал я, так отличались от памятного видения, пришедшего из глубин леса. Что творилось в маленькой головке Мари в то время… я не имел ни малейшего представления, вот только осознание — я сжимаю сейчас в объятиях вовсе не того человека — невольно оставляло свой зловонный отпечаток.

Спать мне в ту ночь не пришлось вовсе. Наши тела разукрасились свежим рисунком из царапин и синяков. Оторвались друг от друга мы лишь в полседьмого утра, только-только успеть в Центр. Я, не завтракая, поспешил одеться и направился к поджидавшему у калитки служебному аэрону. Отоспаться успею ещё.

Последующие несколько недель прошли в жуткой суете. Отчего-то Совет решил поменять, казалось, раз и навсегда утверждённый «план развёртывания». Порядок подготовки к началу экспедиции и без того форсировался неслыханно, а тут вообще началось что-то странное. Торжественное вручение Стартового Ключа, наскоро организованное за три дня, выродилось в полный фарс, то есть как бы оно и совершилось, но никакого отклика в душе не оставило. Народ, собравшийся понаблюдать, тоже пожимал плечами, все знали, что церемония должна проводиться ровно за полгода до Старта. Или… или старт действительно сдвинули. Но отчего тогда никто ничего не знает?

Начались один за другим непонятные визиты на Эллинг, моё присутствие раз от раза именовалось всё более «желательным», я просто валился с ног, пользуясь для сна любой возможностью, пусть это минутка перерыва или полёт на аэроне на очередную «точку», отчего-то заинтересовавшую комиссию одного из Советов.

Сложилось положение, при котором я не мог даже близко подобраться к терминалу, дома же я и вовсе не был целых девять суток кряду. Изыскания мои, таким образом, опять впали в латентное состояние, но я не терял надежды, что всё-таки этот непонятно откуда взявшийся цейтнот когда-нибудь да закончится, не может же он продолжаться вечно. Можно понять, какое чудовищное (для меня, привыкшего к спокойствию и расслабленности эмоций) раздражение я испытывал по этому поводу.

Например, на церемонии Вручения меня так и подмывало ляпнуть что-то вроде «завязывайте, ребята, мне бы домой побыстрее свалить». Ничего подобного я, конечно же, себе не позволял, но в мыслях скрежетал зубами, коли бы так!

Запомнился один любопытный момент… отчего-то именно запомнился.

Я находился в каком-то помещении, заполненном контрольной аппаратурой. То ли пытался заснуть, то ли уже спал, когда дверь отъехала в сторону, пропустив внутрь одного из «представителей». Я тут же зашевелился и принял, как мне показалось, заинтересованную позу класса «я весь внимание». Однако или получалось у меня плохо, или это скрип суставов дурно повлиял на выражение моей заспанной физиономии, но в итоге вошедший даже будто пригнулся под моим взглядом. Вместо того, чтобы внятно сказать, куда меня опять зовут, тот что-то бормотал, и глаза его бегали. Это после таких вот случаев я начал по-настоящему замечать, насколько изменилось отношение ко мне посторонних людей. Со второй попытки я всё-таки сумел справиться со своим лицом, нарочито злобно поблагодарил собеседника за информацию и не успокоился, пока не довёл его своими словоизлияниями до состояния полной прострации. После чего не поленился выпроводить его за дверь. Больше меня не смели будить без крайней необходимости, или, в крайнем случае, уведомляли о таковой необходимости заранее.

Действительно, пора было становиться человеком, время которого дорого не только ему самому.

Всё заканчивается на этом свете, рано или поздно. Закончилась и эта бесконечная инспекция. Домой я возвратился, как уже говорил, спустя целых девять суток, однако только на пороге собственного дома мне пришло в голову, что я забыл предупредить о своём долговременном отсутствии Мари. Это меня насторожило. Неужели… неужели наступает то время, которого мы с ней на пару так боялись и так подспудно ждали, когда иррациональные наши чувства, наконец-таки, придут в соответствие с реалиями нашей с ней жизни. То есть, угаснут сами собой. Так всё-таки… Она ли меня разочаровала? Или я сам остыл, разрывая последние связующие нас нити? Я ускорил шаг, буквально побежав к знакомой калитке.

Она была там, за горящими окнами был отчётливо виден тонкий силуэт. Я видел, как она оборачивается, смотрит тоскливым взглядом в мою сторону, невидящим, но таким просящим… О, я опять видел не то, на что надеялся, скрывая эту надежду даже от самого себя.

И уже чувствовал эту тупую боль в груди.

И уже ощущал горечь струящихся по моему лицу слёз.

За эти девять дней мне было некогда подумать о ней хоть миг. Ни о чём это, однако, не говорило.

Возможно, в тот миг я ошибался и продолжаю заблуждаться до сих пор. Возможно, все эти воспоминания — лишь бред гибнущего в угоду обстоятельствам человека, удумавшего притом утащить с собой в небытие весь свой мир. Но что такое мой мир, как не вот такие воспоминания? Да ничто.

Моё тело само, без посторонней помощи, рванулось вдоль стены дома, быстрее достичь заветной двери, поговорить, наконец, с Мари, объяснить ей, что…

Что-то мешало мне, встав на пути. Что-то мне неизвестное, ненужное, упорное и настойчивое. Я попытался отшвырнуть это нечто прочь, да только вдруг оказался прижатым спиной к шершавой стене дома, мне что-то упрямо шептали, схватив меня за отвороты форменной куртки Пилота. Я, видимо, не сразу сообразил, что передо мной всё-таки человек. Но, когда до меня дошло, я уж не упустил возможности его узнать.

— Да как вы можете!!! Вы, великий мира сего, как вы смеете её огорчать?!! Властвуйте там, среди своих бездушных машин и таких же бездушных людей, но оставьте Мари, пусть она спокойно уйдёт…

Мне не нужно даже было видеть его измятой одежды, не нужно было вспоминать его полустёртые из памяти черты лица. Это был он, тот самый парень, которого я уже так долго и бестолково ищу. Тот самый субъект, которого не существовало ни в едином банке данных. Пришедший оттуда. Ярость вспыхнула в моём мозгу подобно неистовому негасимому пламени, что бушует в глубине реакторов. Его речи меня не трогали, но прервать их было долгом. Мой кулак легко вышел из его захвата и, пробивая неожиданно стойкую и отработанную защиту, со свистом ухнул куда-то туда, в темноту, где находилось его лицо. Я мог стерпеть многое. Но, чтобы он мешал мне пройти к моей Мари?!! Последующие мгновения запечатлелись в моём сознании крайне смутно. Очнулся я сидящим на полу в собственной прихожей.