– А что это за ошибки?

– Ну, главная, конечно, в том, что тебе предлагается поверить в существование одного-единственного сверхчеловека, который тебя как бы дополняет. Человека, который удовлетворяет всем твоим потребностям. Что с исторической точки зрения вообще абсурд. Бред сивой кобылы. Возьми хоть греков. Ну вот древних греков, типа Платона. Во времена Платона задача мужа заключалась в том, чтобы обеспечивать жену. Это была его роль. А у нее были любовники для удовлетворения сексуальных потребностей, храм для удовлетворения духовных потребностей, родственники для удовлетворения потребности в помощи с детьми и соседи для удовлетворения социальных потребностей. А потом, спустя несколько столетий, мы вдруг решили, что нет, на самом деле все потребности должен удовлетворять один человек, этот чудесный супруг, который в одиночку делает то, что раньше делала целая куча народу. Это же просто бред какой-то.

– Но когда я встретила Джека, это действительно было похоже на чудо. Я знаю, звучит банально, но в то время я чувствовала себя так, словно мы… родственные души.

– Это просто ЭНО.

– Что такое ЭНО?

– Энергия новых отношений. Когда ощущаешь эти первые вспышки интереса к другому человеку. Такое бурное, неудержимое, всеобъемлющее чувство, боже мой, я хочу слиться с тобой полностью, вот это все…

– Я его знаю, да, – сказала Элизабет.

– Обычно ЭНО длится от шести месяцев до года. Максимум, и то при самых благоприятных обстоятельствах, – три года. Как долго вы с Джеком вместе?

– Женаты пятнадцать лет, вместе двадцать.

– Значит, тебе это знакомо. Вспомни, когда ты в последний раз испытывала к нему такие чувства? Этот трепет, восторг, влечение…

– Да, спасибо, я уже поняла.

– Не переживай. Это у всех так. Ты ни в чем не виновата. Ты просто пользуешься технологией, которая уже устарела, вышла из строя и, может, даже вредна в том смысле, что заставляет людей чувствовать себя лицемерами и неудачниками. Я к тому, что неслучайно брак на протяжении большей части истории не имел ничего общего с романтикой, сексом или любовью. Ты когда-нибудь задумывалась, почему много сотен лет нормой, на секундочку, считались браки по расчету?

– Из-за патриархата?

– Да, но не только. Все потому, что влюбленность – чувство сильное, но мимолетное. А брак должен быть надежным, долговечным, жизнеспособным. Поэтому на протяжении всей истории люди считали, что слишком много романтики в браке – это опасно.

– Значит, пусть решают родители.

– Именно. Люди из-за ЭНО какой только херни не творят. О рациональности говорить не приходится. Ты знаешь, что такое асцидия?

– Асцидия? Нет.

– Это беспозвоночное, плавающее по океану в поисках коралла, к которому можно прикрепиться. Как только оно видит подходящий, то пристраивается к нему и съедает собственный мозг.

– Кажется, это сейчас была метафора.

– Когда асцидия находит себе безопасное место, ей больше не нужно думать. Люди тоже так поступают, когда находят свою половинку.

– Ну спасибо.

– Так ведь Платон говорил то же самое: романтическая любовь иррациональна и непостоянна. Платон считал, что самый крепкий вид любви – это любовь, больше похожая на дружбу, более…

– Платоническая?

– Точно. Поэтому лучше не смешивать такую недолговечную вещь, как романтические отношения, с такой постоянной, как брак. А учитывая нашу статистику разводов, Платон дело говорил. Половина всех браков заканчивается неудачно, а еще четверть сохраняется только ради детей. Ты знала, что семьдесят процентов людей в браке ходят налево?

– Нет.

– Это просто катастрофа. А причина в том, что мы ждем от брака слишком многого. «Пока смерть не разлучит нас» и все такое. Никогда не думать о других? Да это ж, блин, невозможно! Но люди считают, что это я сумасшедшая. И я понимаю. Я же вижу, как на меня смотрят. Я знаю, что меня не приглашают на эти игровые встречи. Но, как по мне, мы с мужем на самом деле поступаем довольно-таки консервативно. Мы пытаемся сохранить стабильность, сохранить семью, спасти брак, не взваливая на него слишком много.

– Но зачем вы тогда вообще поженились? Если ты так против брака?

– Потому что в человеке живут два разных стремления: потребность в новизне и потребность в стабильности. Это постоянная борьба противоположностей. Когда у меня слишком много случайных партнеров, мне хочется стабильности. Когда я слишком много вечеров провожу лежа на диване, мне хочется новизны. Главное тут – соблюдать баланс.

– А в нормальном браке это невозможно?

– Так называемый «нормальный» моногамный брак придуман не для таких людей, как мы с тобой. Он придуман для совсем других пользователей. Моногамия существует только для того, чтобы удовлетворить самых никчемных, жалких, убогих и никому не нужных мужиков.

– Ого. Ничего себе.

– Сама посуди. Патриархат и капитализм без моногамии нестабильны. Капитализм обеспечивает все большую концентрацию богатства, а патриархат гарантирует, что оно будет сосредоточено в руках мужчин. Эта система стимулирует женщин выходить замуж за тех, кто повлиятельнее и постарше, и если не будет моногамии, чтобы уравнять шансы, у вас просто появятся толпы молодых людей, неспособных найти себе жен. А, как мы все знаем, для общества нет ничего хуже, чем лузер, которому никто не дает. Поэтому и пришлось вводить моногамию как своего рода системный патч.

– Об этом я никогда не задумывалась.

– Брак – это технология. И если одни технологии расширяют человеческие возможности, то другие их ограничивают. Рычаг расширяет, а замок ограничивает. И все, чего я хочу, – это превратить брак из замка в рычаг. Я хочу, чтобы у меня была опция время от времени переживать романтические увлечения, не чувствуя себя плохой женой.

– Но я же видела вас с мужем. У вас явно нет недостатка в романтике.

– Серьезно, Элизабет, заведи любовника. А еще лучше – скажи Джеку, чтобы он завел любовницу. И он станет для тебя на тысячу процентов привлекательнее. Это просто магия.

– Я не уверена, что Джек на такое согласится.

– Давайте куда-нибудь выберемся вчетвером? На двойное свидание. Мой муж очень хорошо умеет говорить о таких вещах. Будет здорово.

– Даже не знаю.

– Напиши Джеку прямо сейчас. Скажи, что у тебя есть одна авантюрная идея. Он очень обрадуется.

– Ничего он не обрадуется. Каждому завести собственных любовников? На этой неделе я предложила, чтобы у нас были собственные мастер-спальни, и он взбесился.

– Собственные спальни – отличная мысль, но я думаю, что проблема в слове «мастер».

– То есть?

– Да ты чего, Элизабет. Мастер. Господин. Разве у этого слова нет определенных коннотаций?

– Мне это и в голову не приходило.

– Еще бы, людям вашего поколения такое редко приходит в голову.

– Я хочу сказать, мы с Джеком так долго вместе, что я не могу вот так взять и предложить нечто подобное, нечто настолько… радикальное. Это будет как-то жестоко.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь на работе?

– Чем-то связанным с математикой.

– Это называется алгебраическая топология.

– И что это такое?

– Раздел математики, который в основном изучает качественные свойства пространственных объектов, подвергающихся гомеоморфным преобразованиям.

– Ага.

– По сути, это математика деформации и изменения. Обычно я объясняю это так. Представь баскетбольный мяч. Какой он формы?

– Круглый.

– Не совсем.

– То есть шар.

– Вот, другое дело. А если я его сдую?

– Он больше не будет шаром.

– Именно. И по законам геометрии это теперь новый объект. Но интуитивно мы все понимаем, что это не новый объект. Это все тот же объект. Баскетбольный мяч. Можно придать ему форму чаши, но по своей сути это все равно будет мяч. Можно сложить его, как кусок пиццы, но по сути это все равно мяч. Но что, если разорвать его пополам?

– Тогда это уже не мяч?

– Но и не два мяча. Мы преобразовали его в два совершенно других, новых объекта. Именно в этом и состоит суть моей математики. Если огрублять, то она описывает, насколько сильно можно деформировать объект, прежде чем он станет новым объектом.