— И что, с тех пор и воеводствует?

— Воеводствует. А что?

— Да странно мне это, — сделал я вид, что сильно задумался. — Просто брат его Алексей Григорьевич, что в Серпухове сейчас воеводой сидит, руку Василия Шуйского крепко держит. Неужто родные братья друг против друга стоят?

— Грех это большой — супротив родного брата идти, — авторитетно заявил Мохина, заедая кашу салом. — Или ваш воевода думает брата на сторону царя Дмитрия перетянуть?

— Если бы, — отмахнулся с досадой Косарь. Чувствовалось, что рыжебородого стрельца после выпитого потянуло на откровенность. Хотя, он судя по тому, как у ворот Грязнову нахамил, вообще плохо за яхыком следит. И как ещё дожил до своих лет? — Скорее наоборот. Наш воевода под руку Шуйского уйти норовит. Он ведь пытался, после того как государь из Москвы сбежав, спасся, нас злодею присягнуть заставить!

— А вы? — грохнул чаркой по столу Тараско. — Неужто согласились?

— Да кто же на такую измену согласится? — хищно ощерился стрелец. — Мы его в тот день чуть было бердышами на куски не порубили. Насилу Пашков отбил!

Пашков заступился за князя Долгорукова⁈ А вот этого я не знал! Интересно, зачем ему было нужно так рисковать? Стрельцы — народ горячий. Могло и Пашкову до кучи прилететь. Но сам факт заступничества очень интересен. Получается Истома Пашков уже в самом начале восстания о перспективе на другую сторону перейти задумывался. И лазейку для этого, спасая Долгорукова, себе заранее оставил.

В общем, если верить словам Косаря, положение воеводы в городе было довольно непрочным, что давало надежду, в случае назревания конфликта, найти сторонников.

Вот только развязка наступила значительно быстрее.

Гулкий звон набата стеганул по ушам, мгновенно вырвав из сна. Я вскочил с лавки, лихорадочно шарясь в кромешной тьме, охнул от боли, зацепившись за сундук. На полатях завозились Мохина с Тараской. Поднялся с соседней лавки Федька Косарь.

— Случилось что-то, браты, — озвучили без того очевидный факт Мохина. — Вон как колокол гудит.

— Вестимо случилось, — раздался характерный стук кремня о кресало и робкий огонёк вспыхнувшей лучины, слегка раздвинул ночной мрак. — Горит что-то, — стрелец тёмным силуэтом прильнул к затянутому бычьем пузырём окну, пытаясь хоть что-то рассмотреть. — В детинце вроде горит.

— Склады, — охнул я, прохромав к Косарю. У меня внезапно возникла странная уверенность, что горят именно склады, что были расположены за стенами детинца. Склады с так необходимыми нам амуницией, оружием, припасами. — Петро, Тараско, одевайтесь быстрее!

Бестолково толкаясь в потёмках, лихорадочно одеваемся. Громко матерится Тараско, в свою очередь обо что-то ударившись. И следом раздаются крики и звон железа со двора.

— Это чего? — вновь приникает стрелец к окну. — Там рубят кого-то! — взволновано сообщил он нам.

— Фёдор! Из хаты не выходи! Мохина, Малой! В дверь никого не впускайте!

Порохня⁈ Он то что здесь делает⁈ И кто во дворе затаился, раз мне даже носа из избы высунуть нельзя?

Я замер, так и не выскочив в сени, вернулся к лавке, нашарил в углу саблю. Похоже склады не сами собой загорелись. И заодно приманкой послужили. Хорош бы я был, выскочи из дома безоружным.

— Это кто же там балует? — Косарь уже нашёл свой бердыш и встал рядом, вслушиваясь в звуки схватки за стеной. — Неужто тати в город проникли?

— Ничего, управимся, — решил успокоить его Тараско. — Мохина, давай к двери. Разом выскочим!

Мы собрались возле двери, сжимая оружие в руках. Я облизал пересохшие губы, собираясь с духом. Страшно вот так выскакивать в темноту. Словно в бездну без оглядки бросаешься. И даже разглядеть толком, что нас снаружи ждёт не получится. Этак можно и от своего железом сквозь рёбра получить!

К счастью, схватка во дворе завершилась так же внезапно, как и началась. Выкрики смолкли, перестало звенеть железо и лишь колокол продолжал раскатисто басить, будоража сонный город.

— Эй, вы живы там?, — в дверь задорно замолотили. — Кончилось всё. Это я, Порохня. Не пальните ненароком.

Следом за Порохнёй в дом ввалилось ещё несколько человек.