А еще Таран стал угрюмым и хмурым. Неразговорчивым.

Когда душманов держали на заставе Йохчи-Пунь и ждали особистов, там случился скандал. Таран, руководивший поисковой группой, почему-то вышел из себя и кинулся на одного из духов с кулаками.

Сам я этого не видел, но ходили слухи, что он чуть было не схватился за пистолет. Хотел застрелить душмана. Да только тамашний начзаставы с замполитом и прапорщиком вовремя оттянули нашего Тарана. Привели его в чувство.

В чем была причина такой реакции, гадали многие из наших погранцов. Догадки были самые разные, от нелепых до таких, какие выдвигали вполне серьезно.

Кто-то шутил, что Тарана оторвали от «супружеских обязанностей» с его молодой женой, тихой мышкой жившей на заставе и почт не покидавшей комнаты старлея. Другие говорили, что он так взорвался из-за Строева. Все знали, что они с Тараном были хорошими, я б сказал, лучшими друзьями.

У меня на этот счет были свои предположения. Впрочем, делиться ими с окружающими я не спешил.

— Я больше про замполита переживаю, — сказал Алейников, посерьезнев, — Строев — мужик хороший. Как он там?

— Выздоровеет, — сказал я.

— Это да. Но кого к нам вместо него пришлют? Бог его знает! А если приедет какой-нибудь упырь?

— А если вообще и шефа снимут? — Вздохнул Алим.

— М-да… — Протянул Стас.

В актовый зал вошел Таран. Поздоровался с несколькими офицерами, сидевшими на лавке у входа.

— А вот и он. Легок на помине, — пожал плечами Алейников.

Таран встал у входа. Пошарил по залу взглядом. Он явно кого-то высматривал. Когда глянул на меня, стал торопливо пробираться к ряду, на котором сидели мы. Когда подошел, как-то строго спросил:

— Саша. Селихов. Можно тебя на два слова? Отойдем в сторонку.

Я глянул на часы.

— До начала пять минут. Давайте дома поговорим, товарищ старший лейтенант.

Таран уставился сначала на Алима, потом на Стаса. Обернулся к входу. Снова глянув на меня, бросил:

— Это срочно, Саша.

Алим со Стасом стали недоуменно переглядываться. Таран посмотрел на меня с немой просьбой в глазах. Я вздохнул, хлопнув по коленям, встал.

— Ну пойдемте.

Мы с Тараном протиснулись к широкому окну, наполнявшему зал солнечным светом.

Таран несколько мгновений помялся в какой-то нерешительности. Потом, видимо, взяв себя в руки, сказал:

— Давай сразу к делу Саша, — начал он, — в группе духов, что мы взяли, был один человек. Мучжина с курчавой, светлой бородой. Он сильно отличался от остальных. Если бы ты его увидел, в глаза бы сразу бросилось, как он отличается от других духов.

— Видел, — сказал я, — он назвался именем Ахмад.

Серьезный до того Таран вдруг изменился в лице. Пусть изменение это было таким мимолетным, что уловить его мог только очень внимательный глаз, я все равно заметил его.

Если бы мне нужно было описать выражение лица шефа одним словом, наиболее подходящим бы стало… смятение.

Впрочем, Таран быстро взял себя в руки и натянул бесстрастную маску.

— Ты говорил с ним? — Спросил он внезапно, — о чем-нибудь разговаривал?

— Ахмад говорит на русском языке гораздо лучше, чем на пушту. И да. Я разговаривал с ним. И сразу понял, что это беглый советский солдат. Его принудили принять ислам под страхом смерти. Заставили сражаться против своих.

Тут Таран уже не смог сдержать эмоций. Его лицо стало скорбным.

— Как долго? — Спросил он, немного помолчав, — Это были какие-то дежурные разговоры?