— Так лучше? — мягко спрашиваю я, продолжая осторожно смывать кровь с её рук, внимательно следя за её реакцией.

Она не смотрит на свои руки, но кивает, прижимаясь головой к моей груди.

— Тебе нужно помыться и отдохнуть, Беатрис, — говорю я, нежно поднимая её подбородок, чтобы встретиться с её глазами, покрасневшими от слёз. — Я дам тебе закончить здесь, а сам воспользуюсь другой ванной, — добавляю мягко, давая ей пространство, которое ей может понадобиться.

Я начинаю подниматься, но её пальцы цепляются за мою рубашку. Она тихо всхлипывает:

— Не уходи, пожалуйста.

Её голос дрожит, наполняя комнату хрупкой уязвимостью. Моя грудь сжимается от её слов. Я сажусь обратно, не отпуская её из объятий.

Я крепко прижимаю её к себе, чувствуя, как её тело дрожит.

— Ты… ты хочешь, чтобы я помог тебе? — спрашиваю я осторожно, не отводя взгляда от её покрасневших глаз.

Она медленно кивает в ответ, её пальцы всё ещё сжимаются на моей рубашке.

Я осторожно поднимаю её, чтобы мы встали. Мягко говоря, что собираюсь начать с её рубашки, стараюсь не напугать её. Она медленно поднимает руки, и я аккуратно стягиваю мокрую ткань через её голову.

Когда рубашка падает на пол, я невольно замираю. Мой взгляд скользит по её телу, и я замечаю каждую отметину — синяки на руках, шее, животе. Гнев и боль за неё сжимают мою грудь. Но я сдерживаю себя, понимая, что ей сейчас нужно спокойствие.

Я никогда не думал, что совместный душ может быть настолько интимным, как в этот момент. Несмотря на синяки и царапины, оставленные этим ужасным днём, она выглядит более прекрасной, чем я когда-либо мог представить.

Каждое движение — её едва заметное содрогание, тихий вздох, то, как вода стекает по её коже — кажется откровением. Это не просто близость; это что-то глубже, уязвимее, словно я касаюсь не только её тела, но и её души, расколотой, но всё же сильной.

Я ловлю её взгляд, и в её глазах отражаются усталость и боль, но также доверие. В этот момент мне становится ясно: это не просто желание защитить её, это что-то большее. Это стремление стать её опорой, её убежищем, человеком, который будет с ней, несмотря ни на что.

После того как я смываю остатки мыла и воды, я выхожу из душа, беря полотенце для неё и ещё одно для себя. Осторожно заворачиваю её в мягкую ткань, следя, чтобы она не замёрзла. Она всё ещё немного дрожит, и я стараюсь быть как можно более бережным, помогая ей высушиться.

Потом я беру щётку и нежно начинаю расчёсывать её волосы, пока они не становятся гладкими. Каждое движение медленное и осторожное, чтобы не причинить ей ни малейшего дискомфорта. Затем я подключаю фен, и его мягкий, тёплый воздух сушит её волосы, создавая уютный кокон вокруг нас.

Она сидит тихо, её глаза полуприкрыты. Я замечаю, как её плечи постепенно расслабляются. Когда я заканчиваю, её волосы выглядят мягкими и блестящими, и я чувствую странное удовлетворение от того, что сделал что-то такое простое, но значимое для неё.

Я приношу ей лекарство и стакан воды, чтобы она могла выпить. Убедившись, что она приняла таблетки, я аккуратно укладываю её в постель. Она выглядит такой хрупкой, и я делаю всё, чтобы не потревожить её.

Я ложусь позади неё, осторожно устраиваясь на кровати, и мягко обнимаю её, притягивая к себе. Её дрожь постепенно стихает, когда она кладёт свои руки поверх моих, удерживая их у себя на груди.

Мы лежим в тишине, слышно только её размеренное дыхание. Её тело начинает расслабляться, и я чувствую, как напряжение, сковывавшее её весь день, понемногу отпускает.

— Я здесь, Беатрис, — тихо шепчу я ей на ухо, мягко целуя её в висок. — Ты в безопасности.

Она слегка кивает, её пальцы крепче сжимают мои руки, словно она боится, что я исчезну. Я закрываю глаза, надеясь, что моё присутствие сможет дать ей хотя бы немного покоя этой ночью.

∞∞∞

Следующие несколько дней проходят тяжело. Беатрис находится в полусонном состоянии, то и дело просыпаясь с криками или слезами из-за кошмаров. Каждый раз, когда она просыпается в страхе, её руки тянутся ко мне, и я всегда рядом, чтобы успокоить её.

Каждый её всхлип, каждый прерывистый вдох разрывает меня изнутри. Я держу её в своих объятиях, шепчу тихие слова утешения, которые иногда кажутся недостаточно сильными, чтобы заглушить её боль.

Ночью она почти не отпускает меня, словно боится снова остаться одна в темноте. Я крепко обнимаю её, надеясь, что моё тепло поможет ей почувствовать себя хотя бы немного защищённой.

Я работаю из пентхауса, постоянно наготове. Как только слышу её крики из спальни, тут же бросаю всё и бегу к ней. Беатрис почти ничего не ест, что меня сильно беспокоит. Мне приходится отвечать на сообщения от её семьи, заверяя их, что она отдыхает, хотя в глубине души я понимаю, что её состояние далеко от покоя.

Тереза приходила вчера вечером вместе с Карлой и Луной, но Беатрис спала. Они сидели в гостиной, обсуждая её состояние, а я стоял в стороне, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы убедить их, что сейчас ей действительно лучше остаться в покое. Тереза выглядела убитой горем, всё время теребила руки, а её глаза, покрасневшие от слёз, смотрели на меня с мольбой.

— Она действительно отдыхает? — спросила Тереза, её голос был тихим, но в нём звучало недоверие.

— Да, — ответил я. — Она спит. Пока это лучшее, что мы можем сделать для неё.

Каждый звонок, каждое письмо отвлекают меня, но мысли всё время возвращаются к ней. Каждый раз, проходя мимо кухни, я заставляю себя готовить что-то лёгкое, чтобы она могла хоть немного поесть, но чаще всего еда остаётся нетронутой.

Я знаю, что это временно, что она справится, но её боль кажется такой всепоглощающей, что от неё невозможно скрыться.

Я устраиваюсь рядом с ней на кровати, надеясь, что этой ночью она наконец сможет заснуть крепче. Может быть, истощение, которое она переживает из-за бессонных ночей, наконец возьмёт своё.

Беатрис лежит спиной ко мне, её дыхание пока ровное, но я чувствую напряжение в её теле. Осторожно, чтобы не потревожить её, я обнимаю её за талию, проводя рукой вдоль её спины, стараясь успокоить. Она чуть двигается, словно инстинктивно ищет моего тепла.

Я долго лежу, обдумывая, как мне разобраться во всей этой чёртовой ситуации, когда она вдруг вздрагивает в моих объятиях. Она зовёт меня, её голос полон страха, и я крепче обнимаю её.

— Я здесь, Беатрис, — шепчу я, стараясь её успокоить.

Она тихо всхлипывает, прежде чем повернуться ко мне в объятиях.

— Габриэль, пожалуйста, помоги мне забыть, — шепчет она, её мягкие губы едва касаются моих.

Я сажусь, включаю свет рядом с кроватью. Мой голос остаётся тихим:

— Что ты имеешь в виду?

Она тоже садится. Её глаза красные и опухшие от постоянных слёз, но она наклоняется, целуя меня в лицо, а затем в шею.

— Ты сказал, что можешь заставить меня забыть обо всём. Заставить меня почувствовать себя хорошо, — её голос звучит мягко и завораживающе. — Пожалуйста, помоги мне не думать о нём.

Я понимаю, что она имеет в виду, и мягко отодвигаю её назад.

— Беатрис, ты сейчас не рассуждаешь ясно. Ты напугана и измотана, — говорю я, стараясь держать голос спокойным и мягким.

— Пожалуйста, Габриэль, — умоляет она снова, приближаясь ко мне и усаживаясь сверху. — Я хочу тебя, и я знаю, что ты тоже хочешь меня.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь удержать самообладание. Ее близость заставляет кровь кипеть, но я понимаю, что сейчас это не правильно. Я кладу руки на ее талию, чтобы удержать, но не позволяю себе большего.

— Я не хочу причинить тебе боль, Беатрис, — я мягко откидываю её волосы назад. — Я… я не знаю, как быть мягким, и я не хочу сделать тебе больно.

Я не могу удержаться от повторения своих слов, в каждом из которых звучит двойной смысл. Они не просто о физическом, но и о том, что у меня на сердце. Я не хочу сломать её ещё больше, чем она уже сломана.

Её взгляд встречается с моим, наполненный смесью боли и мольбы. Это разрывает меня изнутри, но я знаю, что поступаю правильно.