– Играй, – холодно приказал ему Толик.

Пришлось играть. Парень на экране поднялся на лестницу, замер, ожидая, пока Рэм разберется с управлением, потом нелепо подпрыгнул, но все-таки сумел ударить по двери. Внутри дом выглядел жалко. Старая мебель, пивные банки по углам. И не лень же было кому-то все это прорисовывать.

Рэм отправил парня вперед, тот пошатался по комнате, заглянул в туалет, посмотрел из окна на задний двор.

– Нет никого, – подвел итог Рэм, надеясь, что на этом мучения закончатся.

– А где бы ты спрятался, если бы к тебе ввалился такой перец? – лениво спросил Толик.

Перец и правда был внушительный. Сам невысокий, а плечи широченные, белая майка еле сдерживает могучесть, оттеняет темноту кожи, лысый затылок в чернильной вязи.

– Надо Цынге такую набить, а? – коротко хохотнул Толик. – Ищи давай.

Пришлось делать еще один обход. На третьем круге Рэм додумался заглянуть в шкаф. Мужик в помятой гавайской рубашке прятался там. Он весь дрожал и сильно потел – пятна расползались по легкой ткани. Все как в жизни, мать твою. Рэм чувствовал, как по его спине текут точно такие же холодные капли.

Управление персонажем тем временем исчезло, картинка изменила ракурс. Тот, кого так легко было контролировать минуту назад, рванул к найденному мужику, встряхнул его как следует и впечатал в стену. Мужик зарыдал, парень принялся пинать его, чертыхаясь на чем свет стоит.

– Я не хотел! Я не хотел! – причитал мужик.

– Не хотел наебать нас, Джимми? Не хотел отыметь нас, как сучек? – завопил парень и вытащил ствол.

Картинка снова повернулась. Толик отобрал у Рэма джойстик, пробежался по клавишам. Дуло пистолета уперлось рыдающему мужику в лоб.

– Короче, смотри, этот мужик хорошенько так накосячил. Полез на своих же, прикинь?

Толик не смотрел на Рэма, он весь был там – в нарисованном городе, вершил судьбу нарисованного мужика, который успел обделаться от страха и теперь скулил на радость своему мучителю.

– И по сути, я должен эту гниду пришить. Ну, справедливо это. К нему, значит, со всей душой, а он, сука такая, ведет себя как мразь. Ты как думаешь, должен я?

Рэм молчал, язык прилип к небу, небо горело огнем, пот выступил на лбу и начал уже отдавать полынью. Толик расценил его молчание по-своему:

– Вот и я думаю, что должен. Но гляди, тут еще вариант есть.

Нажал что-то, и парень заговорил:

– Что ты там скулишь, Джимми? Говори как мужчина! – И немного отвел ствол.

Джимми подобрался, вытер лицо рукавом:

– Я принесу тебе денег. У меня есть много денег! Послушай, Ламар, много денег!

Еще одно движение джойстиком, и ствол снова вернулся к потному лбу мужика.

– Можно ему поверить, деньги никогда не лишние, да? – с ленцой начал рассуждать Толик. – Но, с другой стороны, как же возмездие? Наказание? Оно же стоит больше денег?

Картинка на экране пошла рябью, замигала иконка выбора – выстрелить или договориться? Договориться или выстрелить?

– Если я его застрелю, будет куча проблем. Копы примчатся, вертолеты там, отряды с танком. Убежать будет сложно. И дорого. Зато репутация среди парней повысится. – Толик больше не смотрел на экран, он смотрел на Рэма, в мягком свете абажура его разбитое лицо стало походить на морду киношного монстра. – А если возьму деньги… Мне ни одна тварь руку не подаст. Зато будет бабло. Бабло – это хорошо.

Замолчал. Только мужик на экране все скулил и скулил да настойчиво пищал истекающий временем таймер: пора было решать.

– Ну, Рэмыч, что мне выбрать?

Ответ с трудом прорвался через слипшееся от страха горло:

– Деньги.

Толик растянул тонкие губы, но тут же сморщился от боли.

– Деньги, значит? – проговорил он и отвернулся. – Деньги…

Кнопка скрипнула под его пальцем. Раздался выстрел, на экран фонтаном брызнула кровь. Названный Джимми повалился в лужу собственной мочи.

Толик отбросил джойстик, поднялся, выключил приставку. Рэм не мог пошевелиться, тело перестало слушаться, но это было хорошо. Лучше, чем рухнуть на пол и начать молить о пощаде, как бедолага Джимми. Тем более ссаться на мягкий ковер.

– Знаешь, чем жизнь лучше игры? – спросил Толик, усаживаясь обратно. – В жизни все не так однозначно. И репутация – не шкала сбоку экрана, а совокупность отношения к тебе тех, от кого ты зависим, разделенная на тех, кто зависит от тебя.

Толик удивился внезапной своей мудрости, крякнул даже. Логика в ней, конечно, хромала, но Рэм уточнять не стал. Он слушал. Где-то далеко забрезжила надежда.

– А еще от трупа не открестишься, тупо перекрасив тачку и сменив прическу, – закончил Толик и вдруг расхохотался: – Видел бы ты себя сейчас, мужик!

Размахнулся, хлопнул по плечу. Рэм позорно дернулся, зажмурился даже. Это рассмешило Лимончика еще сильнее.

– Короче, мы сами вчера накосячили пиздец. У девки этой батя охранник, а охранники с кем корешат? Правильно, с другими охранниками. А они кто? Правильно. Бывшие менты. Тронь мы его дочурку, сарафанным радио бы разнеслось к утру. На хрен надо такую пьянку, да?

Рэм коротко закивал, самому тошно стало от своей поспешности.

– Но личико ты Цынге попортил, конечно. Был бы мозг, было бы сотрясение. – Толик неодобрительно покачал головой, распухший нос слегка кривился влево. – Во сколько мы вред оценим? – Задумался. – Косых в двадцать, да?

Двадцать тысяч можно было нарыть прямо сегодня. Поднять все нычки, залезть под бабкину салфетку, ничего, не заметит даже. Обойтись откупными, к тому же такими маленькими, это ж какая удача! Кажется, Рэм улыбнулся даже, но Толик продолжил:

– Ну и мне восемьдесят, да? Для круглого счета.

А вот это уже было плохо. Очень плохо. Восемьдесят не было ни в заначках, ни в бабкиной салфетке. Было две недели назад, но сорвало колонку, пришлось покупать новую, потом ставить, потом счетчики менять и кран в туалете. Бабка все причитала, что дорого, а Рэм сам себе удивлялся, денег жалко не было. Наоборот, оказалось, что тратить их легко. Особенно когда бабка потом каждый вечер меленько крестила новую колонку и шла мыться, гремя блестящим шлангом массажного душа.

Вот там и остались его спасительные восемьдесят косых, да разве скажешь об этом Лимончику?

– Заходи завтра, еще поиграем, – бросил ему Толик и поднялся на ноги, руку даже протянул. – Часиков так в десять. Утра.

Каждым уточнением он будто забивал гвозди в крышку гроба. Пот на лбу и спине уже откровенно вонял травяной горечью. Но протянутую руку Рэм, конечно, пожал.

– Тогда до завтра, Толь, – сами собой проговорили онемевшие губы. – Я еще лошадку принесу.

Но Толик уже рухнул на диван, зажужжала приставка. Аудиенция закончилась, цена откупного названа, можно идти. Рэм вышел из комнаты, побрел на отблески лампасов Черкаша, тот молча отпер входную дверь, вытолкнул Рэма в подъезд.

Знакомо пованивало кошачьей мочой. Может, Маркиз и сюда забегал. Царство ему кошачье, мята пусть ему будет пухом. Где-то в глубине квартиры, оставленной за спиной, Толик учился быть настоящим гангстером – широкоплечим и чернокожим, с вязью на бритом затылке. И у него неплохо так получалось.

Рэм спустился по лестнице, вышел во двор. На лавочке сидел Серый. Под его ногами валялось с пяток скуренных до фильтра бычков. Он поднял на Рэма глаза, слабо улыбнулся:

– Обошлось?

Можно было попросить денег у него, Серый отдал бы все, что у него было, в этом Рэм не сомневался. Как и в том, что было у Серого совсем чуть-чуть, а еще отец-алкаш и мать с культей вместо правой руки – отдавило на заводе. А еще сестренка-шестилетка. Дашка, кажется.

– Обошлось, – буркнул Рэм, кивнул Серому и двинулся к станции.

Ехать было далеко. Час двадцать духоты и покачивания, торгашей и попрошаек. Рэм всем сердцем ненавидел электрички, особенно сейчас, когда любой скользящий взгляд на соседа мог утянуть на самое дно полынного водоворота.

Сиди потом, задыхайся, кашляй горечью, не ощутимой никому, кроме тебя самого. А будущий мертвец будет коситься неодобрительно и стараться не дышать, мало ли что за бацилла у тебя, подхватить еще не хватало. Он же не знает, что жить ему дня три, а потом обдолбанный подросток на мопеде впечатает его безбацилльное тельце в стену. Он не знает, а ты знаешь. Вот и кашляешь, блюешь почти, знанием этим, мать его через три колена.