Он достает из морозилки пакет со льдом и заворачивает его в кухонное полотенце.

— Вот. Садись.

— Все не так плохо.

— Ты же не хочешь, чтобы там появился волдырь? — говорит он. — Бери.

Я бросаю на него пытливый взгляд. Вспоминает ли он сейчас тот вечер после драки в баре, когда он пришел ко мне весь в синяках и предлагать лед пришлось мне? Той ночью он трахал меня так нежно и медленно, что это перечеркнуло предшествующую ссору. Его прикосновения были такими мягкими, что у меня в голове не укладывалось, как те же самые руки пару часов назад могли наносить кому-то удары, хотя я видела это собственными глазами. Он тогда защищал Пенни и Купера — и меня.

Я подавляю желание вывалить на него весь этот поток запутанных мыслей и беру из его рук лед. Со своего места на барном стуле у кухонного острова я молча наблюдаю, как он выбрасывает испорченный бекон, моет сковороду, протирает ее и ставит обратно на плиту.

— Ты не обязан все это делать, — говорю я, когда он накладывает новые ломтики бекона.

— Не хочу, чтобы ты голодала, — отвечает Себастьян. — Ты ведь сегодня, кроме овсянки, ничего больше не ела, верно?

Я выпрямляюсь.

— Это не твое дело.

— Значит, я угадал.

Он достает пиво из холодильника, открывает его одной рукой — это простое небрежное движение кажется мне настолько сексуальным, что я начинаю беззастенчиво пялиться, — и выпивает половину за раз.

— Я же знаю, что с тобой бывает, когда у тебя включается «рабочий режим». Я бы мог спокойно бросать у тебя перед носом бейсбольные мячи, и, готов поспорить, ты бы ничего не заметила, не попади я в тебя.

Я закатываю глаза, но все же принимаю банку пива, которую он мне протягивает.

— Ты бы так не сделал.

— Не сделал бы, — соглашается Себастьян, снова поворачиваясь к плите.

Он явно уделяет бекону намного больше внимания, чем я до этого.