Когда плод докторальной любви подрастёт, его надо будет устраивать в высшее учебное заведение. В какое же? Ну, конечно, прежде всего в то, где успешно подвизались его папочка и мамочка. За редкими исключениями, когда чадо само выбрало иную специальность, в большинстве случаев оно не решается, какой путь избрать, или заблаговременно прониклось вкусами родителей. В обоих последних случаях ему следует идти в родной вуз. И каким бы принципиальным не был раньше на приёмных экзаменах его пап;хен, он отбросит всякий кодекс чести и трижды умоется грязью на глазах у своей кафедры, лишь бы протащить любимое исчадие. Ну, а если даже пап; совершенно отмежуется от этого дела, но занимает в своей отрасли высокий пост, то подобострастные коллеги сами чуть не насильно протащат его сына или дочь на вакантное место и откроют перед ним зелёную улицу.
Этим я вовсе не хочу сказать, что в вузы могут поступать лишь дети, родственники и знакомые его работников. Простые подсчёты показывают, что это не совсем так. Если на каждого студента в среднем приходится один сотрудник, а у многих сотрудников имеется хотя бы по одному «ребёнку» или знакомому, это не исключает наличия среди работников вузов некоторого числа людей бездетных и нелюдимых, чурающихся знакомств, или не допускаемых к работе приёмной комиссии из-за их ненадёжности в деле сохранении государственной тайны. Фактически в вузы всегда поступали и будут поступать люди с улицы, и не все из них вновь выбрасываются на ул. Периферийную, Производственную и Школьную; многие остаются жить в резиновых домах Университетского проспекта, а процесс саморасширения вуза всегда в состоянии поглотить годичный прирост кадров. Науковеды утверждают, что научное учреждение, число сотрудников в котором перевалило за тысячу, ни в какой связи с внешним миром не нуждается. Его работники сами создают себе проблемы и сами их решают, публикуя результаты в своих же печатных органах. Это обстоятельство способно наполнить оптимизмом любого научного работника. И всё же self-made man не должен слишком радоваться. Нередко он лишь к концу жизни достигает того положения и тех возможностей для работы, которые иные наследуют.
И тут мы замечаем весьма важную, я бы сказал, глубинную роль научно-сексуального шефства: оно является важнейшим средством самовоспроизводства некоторой касты – профессорско-преподавательского состава и научных работников. С точки зрения биологии это вполне естественно. Вызывает сомнения лишь одно: нужно ли всем этим будущим и бывшим, потенциальным и актуальным подругам учёных целыми днями сидеть в аудиториях и лабораториях, наживая геморрой? Зачем им вставать по будильнику, прерывая половой акт < в момент, когда он протекает так хорошо > [27]; недожёвывать завтрак, загружать общественный транспорт, отнимать кислород у коллег, глотать табачный дым, дремать в учреждении? Не лучше ли работать дома за ту же или даже половинную зарплату, помогая мужьям как на научной, так и на обыкновенной кухне? Тогда многие из женщин смогли бы родить первого ребёнка до 35 лет и не так скоро бы дурнели, а мужьям не так часто хотелось бы их заменить.
– Так что же вы предлагаете? Какие ещё реформы? – Предлагать реформы – не моё дело. Я оставляю эту привилегию за клубничными страницами
еженедельных газет, содержащих при себе штат социологов. Как добросовестный учёный старого закала, чуждый фантазии, я ограничился лишь эмпирическим обобщением широко известных фактов и сдерживаю в себе позывы к прожектёрству.
Хотелось бы закончить этот трактат одним маленьким диалогом, который имел место на
кафедральном мини-банкете после защиты кандидатской диссертации очередной хорошенькой женщиной. После третьей рюмки коньячного напитка *** я спросил свою соседку, доцентшу этой кафедры:
– Что бы было, если бы в научных учреждениях работали одни мужчины, но поблизости
находилось особого рода заведеньице?
– Тогда вам не хватило бы зарплаты, а так мы все тут к вашим услугам за государственный счёт. Такой остроумный ответ, заслуживающий аплодисментов, дала мне замечательная женщина,
сама прошедшая сквозь огонь, воду и медные трубы любовного шефства. За одну только находчивость ей следовало бы присудить докторскую степень, и я искренне сожалею, что зловредные коллеги этому помешали, доведя её до незаслуженной стенокардии [28].
В нашем скромном сочинении, не претендующем на роль диссертации, затронуты животрепещущие проблемы, которые интересуют всех; приняты во внимание и развиты мысли, в изобилии теснящиеся на страницах многотиражных и стенных газет, посвящённых Женскому дню. Этот трактат – немного запоздавший подарок милым читательницам и спутникам их жизней к 8 марта 1974 г.
ПОСЛЕСЛОВИЕ:
ЭТЮД ФЕМИНИЗМА
Феминизация общества и выход женщин на всемирно-историческую арену поставили перед человечеством массу новых проблем и породили обширную литературу. Как после прорыва плотины на нас хлынуло целое море «опусов», «трактатов», «эссе», написанных всякого рода «сексологами», «социогинекологами», «сексофутурсоциологами».
Публикуемая работа Бориса Родомана занимает в этом мутном потоке особое место. Её автору в значительной мере удалось преодолеть в себе и в читателях нездоровое возбуждение и рассмотреть проблему достаточно объективно, без обильного истечения слюны и прочих соков. Автором проделана большая работа, несомненно имеющая научное значение. Впервые в истории науки подмечен и корректно описан феномен научно-сексуального шефства, порождаемые им гаремы и квазигаремы в научных учреждениях и высших учебных заведениях, а также синдром научно-сексуального самоизнурения женщин. Большой интерес представляет выявленный автором закон распада семьи при удвоении показателей социального статуса одного из супругов. Не ограничиваясь прославлением математики и количественных методов, автор умело применил их для вычисления коэффициента борделизации научных учреждений, для прогнозирования периодов распада и полураспада семей научных работников и трёподавателей вузов. По всему видно, что автор хорошо овладел своими нежными материалами, проникнув в душу и тело молодых страдалиц от науки гораздо глубже и тоньше, чем этого можно было ожидать, взирая на его аскетическую внешность. Трактат отличается прекрасной композицией и написан сочным, влажным языком. Отдельные разделы его с визгом просятся в хрестоматию. Всё это делает сочинение Родомана полезным пособием для научных работников и соискателей учёных степеней любого пола и возраста. На другой день после выхода в свет эта книга станет библиографической редкостью и будет из-под полы продаваться в Книжном проезде наравне с творениями Б.Л.Пастернака и М.А.Булгакова [29].
К числу недостатков работы надо отнести излишнее пристрастие автора к наукообразным терминам, преимущественно иноязычным, злоупотр ебление иностранными пословицами и поговорками, которые Родоман даёт без перевода на русский язык, словно для того, чтобы лишний раз поглумиться над малограмотным народом [30]. И, наконец, это болезненное, прямо-таки извращённое влечение к предметным указателям, за которое автор однажды поплатился, но не учёл горького опыта [31]. В его алфавитном перечне соседями оказались совершенно не сопоставимые, более того, не совместимые понятия, как, например, беременность и борделизация. Ставить слова рядом только за то, что они начинаются на одну и ту же букву – это уже не формализация науки, а, извините за выражение, формализм. Непонятно, для чего понадобилось называть латинскими терминами простые вещи, выделять курсивом и объяснять такие слова, как гарем и квартира (или квартирка), портфелизация и бордель… Тьфу Ты, Господи! простите – борделизация и портфель! Ну, всё равно: ведь каждый из нас и так знает, чт; это такое. Автор совершенно напрасно выдумывает новые слова: бордер;, социальный статус, стагнация. Наша наука, существующая много веков почти без изменений, успешно без этих слов обходилась. Лично я встречаю их впервые и потому уверена, что и прочие читатели их не поймут.
