После студенческих забав членов Политбюро — Светлана Аллилуева вспоминает ещё одну, как Микояну, ставшему безропотной жертвой пьяных коллег, собутыльники подкладывали на стул помидор, и, к их великой радости, он подставлялся и регулярно пачкал брюки[100], — танкисты и кавалеристы также могут повеселиться вдоволь. Но почему бы бравым воинам не заменить количество штрафных рюмок водки на количество изнасилованных женщин? Шалить так шалить! Всё остальное, как говорит вождь и учитель, второстепенно. И это тот случай, когда женское тело — живой трофей, вознаграждение, доставшееся танкисту, недоступно, в прямом смысле, Верховному главнокомандующему. Но в косвенном смысле для него нет ограничений. Весь мир поставим на колени и обрюхатим, экспортируя коммунистическую революцию.

На этом экскурс по восточноевропейским столицам заканчивается. Пора воздать должное остальным воюющим армиям и перейти к преступлениям, совершённым союзниками и воинами стран гитлеровской коалиции. Но раздел «свои» против «чужих» окажется незавершённым, если не рассказать о первых послевоенных месяцах пребывания Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ)[101].

Сразу же после капитуляции Германии советский военный комендант Берлина генерал Берзарин начал налаживать в городе гражданскую жизнь. Для информационного обеспечения местного населения надо было возобновить работу берлинского радио, и служащие, уцелевшие после штурма города, получили предписание явиться на службу. Организовать работу берлинского радио поручили майору НКВД Попову, обещавшему всем служащим полную безопасность. Так оно и было, на работе обращение с персоналом было вежливым. Но нельзя же предоставить женщинам круглосуточную охрану. Когда поздно вечером «радистки» возвращались домой, они попали в облаву на немецких женщин и подверглись групповым изнасилованиям.

Первые послевоенные месяцы оказались самыми трудными в плане восстановления дисциплины и наведения порядка в армии. На волне победной эйфории профессор Остин Апп был первым, сообщившим в официальной прессе об изнасилованиях, совершаемых советскими и американскими войсками[102]. Из его статьи:

Лютеранский пастор из Германии написал 7 августа 1945 года в Англию епископу Кайчестерскому, что у его знакомого пастора «две дочери и внук (десятилетнего возраста) страдают гонореей, приобретённой при изнасиловании» и что «миссис Н. была убита, оказывая сопротивление при попытке её изнасиловать». Её дочь, писал пастор, «была изнасилована и, как полагают, для промывания мозгов депортирована в Омск, Сибирь».

«Через день после захвата Нейссы, Силезия, благородным советским союзником, — писал Апп, употребляя по отношению к Красной армии иронические слова Рузвельта о «благородном союзнике», — было изнасиловано 182 католические монахини. В епархии Каттовицы насчитано 66 беременных монахинь. В одном из женских монастырей были застрелены игуменья и её помощница, когда они с распростёртыми руками пытались защитить молодых монахинь. В журнале «Норд Америка» от 1 ноября 1945 года один священник сообщал, что ему известно «несколько деревень, в которых все женщины, даже пожилые женщины и девочки двенадцати лет, в течение недель ежедневно насиловались советскими солдатами»».

Остин Апп привёл отрывок из письма Сильвестера Михельфельдера, лютеранского пастора, написавшего в «Крисчен Сенчери»: «Толпы безнаказанных бандитов в советской и американской форме грабят поезда. Женщин и девочек насилуют на глазах у всех. Их заставляют ходить голыми».

…Советское командование понимало: запретами, воспитательными беседами, прекращением выдачи алкоголя и показательными расстрелами (психологически они оказывали на разгулявшиеся войска наиболее сильное воздействие) порядок не восстановить — выход один: вывезти войска из больших городов и запереть их в казармах или в лагерных городках.

…После Победы началась частичная демобилизация. Часть войск перебрасывалась на Дальний Восток. 8 августа Советский Союз объявил войну Японии, выполняя обязательство, взятое Сталиным на Ялтинской конференции: вступить в войну с Японией не позже чем через три месяца после поражения Германии. Но, несмотря на сокращение численности оккупационной армии, грабежи и насилие продолжались. 3 августа Жуков издал приказ о борьбе с проявлениями хулиганства, физического насилия и других «скандальных проступков» советских солдат по отношению к немецкому населению. Обвинив командиров частей и подразделений в отсутствии контроля над подчинёнными, поведение которых компрометирует их в глазах германских антифашистов, он потребовал исключить случаи самовольного оставления военнослужащими расположения части. По его приказу все военнослужащие обязаны иметь при себе красноармейские книжки, а сержанты и старшины ежедневно проводить утренние и вечерние поверки личного состава. Любые передвижения войск без получения приказа запрещены.

Войска заперли в гарнизонах, резко сократили контакты с местным населением, и после этого сексуальные отношения изменились. Вначале это была необузданная жестокость с групповыми изнасилованиями, зачастую сопровождавшаяся убийством жертв насилия. В конце апреля жестокость и групповые изнасилования, как и единичные изнасилования с применением физической силы сократились, хотя в мае в Берлине они вспыхнули с новой силой. При появлении солдат испуганные женщины добровольно соглашались на секс, лишь бы избежать физического насилия. Среди солдат распространялись рассказы о распутстве немецких женщин (как будто не было ранее групповых изнасилований с избиениями или убийством жертв). Особой популярностью пользовалась история о некоем солдате, по простоте душевной зашедшем в немецкую квартиру, якобы за стаканом воды (без всякой задней мысли солдат с автоматом без спроса открыл дверь и зашёл в квартиру). А развратная немка, едва завидев мужчину, легла на диван и сняла трико[103].

Но, когда в побеждённой Германии наступил голод (он не мог не начаться в стране, сельское хозяйство которой было разрушено, крупный рогатый скот вывезен в Советский Союз, а домашняя птица перебита солдатами)[104], уже не надо было угрожать оружием или физической силой. Голодные женщины ради куска хлеба, ради пропитания детей соглашались на бартер — сексуальные услуги в обмен на продукты. На оккупированных территориях — в Германии, Венгрии, Чехословакии — из-за разрухи и перебоев с продуктами расцвела вынужденная проституция. По оценкам венгерских властей, в Будапеште число проституток после начала оккупации увеличилось в 20 раз.

Вспоминает командир артиллерийской батареи гвардии лейтенант Кобылянский[105]:

«По вечерам, после отбоя, кое-кто из смелых и удачливых офицеров покидал расположение части, чтобы тайком навестить немецкую «подругу». Как правило, в руках у нарушителя был свёрточек с чем-нибудь съестным. Знать немецкий язык для этих визитов было необязательно».

Но тут же Кобылянский, опровергая радужный рассказ, привёл историю восемнадцатилетней немки, Анни, жившей в тридцати километрах от Пиллау (ныне Балтийск, Калининградская область), рассказанный ею в июле 1945-го. Кобылянский свободно владел немецким языком, и это позволило ему её выслушать.

При приближении советских войск, пытаясь эвакуироваться морем, Анни отправилась в Пиллау. В самом начале пути она болезненно подвернула ногу и ковыляла, опираясь на палку. Она не дошла до причала несколько сотен метров, её догнали красноармейцы и приказали возвращаться домой. Обратный путь продолжался неделю, по Анни «прошлись» за это время почти девяносто солдат. «Я лишь недавно окрепла, больше недели лежала с температурой», — этими словами завершила она рассказ.