И, наконец, сибирский медведь обладал недюжинной сообразительностью. Ни один из выживших после глобальных катаклизмов лесных зверей не достиг такого уровня развития, как косолапый. Волки стаями охотились на заплутавших охотников, бегали по свалкам и заброшенным поселениям, а в города забредали только от большого голода. Лосей, зайцев и ежей стало настолько мало, что их просто не стоило принимать в счёт. Собаки, которых тоже осталось не так уж и много, использовались теперь начальством и КГБ исключительно в упряжках, и дюжинными умственными способностями не обладали. А медведи… Помимо широко известных случаев, когда прирученные медведи заменяли работников атомных станций и дежурных на ракетных базах, косолапые нередко использовались на урановых рудниках, выступали в цирке и даже работали в розничной торговле.

Главной проблемой медведей оставались поиск пропитания и борьба с тоталитарным режимом, ущемляющим их права. Питались медведи всем — древесной корой, шишками, оставленными в сугробах валенками. Встречались людоеды — многие сибиряки, включая сотрудников КГБ, пришлись по вкусу оголодавшим хищникам. Вблизи зон обитания мутантов косолапые кушали несчастных антропозооморфных существ. Впрочем, особо сильные мутанты, судя по всему, тоже не брезговали медвежатиной.

Если верить Конституции, которую запрещено читать простым мужикам, сибиряк-человек и сибиряк-медведь уравнены в гражданских правах. Сделано было это, по-видимому, из природной боязни к силе и мощи косолапых, и реального проявления в обществе не имело. КГБ угнетало мужика, а мужик угнетал медведя. И нигде это угнетение не приобретало столь чудовищного размаха, как в Балалаевске…

— Чего тут медведи все такие грустные ходят? — спросил Тихон Алексеича, когда они прогуливались по центральному проспекту оплота Балалаечной корпорации.

— А ты потанцуй, как они, поймёшь, каково это, — угрюмо отозвался песенник. — Уж лучше бы сразу, как обычно — пулю в лоб, да и дело с концом, а тут…

И действительно, в диких зверей на улицах никто не стрелял — стоило было хозяину тайги злобно зарычать на прохожего, как балалаевец снимал с плеча инструмент и играл «калинку-малинку», после чего косолапый вставал на задние лапы и начинал тоскливо плясать. Не то инстинкт, не то диковинный закон природы этих мест.

Пройдя ряд непривычно пёстро раскрашенных домиков, они подошли к странному огромному шатру, возвышавшемуся на пригорке.

— Цирк? — спросил Тихон.

— Похоже на то. Ты бывал раньше на представлениях?

— Звали меня в цирк, — признался Тихон. — Работать. А я им морды набил.

И вправду, года три тому назад попался Тихону в трамвае один заезжий циркач, и давай инженера уламывать — говорил, что Тихон особенный, и что самое место ему в цирке работать. Флегматичного и обычно спокойного Тихона это тогда чрезмерно разозлило, и больше с циркачами он дела иметь не хотел.

— А пошли, Тихон, на зрелища? — предложил Алексеич. — Когда ещё на Балалаевский цирк удастся взглянуть.

— Не люблю я цирк, Алексеич, — нахмурился Тихон. — Делать людям нечего, вот в цирках и выступают, а я не такой.

— А ежели там водку бесплатную дают, а?

Тихон задумался. О таком он как-то не подумал. Водки оставалось мало, к тому же, на улице похолодало изрядно, а в цирке наверняка было теплее.

— Только если бесплатную, тогда — конечно, — кивнул он и направился к шатру.

3. Цирк

Бесплатных напитков в цирке не оказалось. Более того, ехидный вахтёр у входа сказал приезжим сибирякам, что без своих напитков на представления приходит только полный идиот. Тихон собирался было дать вахтёру в тыкву, но балалаечник остановил инженера и, деликатно поговорив с кассиром, приобрёл билеты.

Представление шло полным ходом — по полупустой, тускло освещённой арене, на какой-то странной двухколёсной штуке катался молодой медведь. Зрители сидели молча, с нескрываемым унынием, в тишине то и дело позвякивали стаканы.

— Что, он так всё время ездит? — спросил Алексеич у сидящего рядом лысого старика.

— Ужо сто тридцать четвёртый круг… — угрюмо кивнул дедок. — На лесапеде.

— И что, больше ничего интересного?

— Ну, перед тем дрессированные собаки были. Дрессировщика съели. А так — ничего нового, то же самое, что и там, в жизни. Не цирк — жизнь.

Тихон на всякий случай взглянул по сторонам. «Цирковая теория мира», по которой все глобальные катаклизмы в Сибири произошли из-за того, что мир является одним большим цирком, являлась официально запрещённой.

— А ты не поделишься с нами алкоголем? — спросил он старика.

— Нет уж! — старик плотнее прижал к себе авоську, которую держал на коленях. — Сам купил, сам и выпью, да и вообще я с вами не знаком… Сто тридцать седьмой…

— Пошли лучше, сходим в ларёк, — предложил Алексеич, видя, что Тихон начинает сердиться на старика. Я видел тут, неподалёку.

Они поднялись и вышли из шатра наружу. В ларьке, расположенном в одном из больших, коряво раскрашенных сараев, за прилавком сидел медведь — видимо, замещал кого-то.

— Нам по шесть бутылок водки простой, — сказал Тихон. — Расплатимся акциями.

Медведь заворчал.

— Нельзя акциями, наверное, — подсказал на ухо инженеру Алексеич. — Только куньими шкурками, поди.

Косолапый заворчал ещё громче. Тихон предложил:

— Может так, по-тихому возьмём, да пойдём? Или в лагеря посадят, за кражу?

— В лагеря, не в лагеря, но рисковать не стоит. Кто знает, что у них тут за законы.

Из-за ящиков послышался писклявый голос:

— Что за шум? За алкоголем пожаловали? Или кефирчику?

— За водкой конечно, — Тихону не хотелось кефира. — А ты кто?

Над прилавком появилась бородатая голова. Обладатель голоса был не больше метра высотой, но медведь, завидев карлика, покорно слез со стула и ушёл куда-то мимо сибиряков.

— Меня звать Архип. В цирк пошли?

— Откуда знаешь? — осторожно поинтересовался инженер.

— Я всё знаю. К нам все зрители за водкой приходят.

— Бойкая, наверное, торговля идёт?

Карлик кивнул.

— А что в цирке хорошего? Там всё то же самое, что и снаружи. Те же медведи, волки, те же угнетения прав и свобод. Правда, говорят, мутантов провезли.

— Мы мутантов уже насмотрелись, — отмахнулся Алексеич. — Всю дорогу сплошные мутанты.

— Тем более! — кивнул Архип, и, взобравшись с ногами на табуретку, заговорщически пододвинулся к мужикам. — А не хотите, я вас на подпольный концерт проведу? Вы удачно попали, они у нас раз в месяц проходят, и как раз сегодня будет.

— Прогрессив-метал? — догадался балалаечник. — А не посадят?

— Могут, — строго отозвался карлик. — Но в этом-то и вся прелесть — риск, как ни крути.

— Мне это очень интересно, — сказал Алексеич инженеру. — Ты же знаешь, я и сам музыкант.

— Я бы пошёл, да боязно, — признался Тихон. К тому же, его не покидало чувство, что он забыл что-то важное.

— Не боись, ты же сам говорил, что настоящий сибиряк! Даром, что лицом не похож.

Тихон глубоко задумался. Оставлять товарища не хотелось — мало ли что могло произойти с балалаечником, но рисковать сибиряк не любил.

— Только с водкой туда нельзя, — сказал карлик. — Водку я потом вам продам, а у нас

Карлик напялил ушанку и повёл мужиков через маленькую дверцу по задворкам. Снаружи было тускло, свет с улицы сюда почти не доходил. Путь заканчивался у обрыва, добежав до которого, карлик издал лихой крик, после чего спрыгнул вниз.

— Совсем сдурел? — подумал вслух Алексеич, подошёл к обрыву и прыгнул вниз. Оказалось, что за обрывом идёт длинная ледяная горка, заканчивающаяся у большого кирпичного здания. Судя по виду, здание было построено по меньшей мере век назад и сейчас стояло наполовину разрушенное. В окнах горел тусклый свет, около здания толпились странного вида мужики. Карлик уже закончил свой путь, встал с горки и подошёл к мужикам.

— Пошли за ним, — сказал Тихон и тоже прыгнул на лёд.