В той бумажке, которую он мне дал, было написано, что сбор будет в Лейтенантском переулке, опять же, неподалеку. От моего дома туда пешком можно было дойти за четверть часа. Но идти было все равно неуютно. Часть снега уже успела вывалиться из туч и расползтись по земле аморфной массой, под ногами хлюпало. Переулок был почти пуст – лишь у колонки стояла скудная покорная очередь с бидонами и ведрами. Ветер свистел у глухого каменного забора, прорываясь в конец переулка, туда, где во тьме медленно ворочалось море. Под стеной лежала темная бесформенная куча – человек? Я не стала разглядывать, прошла отвернувшись, ускорив шаги.

На второй этаж флигеля, стоявшего во дворе старого нежилого дома с черными зияющими провалами окон, вела скользкая железная лестница без перил; в окне, выходящем во двор, тускло горел свет и мелькали темные силуэты. Я топталась у лестницы, поджидая Игоря, потому что не рассчитала и пришла на несколько минут раньше, чем мы договаривались, а эта гадина еще и опаздывала. Пока я там стояла, мимо меня наверх по лестнице прошло несколько человек – усталые, тощие, замерзшие. Я уж начала думать, что Игорь не придет, просто потому, что все это мероприятие не имело смысла с самого начала. А упрекать малого в том, что он струсил или что-то в этом роде, толку не было – мне и самой было здорово не по себе. Но он все-таки явился. К тому времени уже совсем стемнело, и мне хотелось только одного – оказаться в месте, где относительно светло и не так уж промозгло. Больше ни один человек после Игоря не подошел – все, кому нужно, были уже наверху.

На входе никто не дежурил, никто ни о чем не спрашивал – ни удостоверений, ни направлений этих, ничего. Чем была раньше эта пустая огромная комната? Частью квартиры? Мастерской какого-то художника? Наверное, последнее, потому что на выгоревших обоях можно было разглядеть прямоугольники потемнее. Под потолком горела тусклая лампочка – своя подстанция у них была, что ли? Вдоль стены стояли ряды стульев, как в приемной у зубного врача. Может быть, именно поэтому на них никто и не сидел, все топтались посреди комнаты, сбившись в группки.

Я подошла к одной из таких групп и спросила:

– А чего мы ждем?

– Не знаю, – ответил мне человек в заношенном пальто из офицерского сукна. – Кажется, должны принести какие-то списки.

Наконец, списки принесли. Они были сразу у нескольких человек, вокруг которых немедленно образовалась толкучка. Я все медлила подойти и выяснить – где там моя фамилия и зачем все это вообще нужно? Но толпа вскоре рассосалась, и стоять в стороне было уже не удобно. Да и Игорь, набравшись храбрости, начал толкать меня в бок и шипеть:

– Ты чего! Пошли!

И мы подошли к тем, у кого эти списки были.

Пожилой человек в очках, водя карандашом по строчкам, наконец, отыскал мою фамилию и фамилию Игоря.

– Вы вместе, что ли? – спросил он.

– Ну да.

– Завтра с утра, – сказал он. – На Канатную, по тому же адресу. Подойдете к десяти, вас там встретят.

– И что будет? – поинтересовалась я.

– А вот этого, – ответил он, – я не знаю. Вы же вроде на работу вербовались, разве нет? Наверное, получите какую-то работу.

– Снег, что ли, будем отгребать?

Он усмехнулся.

– Снег и сам растает. Говорят, потепление идет. Но я, правда, не знаю. Все разбиты на группы, и у меня тут пять человек, в вашем списке.

– Пять? – говорю. – Ну, нас, положим, двое. А остальные – кто?

Он оглядел комнату. Народа в ней уже почти не осталось.

– Да все уже ушли, наверное. И вы бы шли себе домой… Завтра как раз и познакомитесь.

Мне было неуютно. Когда я ввязывалась во всю эту историю, понимаете, то по глупости вообразила себя этаким лихим корреспондентом, энергичной, но привлекательной журналисткой – словно в увлекательных фильмах, когда они там, рискуя жизнью, раскрывают всяческие страшные тайны, благополучно выбираются из невероятных приключений и еще умудряются при этом хорошо выглядеть. А теперь я ощущала на себе эту чужую личину, и мне казалось, все остальные тоже ее видят, все понимают и подсмеиваются надо мной – вежливо, исподтишка, но все-таки посмеиваются. Поэтому я сделала на лице выражение преувеличенного достоинства и откланялась. Игорь потащился за мной. Ему, по-моему, тоже было неуютно. Но, может, по какой-нибудь другой причине. Кто его знает? Чужая душа – потемки.

– Ну, и что же мы теперь будем делать? – спросил Игорь.

Мы так и стояли на улице, около лестницы. Светлый прямоугольник, отброшенный окном на втором этаже флигеля, падал нам под ноги, потом внезапно погас. Тучи разошлись, звезды были такие холодные – даже смотреть на них муторно. В проулке гудел ветер.

– Не знаю, – сказала я. – Но, по-моему, раз мы уже встряли в эту историю, сходить можно. А потом, опять же, за работу еще и заплатить могут. А вообще, странная организация.

– Нужно Заславскому как-то рассказать.

– Что ж… Подойдем к ним, как они велели, с утра, а потом зайдем в редакцию.

– Ты сейчас куда?

– Домой я, – отозвалась я довольно злобно. – Естественно.

– Тебя проводить? – спросил Игорь. Я даже растрогалась. Жил он с родителями, а родители сейчас не очень-то любят, когда дети, даже взрослые дети, шляются по вечерам. К постоянному гнетущему страху можно привыкнуть, но он все равно разъедает душу.

– Нет, – говорю. – Не надо. Может, только до угла.

Он, кажется, обрадовался, потому что торопливо начал говорить, как мне везет, что я живу тут рядом, а ему придется тащиться через весь город. Пока он мне все это рассказывал, мы дошли как раз до угла, я распрощалась с ним и пошла домой.

Дело в том, что люди в принципе как-то выкручиваются. Такова уж человеческая природа, что средний нормальный человек старается сохранять налаженный быт и видимость уюта даже на руинах цивилизации, а я и в лучшие времена жила сегодняшним днем. От запаса свечей у меня осталось лишь несколько жалких огарков, и я уже представляла себе, как прокрадываюсь с огоньком в руке из комнаты в кухню, где по углам шевелятся тени. Но, к моему удивлению, они дали свет – накал был, правда, ни к черту, но мне удалось даже согреть воду. В довершение ко всем чудесам цивилизации ни с того ни с сего заработал телефон – в последнее время с ним это случалось не часто. Звонил Вадька Заславский.

– Ну что, – спросил он, – прорвались?

– Да, – говорю, – но, знаешь, там нет ничего особенного. Учреждение. Контора. Нас, правда, записали в какие-то списки и велели прийти завтра в десять. Может, отстреливать будут по этим спискам, не знаю.

– Тебя одну записали? Или Игоря тоже?

Видимо, Вадька тоже склонен считать, что в дурацкие истории могу вечно вляпываться только я.

– Нас вдвоем. В одну и ту же группу. И всего нас в этой группе пятеро. Во всяком случае, я так поняла.

– Послушай, – сказал он очень нежно. – А ты можешь туда сходить?

– Да, – я слегка насторожилась. – А почему я одна? Что, Игорь не пойдет?

– Да нет, – отвечает, – хорошо бы, чтобы Игорь тоже сходил. Дело в том, что странная, понимаешь, история происходит с этими комитетами. Они возникли одновременно во всех районах. Чуть ли не в один день. А уже когда вы от меня вышли, забежал Стоянов. Возбужденный такой. И сразу начал про комитеты… Он почему-то вбил себе в голову, что в этих комитетах творится что-то неладное, чуть не переворот готовится. Любит он что-то такое рассказывать, знаешь… Ссылался на всякие загадочные источники… Ну, словом, я ему тоже сказал – пусть сходит, раз ему так уж интересно.

– Ну и что? – спрашиваю. Мне почему-то стало слегка обидно. Оказывается, Вадька на меня никаких особых надежд не возлагал. Я-то все еще склонна была тешиться сознанием, что у меня в редакции какая-то особая миссия. Потому что я такая талантливая, понимаете ли…

– А то, – говорит он, – что его тоже не пустили. Как того мужика, что меня с утра мурыжил. Идите, сказали, отсюда, молодой человек. А может, и еще не так сказали, потому что он очень обиделся. И теперь уверяет меня, что это зловещая подпольная организация.