Долго. Что так долго? Выдержать такое стояние было трудно.

Утешало лишь то, что так же плохо приходилось не только нам, враг наверняка испытывал те же сложности.

Так думали, пока не увидели, что как раз воду у них разносят

- Целый корпус у них тем только и занимается, водоносы, сака.

- Продуманные.

- Так воюют беспрестанно, вот и набрались опыта.

Теодор вспомнил, что в “Стратегиконе” тоже были подобные наставления, чтобы каждой части войска придавать из “лишних” солдат и обозников тех, кто будет снабжать водой и тогда еще стрелами, чтобы солдаты не имели возможности покинуть поле боя. А ведь вон, с холмов было видно, как часть воинов уходят в обоз. А кто там за ними проследит, если они струсят и вовсе решать убежать?

Шло время и многим скопефтам пришлось выбросить фитиль, который догорел до самого основания и стал уже жечь пальцы. Начали поджигать новый.

- Они уходят! Уходят!

- Кто?

- Что там? Расскажите!

- Карл уводит войска! Савойцы уходят!

Сначала не поверили, но действительно, савойцы выходили из строя и развернувшись, медленно отряд за отрядом уходили, прикрываемые своей конницей. Сарацины их не преследовали.

Перестроение? Наверное они просто занимают новые позиции, да?

Солдаты тянули шеи, пытаясь увидеть что происходит. Ропот поднимался над войском, и бледные офицеры пытались навести порядок.

Иноземцы, особенно бывшие разбойники и прочие случайные люди, составляющие значительную часть, прямо выходили из строя, следую за тысячами савойцев. Друнгарии и турмы распадались на глазах, особенно когда в стане исмаилитов забили барабаны и взревели боевые трубы.

- Трусы! Предатели! - взревели растерянные люди.

- Нас предали!

Лемк, да как и другие, стоял растерянный, не представляя что делать и по уже въевшейся привычке смотря на командиров.

- Что нам делать?

- Стоять! - закричал как можно строже Теодор. - Слушаем команды! Всем заткнуть рты!

Ганчо Михов попытался было отступить в глубь строя, что-то говоря товарищам и Теодору пришлось ударить его, чтобы заткнуть. Теодора жёг взгляд войнука, но сейчас на это было плевать. Требовалось бежать к Дипару, чтобы выяснить что вообще происходит. Поручив всем слушаться декарха, он как старший десятник побежал лично.

Однако, хоть и тут же его встретил, Герард Дипар сам мало что знал и теперь страшно ругался.

Эх, сколько было проклятий произнесено вслух в адрес вероломного герцога!

Глава 6

Никто так и не узнал точно, что же получил Карл Эммануил за то, что отвёл свои войска, оставив ромеев одних против всей султанской орды. Конечно же кроме того, что ему вернули сына. Люди гадали, были ли ещё какие-то мотивы. Учитывая, что вскоре после возвращения в Северную Италию герцог выплатил всем своим кредиторам причитающееся, а потом начал кампанию против Женевы, все сошлись на мнении, что заплачено ему было немало. Другие же твердили, что расплатился он награбленным и тем, что получали савойские гарнизоны в целом ряде освобожденных городов Фракии, Македонии и Мезии.

Оставшиеся растерянные люди, испытывая терзающие душу страдания от предательства, и о том, как поступать им в данный момент. Потому как дело казалось уже вовсе проигрышным.

Все находили отдушину в проклятиях на всех итальянцев скопом.

Теодор не видел где точно, немного в стороне, правее от Сицилийской турмы начали бить орудия. Били не по «сицилийцам», ядра здесь не пролетали, за что можно было благодарить высшие силы, чем солдаты и занимались, удерживая оружие.

Выяснение, кто же ныне главный, для Лемка показалось весьма затянутым. Главным оказался хартуларий Гарид. Представитель василевса в войске, занимавшийся изначально лишь снабжением, ему предстояло взять на себя ответственность за жизни всех собравшихся под ромейскими знамёнами здесь, в Гемских горах, перед лицом превосходящих числом румелийцев.

Хотелось бы, конечно, чтобы ромеи устояли и в меньшинстве разгромили врага, и если не новый Лалакаон, то устроив новый разгром врагов при Биддоне. Но увы...

Хартуларий делал что мог. Он хотя бы попытался спасти наличествующие силы. Ему было не отказать в быстрой оценке ситуации. Не имея военного опыта — он сразу понял, что к чему и приказал отходить. Причём не абы как, а устроив очерёдность, чтобы войско оставалось организованной силой, а не толпой.

Начали уходить кто мог, а могли не все.

Румелийцы послали вперед конницу с заданием изматывать ромеев, держать их на месте до подхода янычарского корпуса, но не сближаться с ними. Румелийский же бей, возглавлявший мюсселимов и другие приданные конные части, видя плохое состояние ортодоксов, решился на атаку в лоб, желая опрокинуть пехотные полки гяуров и таким образом выиграть сражение одним ударом и забрать всю славу себе. Это было обычное дело — сарацины часто ставили всё на сокрушительный удар своей могучей конницы. Только турмы, обученные по испанскому образцу, выстояли и нещадно обстреливая массы конных, остановили их и раз, и другой. Мюсселимы, после столкновения с ромеями отступили к своим, смешав ряды наступающей пехоты и создав не на самом просторном месте пробку, и чуть не посеяв панику среди армии Селима Второго. Это дало какое-то время ромеям, чтобы отвести основную часть войск назад под прикрытием артиллерии.

Пока ромеи отступали, многие иноземные воины показали, что они добрались до этих земель не для грабежа, и до последнего следовали своему воинскому долгу. В частности, в этом сражении с лучшей стороны себя показали госпитальеры/иоанниты — старый монашеско-рыцарский орден.

Тогда Теодор этого не мог знать, но иоанниты (среди которых были и французы), заняли селение, рядом с которым располагались их позиции. Они несколько атак даже янычар, из-за чего не смогли вовремя отступить, и постепенно оказались в окружении наступающих румелийцев. На все предложения сдаться они отвечали ружейным огнем своих мушкетеров, мешая преследованию отступающим турмам.

И султану пришлось задержаться, чтобы подавить этот очаг сопротивления.

Разобрав дома крестьян на укрепления/завалы, превратив деревню в укрепленный лагерь во время передышек, иоанниты, осененные красным флагом с восьмиконечным орденским крестом, засели там крепко. Всего около пятисот мушкетёров и столько же рондашьеров, и прибившихся к ним отдельных воинов других турм. Пока румелийцы не подтащили пушки и не снесли все их баррикады, и все хоть сколько-нибудь целые дома. Но вместо того, чтобы ждать когда их расстреляют, оставшиеся орденские солдаты под пение псалмов и орденского гимна ринулись на изумленных сарацин.

— Ave Crux alba, summae pietatis signum,

Ave Crux alba, salutis nostra sola spes,

Corda fidelium inflamma, adauge gratiam, adauge gratiam.

Ut omnia vincat tuorum ardens caritas,

Ut omnia vincat tuorum ardens caritas.

(Радуйся, белый Крест, знак высшего благочестия,

Радуйся, белый Крест, единственное наше упование на спасение,

Зажигай сердца верных, умножай благодать, умножай благодать,

Чтобы все побеждала пламенная любовь твоих людей,

Чтобы все побеждала пламенная любовь твоих людей)

И сами сарацины в дальнейшем говорили, что мало в их истории было случаев, когда им приходилось драться с таким тяжёлым, упорным противником, который показал презрение к смерти

— Allah! Allah! — звали они своего бога. — Inşallah!

— Pro Fide! Pro Utilitate Hominum! — летело им в ответ.

— Смерть неверным! — звучало с обеих сторон.

В яростной схватке все орденские братья и приставшие к ним в этот печальный день дорого продали свои жизни, но не дрогнули и кровью вписали свой подвиг в историю мальтийского ордена. Их останки были растерзаны мстительными врагами (головы убитых были насажены на пики, а раненые подверглись чудовищным пыткам) и не удостоены погребения.