— Ой, это весело, папочка. Не?

— Ты так думаешь? — сказал лейтенант Маршалл.

Терри уделил проблеме должное внимание.

— Может, да, — объявил он. — Можно мне в другой раз, папочка?

Большие руки Маршалла двигались с удивительной ловкостью.

— К тому времени, когда ты сможешь дотянуться до края люльки, твоей сестре, надеюсь, она уже не понадобится.

— Может, у меня будет ещё сестра?

— Посмотрим. Возможно, и стоит дать тебе попрактиковаться, пока не появится собственная дочка. И, когда это произойдёт, Терри, помни отеческий совет: чем больше ты помогаешь своей жене быть матерью, тем больше времени и энергии у неё останется, чтобы быть женой.

— Что такое энергия?

— Завтрак! — позвала с кухни Леона, тем самым избавив своего мужа от мучительной семантической проблемы определения термина, не имея к нему подходящего понятия в реальной жизни.

— Видишь, Терри? — пояснил он, когда они сели застол. — Поскольку я встал и дал Урсуле первую за день бутылочку, у твоей мамы нашлось время, — сбивающего с толку слова он избежал, — взбить мне тесто для гречневых оладий.

— Хочу гречневые оладьи, — неизбежно объявил Терри.

— Ну же, дорогой, — успокаивающе проговорила Леона, — у тебя есть чудесная каша.

— Леона, — твёрдо отрешился Маршалл от выслушивания откровенных соображений Терри по поводу чудесной каши. — Что-нибудь удалось сообразить, пока ты спала?

— Совсем нет. Обычно с детективами всё получается. Дочитываю их до места, когда сыщик говорит: “Все ключи теперь в ваших руках, мой дорогой Каквастам”, — а потом ложусь спать и с утра знаю ответ. Но в этот раз не сработало. Может, потому что в наших руках не все ключи.

— Вот именно. Их вообще нет, кроме чёток и фотографии. Всё так черт…

— Теренс! — Леона покосилась на сына.

— Так ужасно туманно. И труп — чер… куда более сговорчив, чем живая жертва, которая спокойно сидит, просматривая статьи в прессе, и нежно бормочет: “Хорошо. А теперь расскажите мне, кто это сделал”.

Для большинства детей труп за завтраком был бы невыносимо возбуждающей темой. Но Терри был слишком юн, чтобы понять, сколь романтически захватывающей может показаться другим профессия его отца. Убийство и трупы были просто забавными вещами, о которых всё время говорили родители. Теперь он едва отметил это слово и вновь занялся кашей, припомнив, что любит её.

— Я всё время возвращаюсь, — размышляла Леона, — к словам сестры Урсулы о Человеке-невидимке. Она никогда не говорит ничего просто так. И вчера вечером я перечитала тот рассказ Честертона.

— Помогло?

— Конечно, у него там та же мораль, что и обычно: легко упустить из виду очевидное. Невидимка — почтальон. Все свидетели клянутся, что никто не приближался к дому, и, конечно, они даже не подумали о человеке, который всё время приходил и уходил. Но кто твой Человек-невидимка здесь? Проверил горничную?

— Естественно.

— И — знаю, что это звучит забавно, но всё же… Сестра Фелицитас?

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — расхохотался Маршалл. — Она вполне себе Женщина-невидимка.

— Я знала, что ты только посмеёшься. Но вспомни изречение Холмса: “Исключите невозможное…”

— Доктор Дерринджер в ходе одного из своих изысканий предложил другой путь: “Исключите невозможное. Тогда, если не останется ничего, какая-то часть “невозможного” должна быть возможной”. Думаю, это тут больше пригодится. Но, чтобы тебя порадовать, дорогая, я проверю нашу добрую сестру. Мотивом её, полагаю, была месть за оскорбление, нанесённое сестре Пациенции с книгой шрифтом Брайля?

— Сколько раз, Теренс, я слышала, как ты говорил: “Присяжные осуждают, исходя из улик, а не мотивов”.

— Ладно. Но сомневаюсь, способна ли сестра Фелицитас бодрствовать достаточно долго для убийства… И есть ли шансы, что появятся ещё…

— Ещё гречневые оладьи! — закукарекал Терри.

2

— Доброе утро, лейтенант, — дружелюбно приветствовала Маршалла Дженни Грин.

— И вам, мисс Грин.

— Вероника в больнице, — пояснила она.

Маршалл подавил вздох облегчения.

— В любом случае, я хотел видеть вас. Вас и ту комнату.

— Меня? Как я могу помочь вам? Но буду рада, если смогу.

— Вы были секретаршей мистера Фоулкса, не так ли?

— Пожалуйста, не говорите в прошедшем времени, лейтенант, — вздрогнула девушка. — Это звучит, как будто — как будто тот, кто это был, преуспел.

— Простите. Это, должно быть, профессиональное. Ситуация с живым трупом несколько необычна. Итак, вы?..

— Да.

— Тогда могу я просить вас просмотреть ваши папки и составить для меня список всех, с кем у мистера Фоулкса когда-либо были серьёзные финансовые или литературные разногласия?

— Боюсь, это займёт немало времени, — слегка улыбнулась она.

— Не удивлён. А я, тем временем, попробую вытянуть какие-нибудь тайны из этого дьявольского кабинета.

Маршаллу, по мере созерцания не дававших ответа стен, подумалось, что есть проверенное временем изречение: чем сложнее ситуация, тем проще её решить. Просто задуманное преступление — головоломка. И это, вне всякого сомнения, вполне верно. Большинство сложностей распутываются мгновенно, как только потянешь за нужную ниточку. Но когда ниточек нет…

Для любой запертой комнаты должна быть причина. Преступники не создают запертых комнат по чистой прихоти. Простейшая причина — сделать смерть похожей на самоубийство; но, будь так, Хилари был бы заколот спереди или сбоку. Не годится. Не подходит и постановка несчастного случая.

Причина может состоять в том, чтобы создать преступнику алиби. Как в тот деле Харригана. Но до сих пор у всех возможных подозреваемых были алиби столь безупречные, что в них и усомниться нельзя. Быть может, в папках мисс Грин…

Кроме того, бывают беспричинные запертые комнаты. Созданные по случайности, вовсе не запланированные преступником. Какая-то мелочь могла почему-то пойти не так, вызвав эффект мнимой невозможности.

“…если не останется ничего, какая-то часть “невозможного” должна быть возможной…”

Маршалл раздражённо заклохтал, вышел из кабинета и проследовал на звук пишущей машинки. Он обнаружил, что Дженни Грин методично рылась в бумагах и выписывала имена, оставляя строку-две, чтобы в каждом случае указать причину проблемы. Подняв глаза, она спросила:

— Да, лейтенант?

— Вы когда-нибудь, мисс Грин, хватали палку не за тот конец, чтобы потом обнаружить, что конца там и нет?

— Я должна ответить?

— Вопрос риторический. Именно это я и сделал. Хватаюсь за факты и ничего не знаю о самих людях. Не поможете ли в этом?

Дженни махнула рукой в сторону пишушей машинки.

— Но я ничего не знаю об этих людях. Для меня это просто имена, которые надо печатать с заглавной буквы.

— Я не имею в виду именно этих людей. Я имею в виду мистера Фоулкса, его жену, его шурина… вас.

— Лейтенант, неужели вы…

— Я пока никого не подозреваю. И никого не освобождаю от подозрений. Но всё дело фокусируется на Хилари Фоулксе, и мне надо представлять этот… этот фокус на Фоулкса. Фоулкслор, с вашего позволения.

— Попробую. В смысле, попробую рассказать вам; не думаю, что я могу такое вам позволить. Но садитесь. И можете курить трубку, если хотите.

Единственная мебель помимо стула у стола для печати состояла из кровати и низкого будуарного кресла, обитого ситцем в светочек. Маршалл выбрал последнее и не чувствовал себя столь неуместно, как ожидал; оно было почти идентичным креслу, в котором он кормил из бутылочки Урсулу.

— Я смогла представить, — медленно начала Дженни Грин, — что люди испытывают к кузену Хилари. Порой я их даже немного понимаю. Мой отец погиб на войне ещё до моего рождения. Мать вернулась к деду, и я выросла в доме священника. Мать после случившегося чувствовала себя нехорошо, а когда дед умер… О, я не буду рассказывать вам всё в подробностях, но, прежде чем Хилари приехал в Англию и решил разыскать своих заокеанских родственников, бывали дни, когда мы не ели. Так что я испытываю должную благодарностью, но не только её. Хилари… ну, он мне симпатичен. Помимо того, что он был добр ко мне, если вы понимаете, о чём я.