Аристократ в душе, Вольтер любил ухаживать за сильными мира и заводил дружеские связи в высших общественных сферах. Он ухаживал за министрами, льстил тупоумным вельможам, выслуживался перед королевскими любовницами, лез ко двору и нередко наполнял его залы своим фимиамом. Все это было бы не так дурно, если бы Вольтер, как стараются доказать его ярые поклонники, служа таким образом мамону, имел в виду только свою личную безопасность и влияние своей деятельности, на которую он употребил свои лучшие силы. Действительно, тактика Вольтера достигала своей цели, и аристократические связи избавляли его от многих ударов и бед, которые, по всей вероятности, не дозволили бы ему так много, так долго и так решительно действовать на пользу человечества. Но, угождая сильным мира, Вольтер прежде всего имел в виду свои чисто-личные выгоды. Не довольствуясь тем, что он царил над своими аристократическими друзьями и меценатами своим умом, Вольтер, подобно нашему Пушкину, хотел равняться с ними и богатством, роскошью и общественным положением. Он выслужил себе немало милостей и, между прочим, звание камер-юнкера и титул историографа Франции. Его честолюбие было беспредельно, и для удовлетворения этой страсти он, не стесняясь, жертвовал и своею совестью, и своим достоинством. Когда, например, все его хлопоты занять одно из сорока кресел во французской академии оказались безуспешными, то он решился добыть себе место академика посредством иезуитов, которых он так искренно ненавидел, так метко преследовал, что не было врага, более опасного для них. В одной церковной газете был выражен упрек папе Бенедикту XIV6 за его дружелюбное послание к Вольтеру, а в одной книге, вышедшей в Голландии, нападали на последнего за его пристрастие к иезуитам; Вольтер воспользовался этим случаем, чтобы написать письмо к патеру, управлявшему иезуитской коллегией, в которой он воспитывался. В этом письме он заявляет свою преданность папе, свою благодарность и непоколебимую верность воспитавшим его братьям общества Лойолы, которых враги истины несправедливо "к стыду человечества" обвиняют постоянно в крайней безнравственности, между тем как они во всей Европе ведут самую строгую жизнь и отправляются в отдаленные страны Азии и Америки искать там мученической смерти. Что же удивительного, если упомянутые враги истины оклеветали и невинность его, Вольтера, приписывая ему мнения, которых он никогда не имел, и книги, которых он никогда не писал или которые были подделаны издателями. "По всей вероятности, мои настоящие сочинения выйдут после моей смерти", пишет он и заявляет намерение, подобно великому Корнелю, отдать их на просмотр и обсуждение св. церкви!: "Каждую страницу, когда либо напечатанную под моим именем и могущую оскорбить последнего деревенского пономаря, я готов собственноручно разорвать в его присутствии; я хочу спокойно жить и умереть в недрах римско-католической апостольской церкви, ни на кого не нападая, никому не вредя, не утверждая ни одного мненья, которое могло бы быть соблазнительным для кого-нибудь" (Str., 25-29, 107, 109, 114 и др.). Подобные скачки Вольтер выделывал часто, и выделывал их для достижения целей вовсе не того рода, чтобы быть французским академиком, в роли которого он мог принести несомненную общественную пользу. При своем безграничном самолюбии, Вольтер, сохранивший вплоть до смерти юношескую страстность темперамента, имел постоянно целый легион врагов, как общественных, так и личных. В своих ссорах и в полемике с ними Вольтер брался за все средства, какие только могли обещать ему победу: в нем не было и тени беспристрастия. Жан-Жака Руссо, например, он обзывал "архидураком, который вообразил, что может составить себе партию", "щенком диогеновской собаки"; он колол Жан-Жака его плебейством, утверждая с глупою барскою надменностью, что его отец был сапожником Вольтерова отца. По своей сварливости, болезненному самолюбию и характеру своих отношений к личным врагам, Вольтер был нисколько не выше нашего Сумарокова, который не упускал случая поставить себя на один пьедестал с "господином Вольтером" 7.
Вольтер жил на широкую ногу, любил роскошь, и страсть к богатству равнялась в нем его самолюбию. Кроме доходов за свои сочинения, кроме подарков и пенсий от своих коронованных и вельможных друзей, у него были постоянно и другие источники обогащения с его имений, от банковых и торговых спекуляций, которыми он занимался всю жизнь и по поводу которых входил в связи с лицами самой сомнительной честности. "Во Франции, писал он,-- необходимо быть или молотом или наковальней; я родился, чтобы быть молотом", т. е. наживаться посредством разных спекуляций и жить роскошно, "как генеральный откупщик". Нужно, впрочем, заметить, что Вольтер был щедр, помогал друзьям, заботился о своих арендаторах и в последние годы жизни не брал за свои сочинения денег, раздавая их все актерам, книгопродавцам и нуждавшимся молодым писателям (Str., 28,41,54,320).
Самолюбие Вольтера и его страсть к наживе были причиною того всесветного скандала, которым окончились его дружественные отношения к Фридриху Великому.
Фридрих, преклонявшийся перед гением Вольтера, пригласил его в Берлин, дал ему орден, звание камер-юнкера, готовое содержание и 20000 ливров ежегодного жалованья. При дворе короля-философа Вольтер продолжал заниматься литературой с Фридрихом и поправлял его по-французски писанные сочинения. Но могли ли ужиться между собою два таких желчных характера, два злейших языка тогдашней Европы! Началось с маленьких неудовольствий, колкостей, сплетен. Однажды, например, Вольтер, говоря с одним генералом о поправке французского слога Фридриховых сочинений, назвал свое занятие "стиркою грязного королевского белья", что не замедлило дойти до ушей самого короля. Ссора Вольтера с известным ученым Мопертюи, которого Фридрих сделал президентом Берлинской академии, довела дело почти до явного разрыва между королем и его другом. Вольтер написал злую сатиру на Мопертюи и обманом выпросил у Фридриха дозволение напечатать ее, давая которое, король воображал, что он разрешает печатание защиты Болингброка от нападений ортодоксов. Этот обман возмутил Фридриха, не менее возмутило его деспотическую душу и то обстоятельство, что Вольтер осмелился издеваться, как над дураком, над тем человеком, которого его величество считал замечательным ученым и сделал президентом академии. Сатира была конфискована и в присутствии Вольтера сожжена в королевском кабинете. Но тотчас же сатира эта вышла за границей и начала сильно распространяться в Берлине. Король-философ окончательно озлился и унизился до того, что велел публично сжечь ее рукою палача. Последовал явный разрыв с Вольтером, неизбежный тем более, что незадолго перед этим Вольтер сильно вооружил против себя короля своим скандальным процессом с евреем Гиршем, причем он, "апостол гуманности", был уличен в противузаконных финансовых спекуляциях и обвинялся в подмене бриллиантов и в подделке векселя!.. Вольтер настойчиво просил короля об отставке; Фридрих соглашался, но с тем, чтобы Вольтер предварительно возвратил ему орден, камергерский ключ и том фридриховских стихотворений, которые он боялся оставлять в руках мстительного писателя, так как последний, выехав из Пруссии, мог перессорить Фридриха почти со всеми дворами посредством обнародования этих стихотворений, в которых прусский король не щадил своих коронованных "братьев" с их камарильями. Вольтер обещал возвратить все это после своей поездки на воды, после которой он заедет в Берлин и затем уже отправится во Францию. Король отпускает его на воды, но Вольтер, вместо того, едет во Францию, распространив в Берлине смешные пародии на королевские стихотворения и напечатав в одной лейпцигской газете пасквиль на Мопертюи. По приказу Фридриха, Вольтера задержали во Франкфурте, отобрали у него камергерский ключ и орден, взяв с него честное слово о невыезде до прибытия во Франкфурт тюка, в котором были уложены королевские стихотворения. Тюк прибыл, но задержавший Вольтера прусский резидент Фрейтаг по какому-то недоразумению медлил раскупорить его и отпустить Вольтера; Вольтер бежал, его поймали и вернули. Он пробыл таким образом во Франкфурте почти под арестом 28 дней. Он поднял гвалт на всю Европу и изобразил всю эту историю в таком преувеличенном виде, в каком только мог, умалчивая обо всех обстоятельствах, говоривших в пользу Фридриха или бросавших неблаговидный свет на его собственную репутацию. Впоследствии Вольтер помирился с королем и хотел даже снова переселиться в Берлин, но Фридрих отвечал: "...избави меня Боже от него; его приятно читать, но опасно быть знакомым с ним" (Str., 140, 151-180, 184).
