— Полузащитника? Интересно. И почему нет? Фрязин, Витя, — позвал Прокопенко одного из наших новичков, который до этого играл в команде родного завода отца, — поменяйся позициями с Сергеевым, побегай в нападении.

— Понял, сделаю, — тут же откликнулся тот.

— Но смотри, Славик, в полузащите нужно больше отрабатывать. Будешь играть только впереди, сниму с игры, — сказал мне тренер.

— Мимо меня и муха не пролетит, Иван Петрович, — с улыбкой ответил я.

В итоге я занял место между двумя линиями, обороной и нападением. Если говорить терминами будущего, стал этаким опорным полузащитником с функциями плеймейкера. И на этой позиции именно в этом матче играть мне понравилось куда больше, чем в нападении. Там всё было слишком просто.

Играть роль дирижёра же было интересно. В итоге именно через меня начинались практически все атаки «Торпедо», которое забило к восьмидесятой минуте десять безответных мячей.

И на этой самой восьмидесятой минуте игра внезапно закончилась, вечернее небо заволокло тучами, начал раздаваться гром, и, видя всё это, тренер хозяев подошёл к Ивану Петровичу. Я в этот момент собирался выбросить аут недалеко от нашей скамейки и хорошо слышал их разговор:

— Петрович, давай закругляться, вы и так нам сегодня насовали по первое число.

— Закругляться так закругляться, — согласился Прокопенко.

Тренер хозяев кивнул, сложил руки рупором и закричал судье:

— Семеныч, Семёныч, хорош, давай заканчивать!

Судья воспринял это как само собой разумеющееся и сразу же дал финальный свисток.

— А что, так можно? — спросил я у Федорова.

— Ну, скажем так, это иногда происходит, — ответил Игорь.

Столь необычное для меня решение, как оказалось, стало очень правильным.

Это стало понятно буквально через пять минут после свистка. Ветер усилился, и вслед за первыми, достаточно крупными каплями, пришёл дождь.

Который в свою очередь превратился в ливень такой силы, что дворники нашего пазика с трудом справлялись со своей работой.

Но пережидать дождь никто не собирался, поэтому мы медленно двинулись во Мценск.

Дождь даже и не думал прекращаться или хотя бы стихать, так что наш лупоглазый автобус, который и так-то не отличался скоростными качествами, ехал со скоростью километров тридцать максимум.

В итоге в город мы въехали к полуночи, а еще через десять минут наш водитель сделал остановку возле центральной площади.

Я выскочил из автобуса и побежал домой. Наша квартира расположена на обе стороны дома, окна кухни и гостиной выходили как раз на площадь, и я видел, что свет и там, и там горит.

Значит, меня ждали.

— Ты поздно, — сказала мама после того, как я, открыв дверь ключом, вошёл домой.

— Так погода какая, мам. Мы часа три убили на дорогу.

— Прекрасно, теперь еще из-за твоего футбола режим у всей семьи нарушен. Отцу завтра на работу, а он тебя ждёт!

— Лен, — отец вышел в коридор, — сколько раз тебе говорить не начинать при Славе. Он всё правильно делает. И играть в футбол он не прекратит.

Мама кинула в него очень красноречивый взгляд и удалилась в спальню.

— Ну что, как сыграли? — тут же спросил меня отец.

Мы с ним прошли на кухню, само собой что я через ванную комнату, мытье рук у нас в семье было практически священной коровой, и отец разжёг газ под небольшой кастрюлей. Как оказалось, меня на очень поздний ужин ждал рассольник.

Этот суп я впервые попробовал уже здесь, и поначалу он привёл меня в ужас. В памяти Ярослава, конечно, было воспоминание, что это его одно из любимых блюд. Но всё равно сама мысль о том, чтобы в суп добавлять солёные огурцы и рассол, казалась мне дикой. Есть же нормальное первое, как тут называли супы, борщ например, или щи с щавелем и яйцом. Зачем готовить это?

Но потом я, как говорится, распробовал рассольник и сейчас ему даже обрадовался.

— Давай рассказывай, — сказал отец и повторил свой вопрос, — как сыграли?

— Нормально, — так как мы сидели на кухне вдвоём, без мамы, можно было нарушить одно из её непреложных правил «когда я ем, я глух и нем», так что я совмещал рассказ с супом и хлебом.

Он, кстати, здесь тоже отличался от привычного мне.