И пошли от краснокожих только клочки по закоулочкам! Все дальше и дальше продвигались всадники Рохаса, с гиканьем и пиками наперевес, и все больше и больше росла их стихийная, яростная жажда крови и убийства. Словно ураган смерти несся над степью.

А от Рио-Негро, в тыл своих соплеменников бил мой старый знакомый, вождь акуасов Куркумилла. Тоже ставший верным союзником генерала. Не соображающий, что когда покончат с его соседями, то и до него дойдет черед. Куркумилла был не шахматист и на два хода вперед не загадывал.

То есть Рохас шел широким фронтом по пампе, несясь как вихрь, день и ночь, меняя лошадей, и с помощью союзных индейцев, словно гигантской гребенкой чистил всех краснокожих, что попадались ему на пути.

Стремительно опрокидывая и истребляя неприятельские банды, пытающиеся остановить его разрушительное шествие. Словно в чаду, уничтожая все живое. И чувствуя себя в степях в такой же безопасности, словно на аламейде Буэнос-Айреса. Так как любая лукавая хитрость индейских скопищ разбивалась о непреодолимую стойкость аргентинского солдата.

Дальше за запад от генерала находился мой участок. На крайнем западном фланге у нас оперировал каудильо Мендосы Хосе Феликс Эскивель-и-Альдао. Прямо как в песне поется: «Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону. Уходили каудильо — на индейскую войну!»

Вот у сеньора Хосе дело продвигалось туго. Больно уж сложный ему достался участок.

Тамошние индейцы укрывались предгорьях Анд, сидя там как в природных крепостях. Так что Эскивель-и-Альдао, холодный как лед Кордильер, с одной стороны выжигал неприступные горные гнезда краснокожих, с другой стороны высылал рейдовые отряды конницы глубоко в пампу. Где его всадники грабили индейцев, не отличая мирных от немирных, жгли стойбища и захватывали гурты скота.

Но сильно зарываться и идти всеми силами вперед, он боялся, из-за угрозы, что из гор краснокожие ударят ему в тыл и перережут коммуникации. Так как для прокормления себя и своих семейств у краснокожих оставался только один ресурс — грабеж и война. А угроза гибели увлекло все первобытное население края поголовно в беспощадную битву против христиан.

А тут как в шахматах. Некоторые фигуры, типа коней и офицеров, могут ходить очень далеко, но основной массе пешек заказано делать прыжки через несколько клеток вдруг. Иначе поход выродится в набег, а каких результатов можно ждать от набега в необъятной дикой стране?

Между каудильо Мендосы и мной располагался обширный фронт работ для каудильо внутренних провинций, Кироги. Человека опытного и бесстрашного. На его обязанности лежало не допустить возможности индейцам скрыться в горных лесах, где сражаться с ними было бы несравненно труднее,чем в пампе.

Разделив свои силы на две колонны каудильо загонял индейцев в центр и там, как щипцами, перемалывал их. Предпринимать подобную атаку, разделенными ничтожными силами, против многочисленных озлобленных врагов, кишащих как муравьи в растревоженном муравейнике, казалось безумием, но испытанные в боях аргентинские отряды любили совершать именно такие безумные дела.

Но поскольку у Кироги правый фланг на западе буксовал, то он тоже не мог сильно продвигаться вперед, без оглядки на фланги. То есть на первый план выходил Рохас со своими блестящими победами, а другие каудильо действовали не лучшим образом. Пусть и по объективным причинам. Но кого это волнует?

Еще через неделю боевых действий стало понятно, что наша победа близка. Теперь на индейцев нагнали такого страха, что они уже не оказывали дружного сопротивления, а каждый спасался сам, не заботясь ни о жене, ни о детях. Но, если их догнать, они, как дикие звери, дрались до последней крайности против противника любой численности…

Тогда гордо подставляли краснокожие свои груди под аргентинские пули, но все до последнего ложились в сырую землю. Давно не выпадало на долю индейцев такого страшного поражения.

Здесь все твердо убеждены, что это самая справедливая война, потому что она ведется против варваров. Кровожадных ублюдков, изуверов, чрезвычайно искусных в партизанской войне.

Басни Крылова здесь не читали, но содержание их вполне одобряли:

" С волками нам иначе не сделать мировой,

Как снявши шкуру с них долой!"

Поэтому целые племена немирных индейцев шли под нож. Вплоть до последнего кота. Кто в наше просвещенное время поверит, что такие зверства могут совершаться в цивилизованной христианской стране?

Индейцы истреблялись, их поселения разрушались, а скот угонялся. Так было «освобождено» около пятисот тысяч гектаров на юге Пампы и в Северной Патагонии.

Май месяц закончился и мы победили. Везде, от Кармен-де-Патагонес до Андских гор. Правда, Рохас покончив с индейцами на своем участке, затем зашел к сопротивляющимся краснокожим с тыла и помог своим союзникам-каудильо, «освободив» большую часть завоеванной территории. Ну и вообще наш бравый генерал всегда был на виду, выражаясь современным языком — активно пиарился.

Ни один акр из земель, отнятых у индейцев, не был передан простым гаучо — все прибрали к рукам Росас и другие богачи. В том числе и я получил обширный участок земли, с горой Уа-Уа посредине. Конкурентов у меня не было, так как зачем кому-то голые скалы в пампе, когда вокруг сколько угодно плодородных земель? Которые легко могут прокормить миллионы? О таящимся там золоте никто и не догадывался.

И зачем генералу меня обижать, отказывая в такой мелочи, если я могу быть еще годен к дальнейшему использованию? Свою лояльность за это время я уже не раз подтвердил.

Впрочем, так как мне повезло только единицам…

Несмотря на то, что простых участников этой войны банально кинули, гаучо продолжали обожать своего кумира, который мог запросто заявиться на сельский праздник, станцевать вместе со всеми по-дружески-просто «сиелито» [ танец под названием «солнышко»] и отведать асадо [знаменитое «мясо с кожей», жаренное на углях ]. Уличные гитаристы продолжали посвящать генералу хвалебные песни и баллады, превознося до небес его мужество и щедрость.

Если ты свой, то тебе простят всё, что бы ты ни сделал. Или почти всё. Короче, с благословения Матери Божьей народ полюбил генерала страстно, пламенно, как никого другого в нашем государстве.

Глава 20

В середине июня 1833 года, в свите Рохаса, я вернулся в Буэнос-Айрес. Генерала сопровождали лучшие «гвардейские» части. Завоевавшие огромную славу своим геройством.

Громкий смех, крики и песни оглашали воздух. Солдаты, выжившие на войне, перебрасывались шутками, остротами и поверяя друг другу впечатления боя.

Разработку своего золотого месторождения я пока решил отложить в долгий ящик. Не того калибра я еще фигура, чтобы мне позволили иметь в собственности самое большое золотое месторождение Аргентины. Желающих отобрать его будет много, от самого Рохаса и других каудильо, до британцев, которые за государственные долги стараются отбирать у аргентинцев даже ношенные трусы.

Немудрено: Большие деньги — большие хлопоты. Одно дело когда ты сам рулишь предприятиями, которые без тебя и твоих знаний загнутся рано или поздно, а другое — браконьерствовать на природных богатствах, что под силу любому идиоту.

И расположение месторождения слишком удачное, не в глубине страны, где-то в предгорьях Анд, а всего в пяти днях пути форсированным маршем десанта от моря. На новых, значит спорных, территориях. Не хочу дразнить гусей. Зачем мне такие гешефты?

Наши ухари все скупят за копейки, и вдобавок еще и дураком обзовут. Кто посильней тот всегда норовит отобрать у слабого его имущество, а то и жизнь впридачу.

Да и технические трудности пока имеют место быть. Это тебе не с лотком песочек на речке промывать. А твердые скальные породы. Которые надо дробить и измельчать. А как это делать? Допустим динамитом я горы буду взрывать. А потом? Пригнать кучу народа с кувалдами, чтобы дробили камень в порошок? Глупо. Какие-то ручьи поблизости есть, но солидной реки, чтобы вода приводило в действие механические камнедробилки, в наличии не имеется.