— Слушай меня внимательно, нечистый.

Она смотрела ему в глаза, но Касьян не отвел взгляд, он умел держать удар.

— Фольклорист никогда ни с кем не объединяется. Если ты мне будешь нужен — я тебе прикажу явиться куда мне нужно и ты явишься. Если я скажу принести с собой упаковку семейных трусов ты принесешь трусы, а не носки. Если я скажу привести с собой нечисть ты ее приведешь. Если я скажу думать ты будешь пытаться ворочать своими нечистыми шариками, если не скажу — не будешь. Никакой инициативы и самодеятельности, это ясно?

Он промолчал и еле заметно кивнул. Уборщик наставил ухо так, что оно заострилось как у эльфа из книжки. Замер и напрягся, забывая даже делать занятый вид. Не успеет Касьян выйти из здания мэрии, когда нечистые по всему городу будут знать, как его унизил Фольклорист, как он пресмыкался и как предательски дрожал его голос. Фольклорист улыбнулась легко, краешком губ и повторила медленно нарочито громко и растягивая слова, как жевательную резинку.

— Это ясно? Отвечай слуга!

— Ясно, — прошипел Касьян и почувствовал что краснеет, впервые наверное за сто лет. На его белой почти мертвецкой чистоты коже отражались красные пятна очень ярко. А как пылал жар внутри смущенной башки, не знает никто — даже подслушивающий нечистый.

— За мной не идти. Не хочу чтобы меня ассоциировали как подружку нечистого. Я подумаю как дальше быть и если ты мне понадобишься — вызову. Если понадобится кто-то другой вызову его. Вы мне все на одно лицо. Вот например его позову, если понадобится.

И она небрежно кивнула в сторону уборщика. Невзрачный очкарик задрожал как будто пронизывающий холодный ветер забрался ему под рубашку и гулял там как по Парижу. Еще сильнее дрожать было невозможно, но у него получилось когда Касьян обратил внимание на него. Две пары жестоких глаз скрестились на ни в чем не виноватом уборщике. «Убивать будут медленно», — подумалось ему.

— Это хоть тебе ясно?

— Ясно и понятно, — ответил Касьян, разглядывая дрожащую спину.

— Тогда я пойду? — издевался Фольклорист.

— Иди, — ответил он и сам испугался своей наглости.

— Ну пока?

— До свидания.

— До завтра.

Фольклорист зашагала не оглядываясь, только каблучки цокали звонко по полу. Прошла к лифту, нажала кнопку вызова и не дожидаясь приезда кабины зашагала вниз по ступенькам. Ох уж это слово «шагала», кажется оно не совсем идеально подходит для обозначения этой наполовину изящно-хрупко женской, наполовину грозной-мужской походки, но так вот ее обозначил Касьян Ученый, словарный запас у него был слабенький.

Уборщик сглотнул и звук прозвучал необычайно громко, как для повседневной жизни. Или это страх увеличил громкость в ушах парня, но Касьян услышал и обернулся. Фольклорист исчезла, как и звуки ее шагов. Они остались вдвоем.

— Не бойся, — сказал Касьян почти ласково, он внимательно разглядывал собеседника не пытаясь приблизиться, подать руку, ударить, уйти. Ничего. Никакой реакции просто стоял недвижимо. — Не смей дрожать и повернись ко мне лицом, когда с тобой разговаривает старший.

Медленно, очень медленно уборщик обернулся, но дрожать не перестал. Это было не в его силах, поджилки тряслись, как туго натянутые провода и рот наполнился слюной. Мягкий голос Касьяна не успокаивал его, а наоборот вдавливал в землю. Прижимал со всей силы, давил на затылок, прижимал ступни к бетону, а сдвоенный прицел глаз прожигал лазером.

— В карты играешь?

Вопрос был неожиданным, но ожидаемым. Все знали Уборщика и что с ним играть не стоит.

— Нет. Вы же знаете.

— Это хорошо. Обманывать сейчас не лучшее время. Люди обидчивые стали, особенно на наших.

Он замолчал и прищурился.

— Ты почему моргнул? Не считаешь меня своим?

— Считаю, конечно, — ответил уборщик, но глаза не поднял, только быстро глянул украдкой.

— Я знаю, — сказал Касьян. — я всё прекрасно знаю. Касьян Мудрый далеко не дурак. Всё понимаю, но принять не могу. Я ваш. И ничего вы с этим не сделаете. Пока.

Он развернулся и привычным жестом заложив руки за спину пошел к лифту, который как раз открылся и как будто ждал его.

— Мудак, — прошептал уборщик, он прекрасно видел что держал Касьян в кармане и как сильно его руки хотел вырвать нож на свободу. И резать, резать, резать чтобы напившись крови успокоиться наконец. Но Касьян сдержался. И разжал пальцы. Уборщик всё это прекрасно видел. Чудо-зрение, его дар, не даст спрятать ничего.

— Я все слышу! — не оборачиваясь провозгласил Касьян. — У кого-то рентгеновское зрение, а у меня слух!

Он шагнул в кабину лифта, отражаясь со всех ракурсов в зеркальных его стенках развернулся на каблуках и подмигнул, улыбаясь. Дверцы закрылись и кабина полетела на первый этаж.

Уборщик облегчённо выдохнул и выпрямился. Обернулся к ведру в которое собирал макулатуру, обычно прочитанные газеты. Быстро просканировал и нашел ту, что его заинтересовала. Из-за неё он и задержался и чуть не попал в неприятности.

Достал, тряхнул чтобы расправить и долго смотрел на главную страницу. Его привлекло рекламное объявление.

На город обрушилась невиданная десятилетиями зима. Ужасная метель. Пурга. Дороги занесло. Эвакуаторы и снегоочистительные машины не справляются со своей работой. Неразлучная шестерка общественных активистов движения «Чистый город» патрулировала на окраинах Города, когда непогода практически заперла их на заправке фирмы «Наш Газ».

10

«Иваныч!» — кричит взъерошенный красномордый здоровяк в дорогом костюме. У него красные воспаленные глаза, запах кофе изо рта, кофейные чашечки по всему кабинету и дрожащие от усталости руки, хотя физически он в жизни и года не работал. «Интеллигенция, — как говорила мамаша когда была под шофе — Директор театра, твою мать. Слоновая кость!»

— Чего? — отвечают из соседнего кабинета. Они перекрикиваются так уже больше суток, вставать не хочется даже ради перекуров. Курят просто в кабинетах, секретарши заходят проверить не заснули начальники с сигаретами в зубах случайно и не начался ли уже пожар?

— Иваныч! Зайди!

— Чего тебе, Николаич?

— Зайди говорю! Директор я или кто?

— Так я уже и не знаю. Голова не варит, загонял ты меня Николаич со своей премьерой!

— Не слушаешься? Без премии в следующем месяце!

— Да я тебя не боюсь, Николаич! Лишай! Я пойду в районный, меня давно звали!

— Сам ты лишай! А точнее змея, которую лично вскормил! На улице буквально нашёл, в техникуме засраном! Пригрел, вырастил, обучил и карьеру построил, а ты в «районный»! Сейчас я Петровича наберу, будет тебе и районный и междугородний!

— Эй, ну Николаич не нервничай!

Шаги уже хлопали по коридору, но не быстро. Идти тут было пару шагов. В кабинет заглянул Иваныч, полная противоположность директору. Высокий, черноволосый, мускулистый и с приятной улыбкой. Куда уж там здоровяку с одышкой и постоянно красным лицом.

— Я тебе дам не нервничай. У меня сердце, а ты шуточки решил шутить? Щас как позвоню, да как наберу.

— Николаич, по делу давай, чего случилось? Как торговля? Все билеты продал?

Директор вздохнул и грустно кивнул:

— Все, друг. На месяц вперед. Мне даже немного страшно какое болото мы растормошили. У нас ведь не кинотеатр с порнухой, к нам интеллигенция ходит, да богачи жен выгуливают, а тут прямо аншлаг, даже среди нечистых. Ох, боюсь я.

Иваныч прикрыл за собой дверь и зевая, подкатил стул к стене и уселся с серьезным лицом.

— Не вздыхай так протяжно. Чего боишься?

— Да боюсь за бизнес свой. Слишком много будет разнообразных ингредиентов в моем компоте. Как бы кастрюля не лопнула.

— Это да, — без тени шутки согласился Иваныч. — Замес может начаться в любой день. Нечистые тоже кредитов за билеты отвалили немало. Придут и те и другие одновременно. Каждый со своей ненавистью, как с чемоданчиком чистого зла. А я ведь говорил тебе сделай отдельные залы для нечистых. Или хотя бы отдельные сеансы.

— Но я, — замялся директор и почесал стремительно багровевшую лысину, — это ведь как в старые времена. С неграми. Нельзя так.