— Да за кого угодно. Разве что ей приспичило ребенка завести?

— Ой, не зна-аю, — протянула Нина. — У самой двое. И столько проблем навалилось прямо с самого начала.

— Ну да, пеленки-распашонки…

— Настя, да разве ж в этом дело? Просто это все… до поры, до точки кипения. Ведь ему, ребенку этому, ничего не скажешь, не докажешь, и выходной не возьмешь.

— Трудно с ними, да.

— Тебе-то откуда знать, девонька? В здравом уме ты себе все представляешь совсем не так. А на изломе человек меняется. Когда ты не спишь уже седьмую ночь подряд, в тебе что-то переключается, в голову лезут черные мысли. И тогда единственное кипящее в тебе желание — схватить этот вечно орущий комок и… выкинуть его куда-нибудь в форточку, прости меня, Господи.

— М-да, женщинам нелегко приходится, я по своей знаю, — веско добавил Виктор. — А нам зато свое достается. Женщин хотя бы в армию не забирают и на войну, если что, не отправляют. Человека жизни лишить… ох как непросто. А приходится.

— Знаешь, Вить, — не сдержалась Нина, — если уж говорить начистоту, за всю историю женщины погубили куда больше людей, чем мужчины во всех войнах. Серьезно. Не веришь? А ты возьми да сложи все эти аборты, выкидыши, просто нежеланных детей, плохой уход и наплевательское отношение. И получишь по-настоящему ужасающую цифру. Все эти ваши войны и геноциды и рядом с этим не стояли.

— Нин, тут, мне кажется, ты как-то перегнула все-таки, — сдержано возразил Матвей.

— Ну, может, где и перегнула, но ненамного. Я балансы-то хорошо чувствую, профессионально. Так что…

— Как-то грустно мы мой день рождения отмечаем, вам не кажется? — спохватился Вася. — Может, еще по одной и в школу не пойдем?

Вася поставил любимого «Чижа». Сейчас он как раз залихватски пел про партизанскую бороду. Напряжение медленно уходило, а Торик продолжал думать об искренних словах Нины. Неужели все так и есть? Или это только она так думает?

Что если бы у них с Катей были дети? Почему-то никого другого он в этой роли представить не мог. Ну не с Зоей же, какая глупость! Зоя хорошая, интересная, в чем-то гениальная, но они — друзья, у них общее хобби, общая тайна, и только. Но Катя, похоже, навсегда осталась в прошлом. Может, зря он ее отпустил?

* * *

— Торик, я не знаю!

Зоя в сердцах даже легонько стукнула кулаком по ладони и прикусила губу.

— Я уже всю голову сломала: можно ли там, в погружении, что-то сделать, а не просто плыть по течению и смотреть, что тебе показывают. Нет ни одной новой идеи.

— Ну, ты же научилась «возить» путника?

— Так то снаружи, из программы. А внутри-то он все равно у нас просто пассивно сидит и смотрит свой фильм.

— Все не совсем так. Тебя послушать — что путник, что какой-нибудь булыжник — никакой разницы. А ведь она есть! Мы не просто пассивно находимся там, вспомни. Мы чувствуем, воспринимаем информацию, реагируем на нее. В том числе даже соматически.

— Ну да, например, я кричала во сне, а ты скрежетал зубами и словно отворачивался.

— Серьезно? Ты мне не говорила.

— Это все бесполезно — во сне мы не можем сознательно управлять такими движениями.

— Для меня тут все время присутствует двойственность. Во внешнем мире мы просто спим. А там, внутри — бодрствуем, думаем, удивляемся или боимся — мы чувствуем. И отчасти отделяем себя-наблюдателя или зрителя от — как бы это сказать? — от себя-актера, от участника событий.

— Пусть так. Но что там можно сделать? Никаких кнопок и ручек там нет и быть не может. Нет даже рук, чтобы чего-то коснуться, нет век, которыми можно было бы мигнуть.

— А что есть? Только мозг, душа и канал обмена между ними.

— Да. И еще программа, регистрирующая все сигналы, которые возвращает нам мозг в ответ на воздействие.

— Интересно, а что будет, если в погружении громко говорить про себя какое-нибудь слово?

— Например, «Тпру!» как у лошади? — улыбнулась Зоя.

— Ну уж нет, я не смогу такое мысленно кричать во сне!

— Я тоже. Не особо я верю в эту идею, но можем попробовать. Только надо будет упростить последующий анализ.

— Как именно?

— Вот здесь тонкий момент. Надо, чтобы засыпание было, а погружения не было.

— Это легко! У нас, у каждого, в пространстве души полно точек, где нет никаких погружений.

— Не совсем. Надо, чтобы ты не просто уснул и выспался, а чтобы при этом хотя бы частично оставался в сознании. Тогда ты мог бы мысленно повторять, скажем, «стоп-стоп-стоп», пауза и опять.

— Хм… А ты потом будешь искать в принимаемых сигналах любые отклики с пиками, что периодически повторяются по три раза? Хорошо придумала!

— Ну… так мы хотя бы заранее знаем, что искать.

* * *

Эксперименты ничего не дали. Точнее, Зоя не смогла выделить никаких откликов с тройными пиками. Может быть, мозг не оперирует словами, а может, слова или их смыслы вплетаются куда-то еще, как сложная составная часть. В любом случае это не сработало. Нужно придумывать другую методику. Тем не менее все оказалось не зря — в ходе этих «погружений без погружений» Торик все уверенней осваивал технику неполного сна. Чтобы вроде бы и спать, а вроде не на сто процентов. Подремывать, частично осознавая себя.

В последнем из этой серии экспериментов ему стало даже немного скучновато висеть в серой пустоте и безмолвно кричать тройные «стоп». Он в деталях представил себе самодельные софиты, которыми Семен в школе украшал выступления их ансамбля. Воображаемые свет и цвет теперь заливали бывшую серость. Так было веселей, а мысленно бормотать слова они не мешали и, наоборот, даже помогали, когда он начал этими софитами — тоже мысленно — подмигивать. Но Зое об этом не сказал.

Как ни странно, при обработке сигналов именно этого эксперимента она сама нашла необычную линию на одной из частот сигнала. Само по себе это ничего не значило — в любой момент в спектре принимаемого сигнала появлялись и пропадали самые разные частоты. Но здесь линия появилась не сразу после засыпания, а через некоторое время, а потом и вовсе сделалась прерывистой — то есть, то нет. Это уже напоминало осмысленное поведение, как раз некий отклик «оттуда».

— Давай вспомни, что необычного ты делал в последнем тесте?

— Да вроде все как всегда… Мысленно говорил слова, скучал…

— Скучал и… что? Ногой качал? Свистел? Решал задачи? Делал мысленную гимнастику? Вспоминай, это важно!

— Там темно и мутно. Я… зажег себе цветной фонарик.

— Ты серьезно?

— Да, представил себе софиты.

— И помигал ими?

— Ага.

— Слу-ушай, а это может стать решением! Я бы точно до такого не додумалась. Нам бы еще как-то цвет различать. Нужна новая серия экспериментов!

— Что теперь будем там делать?

— Давай начнем с самых простых цветов.

— Детский набор карандашей подойдет? Красный, желтый, зеленый, синий, коричневый, черный.

— Хорошо, но именно в таком порядке. Давай так. Некоторое время висим в темноте. Потом представляем себе, как очень яркий красный цвет заливает все доступное пространство. Через некоторое время гасим его, сидим в темноте. Дальше берем следующий цвет — заливаем все желтым. И так до… э… коричневого, наверное. Черным вряд ли получится залить черноту. Но пять цветов тоже неплохо для начала. В конце гасим коричневый и просто висим в темноте.

— Я думаю, для надежности надо каждому из нас сделать по три таких погружения.

— Да, так даже лучше — надежней распознавание пройдет.

* * *

Теперь, когда Зоя знала, где и что искать, дело пошло быстрее. Для наглядности Зоя снова свела обнаруженные данные в проекцию на плоскость. Вырисовался эдакий узенький полумесяц. Наложив результаты трех погружений Торика, получили тот же полумесяц, но несколько размазанный. Сказывались ошибки — и эксперимента, и измерения.

Для Зои построили свой полумесяц. И поначалу обрадовались, что задачка решилась так легко. Но потом наложили эти два полумесяца друг на друга и поняли, что все не так просто. Фигуры не совпадали. Они даже не были параллельны. Хотя лежали рядом, под углом друг к другу, а частично даже пересекались. Дело оказалось в том, что в глубине души у Зои и Торика разные цвета воспринимались по-разному, соответственно, они давали разные отклики.