— Да не надо меня спасать. Мне и здесь хорошо. Знаешь, здесь можно летать даже без движителя. Рук и ног у нас нет, но здесь хватает лишь твердого намерения. Смотри.

Он проталкивается сквозь стенку домика, и я перестаю его видеть. Но почти тут же он показывается в окне — все та же полупрозрачная сущность. Он летит над землей по саду мимо своего домика, мимо цветов и деревьев и при этом смеется от счастья. Смех шепотом, без интонаций, воспринимается откровенно жутко: так мог бы смеяться улей разумных пчел. И вот Торик снова просачивается — теперь внутрь — и зависает рядом со мной. Все это время толстый мальчик на скамейке продолжает играть.

— Видела? Наконец-то все сбылось! Теперь все именно так, как у меня уже много раз было во сне. Я лечу над дорожкой, над кустами сирени, бесплотный и невесомый, мне даже дышать не нужно.

— Чувствуешь себя Суперменом?

— Ну… практически да!

— И вот это — твой рай?

— Ну… — повисает неловкая пауза. — Я попал сюда почти случайно. Мне просто хотелось спрятаться, укрыться в глубине. И это место… ну уж точно не хуже других.

— Торик, но это же все ненастоящее. Пойми, это лишь иллюзия, а не жизнь. И даже не вечная иллюзия. Потому что когда умрет тело, рассеется и путник. А душа твоя — да, она останется, вечная и неизменная. Будет вечный музей уже завершенной жизни. Музей, в который никто и никогда не придет.

— А мне все равно здесь нравится. Раз мне суждено остаться здесь, то пусть. Там меня никто не ждет. И я не жду ничего хорошего от своей жизни. Но раз уж ты пришла, Зоя, я прошу тебя: там, в реале, навести моих родителей. Передай им, что я… Ну, что я не умер, а просто ушел далеко-далеко. Но я все равно здесь помню их и люблю. Скажешь?

— Ты сам скажешь, когда вернешься.

— Я не верну-у-у…

Стены домика становятся прозрачными, тают, исчезают. Олег, как ты не вовремя! Я ведь так и не успела сказать ему самое главное. А меня уже протаскивает через сад, правда, теперь как-то медленно и неуверенно. Настолько неспешно, что я успеваю увидеть множество сценок из жизни Торика в Кедринске, каких-то людей, события, обрывки разговоров, цветы, цвета, запахи, прикосновения…

Зову тебя, но крик исчез во мгле,

Ищу тебя, но только ты во сне.

Возврата нет, а я ищу твой след

На дне души моей, души моей…

(песня «Возврата нет» на слова Эшпая)

* * *

Ну почему, почему все так?! Я так старалась, через столько всего прошла, совершила немыслимое, а он просто не хочет уходить из своей уютной игрушки! Ему, видите ли, и так хорошо! А нам каково знать, что скоро потеряем друга навсегда? А мне… Ладно, я сама еще толком не разобралась, что я чувствую и чего хочу. Тем более сейчас, когда вся жизнь посвящена единственной цели. Столько усилий, и все напрасно. Грустно и даже обидно.

Сейчас бы поскорее вынырнуть и не тратить времени зря. Но нет. Похоже, что-то пошло не так. Олег тащит меня нестерпимо медленно, словно нарочно растягивая пытку. И даже паровозный гудок не слишком помогает. У души при перемещении в обратную сторону внезапно возросло «сопротивление движению»? Кто знает. Честно говоря, возможны и сотни других причин. А пока вместо полета через чужую душу я мучительно пробираюсь сквозь воспоминания Торика, получая при этом то, чего уж точно никак не хотела.

Вот банда уличных мальчишек увлеченно бьет его, а я на себе чувствую каждый удар, ощущаю его страх и унижение. Вот он читает, читает и снова читает книги, а я продираюсь сквозь лес воспринимаемых им букв, едва успевая отмахиваться от возникающих при этом образов. Вот он учится плавать, а я забываю, что сама плаваю прекрасно, и натужно учусь вместе с ним. Вода попадает то в глаза, то в нос, а под водой ничего не видно, кроме светло-зеленой мути.

Моя/его нога кровоточит от пореза острым краем ракушки. Я падаю и падаю с велосипеда и все никак не научусь на нем ездить. Я пожираю сгущенку целыми банками, стащив ее из бабушкиных запасов, а потом страдаю от несварения. Десятки сцен разговоров и совместных занятий с парнем, слегка напоминающим Семена, Викиного брата. Может, это он и есть? Взрослым я видела его всего раз, да и то все мысли тогда были о другом, а в юности он выглядел довольно симпатичным и уверенным в себе.

Красивая девушка играет мне/ему на пианино. Симпатичная девушка решает со мной/с ним задачки. О, вот это уже интересней. Жаль, не успела рассмотреть учебник. Строгая и авторитарная учительница дает ему уроки жизни и поведения, при этом бессовестно отчитывает и унижает. Я в шлеме еду на мотоцикле, ухватив за бока взрослого парня, а он, за рулем мотоцикла, еще успевает со мной разговаривать. Байдарка. Лыжи. Велосипед. Бесконечные походы и подъемы на горы. И этот человек говорил мне, что неспортивен?!

Женщина рассказывает ему/мне о лекарствах. Пожилая женщина в очках снимает мерку, будет вязать мне/ему свитер. Очень много сцен еще с одной женщиной, видимо, его мать, хотя я ни разу ее не видела. И все это я проживаю, ощущаю, впитываю, а оно никак не кончается. Дайте мне уйти! Нет, мне интересно узнавать новое про его жизнь, но не в таких количествах и не так плотно! Сейчас главное для нас — его вытащить.

Все, хватит, больше не надо. Паровозный гудок. Еще гудок. Люди, события, места, ситуации, смех, слезы, любовь, страх, боль, радость. Кадры. Кедры. Метры. Ветры. Вспышка-ожог. Нырок-запах корицы. Ощущение пальца, уколотого иголкой, и хорошо прожаренный пельмень… Вот и все. Я в космосе. Какое счастье!

* * *

Стручок не понимал, что происходит. Система вроде работала, но как-то нестабильно, рывками. Лепестки Зоиного индикатора метались, как голова эпилептика со стажем. В терминах водителей Стручку казалось, что его «автомобиль» идет юзом. В итоге Зоя-путник еле ползла, хотя расчетное время погружения давно вышло. Сама Зоя-тело — он взглянул еще раз — дышала тяжело, хмурилась, поджимала губы. Ее глаза под закрытыми веками быстро двигались. Мозг явно обрабатывал информацию. Прядка упала прямо на веко и щекотала его, добавляя дискомфорт. Убрать бы, но ведь обещал не прикасаться. И не важно, спит она или нет — обещал, значит, сделает.

Так, пробуем еще раз. Вывели все векторы на нуль, и теперь плавненько и осторожно ведем путника куда надо. Пару секунд точка на экране послушно движется в заданном направлении, а потом опять начинает дурить и скакать как ненормальная. Да что там такое у Зои творится?

* * *

Как все медленно, мучительно медленно… Олег в последнее время разгонял меня до почти космических скоростей, и я избаловалась. Не понимаю, насколько мои ощущения сейчас объективны. Действительно ли я путешествую часами, или мне так кажется? Мы не зря условились не делать погружения слишком длинными. Вегетативная система человека «держит оборону» сколько может, а потом отказывает. Когда мы забирали Торика после нескольких суток погружения, он пахнул, скажем, не лучшим образом. Хорошо, что им занимались врачи. А вот если подобное случится со мной, да еще при чужом мужчине, я просто не вынесу позора!

Ой. Кажется, у меня появились более насущные проблемы. Я снова чувствую чье-то присутствие. Какая глупая я была еще совсем недавно: думала, а вдруг это Торик. Теперь я точно знаю, как выглядит и ощущается настоящий Торик. А это… чужеродное и враждебное. Злое. Но при этом маскируется. Как комары или пиявки — творят явное зло, пьют твою кровь, но так ловко, что первые секунды этого даже не замечаешь. Если бы еще не жужжали, кто знает, чем бы все обернулось.

Темный Кружень не жужжит. Ты ощущаешь его приближение, но одновременно он вселяет и какую-то оторопь, покорность и апатию. Видимо, чтобы жертва не мешала. Он где-то рядом, я чувствую. Мне страшно. Да что там говорить: меня охватывает паника!

Пытаюсь дать паровозный гудок, и скорость вроде увеличивается, но этого недостаточно. Чертов Кружень легко догоняет меня. Вот ведь ужас! Еще один гудок — не помогает. В сознании укореняется тяжелое и горестное ощущение, но источник его неуловим. Его не существует. И это — единственный признак того, что причина не внутри, а снаружи.