— Сев сам не захотел приходить, чтобы ты знала. — Джон слишком хорошо знал свою младшую дочь, так что буквально видел, как Лили показала Петунье язык.

— Ну да, ну да, так я и поверила. А это что? Не его подарочек, скажешь?

— Это из волшебных лавок. — В голосе Лили зазвучала гордость. — Косметические средства, которые у вас тут днём с огнём не сыщешь.

Вернувшийся было к прерванному чтению — Джон сидел в гостиной с газетой, — закатил глаза. Ох уж эти женщины! Сейчас начнётся: косметика, украшения, одежда!.. Джон понимал желание дочек выглядеть симпатичнее и привлекательнее: возраст у обеих сейчас такой — активно женихаются, — но натуральная красота же важнее. А лица себе малюют известно, какие девицы. Подумав, влезать или нет со своим замечанием, Джон, в конце концов, промолчал. Возможно, что он, мужчина, попросту ничего не понимал в современной моде.

— Лили, детка, ты бы поделилась с Петти? — всполошилась Рут. — Ей очень бы пригодилось. И для волос, и вообще.

— Мама! Я что, по-твоему, уродка?!

— Нет, Петти, что ты? Но нет же предела совершенству.

— Да я скорее в монастырь уйду, чем буду мазаться их припарками из крысиных хвостов!

— Пап, привет!

Скинувшая верхнюю одежду Лили появилась в гостиной с бумажным свёртком в руках. На чёлке, ресницах и щеках у неё блестел растаявший снег, как камни какие-то драгоценные, алмазы или бриллианты. Джон аж залюбовался младшей дочерью. В кого только такая красавица уродилась? Ни он, ни Рут не отличались столь эффектной, яркой внешностью, обычные же работяги, что с них взять? И вдруг — дочь не просто принцесса, а ещё и волшебница! Сказка!

Да, горькая...

Подошедшая Лили чмокнула его в щёку. От неё веяло прохладой и морозцем.

— Что, егоза, сбежала от матери с сестрой?

— Они говорят глупости! Как будто я Сева в дом тащу, он сам напрашивается! А сегодня не стал, сказал, будет Рождество с семьёй отмечать и День подарков тоже!

— Ого! Неужели мистер и миссис Снейп наконец-то взялись за ум?

— Не знаю, не спрашивала, — пожала плечами Лили. — Но он выглядит довольным, так что может быть. Ладно, я побежала, надо переодеться. Мама хочет, чтобы я помогла ей с жабой в норке.

Джон только покачал головой вслед младшей дочери, которая, прижимая к груди свои зелья, умчалась на второй этаж. Затем отложил газету на журнальный столик и, поддёрнув брюки, встал, чтобы подойти к окну гостиной. Если аккуратно отодвинуть занавеску, то его не будет видно с улицы. Джон чувствовал себя безумно странно: прятать в собственном доме! — но сейчас ему позарез требовалось остаться незамеченным.

Как он и думал, у калитки, борясь со вьюгой, перетаптывалась тёмная фигура.

Не стал напрашиваться, значит?

Снейп наконец вышел за ограду и медленно побрёл по улице. В ночной темноте, разрываемой лишь оранжевым светом фонарей, и то слабым, потому что снегопад совсем разыгрался, его фигура, сгорбленная и тонкая, выглядела ну очень уж жалко. Опустив занавеску, Джон с тяжёлым вздохом опёрся обеими руками о подоконник, низко опустил голову. Какое же неправильное поколение сейчас росло. Не уважало своих родителей! Нет, врали-то всегда. Про себя он тоже мог сказать, что отцу с матерью не всё рассказывал, но чтобы уж настолько откровенно лгать... Джону, конечно, далеко не двадцать, но слух его не подводил: слышал он, несмотря на работавший телевизор, как на крыльце общалась дочка с поклонником из Паучьего тупика. Ни слова не было сказано про праздник у Снейпов. Ладно, этот разговор мог произойти не у их дома, но остальное? Мальчик-то спросил про возможность прийти к ним в гости. Лили же сказала, что он не напрашивался. А самому Снейпу что ответила? Будто имела разговор с отцом по поводу приглашения (и не один!), и что Джон против. Ох, дочка-дочка. Ну, не нравился ей этот Снейп, сказала бы прямо, обманывать-то зачем?

Праздничное настроение его пошло на спад. Доселе Джон не сталкивался в лоб с пониманием, что его младшая, любимая дочь — такая… такая коварная, изворотливая, хитрая и нечестная. Подозревал, догадывался, очень уж много звоночков звенело, но до последнего верить не хотел.

Нельзя сказать, что ему нравился друг дочери, мальчик с непривычным уху именем «Северус». Сразу понятно — не наше имя, колдовское. Да и выглядел паренёк не так, как должен приличный юноша его возраста. Неухоженный, грязный, глазами чёрными зырк-зырк из-под длинных волос — Джон категорически не понимал и не принимал современную моду молодых людей отращивать волосы. Может, у магов, как у древних воинов, считалось, что вся сила в волосах, однако выглядел такой колдун чучелом и растрёпой. Что одет бедно, тут вины паренька не было. Не повезло с родителями. Тобиас Снейп на фабрике давно уже стал притчей во языцех, редкий день приходил без перегара. Мать... что мать, ежели она колдунья и с детства колдовству только научена? Хотя вот до этого года показывала же Лили всякие фокусы: тарелку в мышь превращала, стул — в кастрюлю. Можно же, значит, и в одежду что-то другое превратить? Детям волшебство творить запретили, ну, это Джон только поддерживал — ещё и покалечатся, не дай Бог! Но миссис Снейп-то кто мешает колдовать? Что же она за мать, что ей всё равно, как сын выглядит? Репутацию заработать трудно, потерять — легко. У юного Снейпа не репутация в Коукворте была, а слёзы одни. Но и с самого пацана Джон тоже вины не снимал. Нет денег — работать иди. Восьмидесяти лет не прошло ещё, как детский труд законодательно запрещён, а до того все одинаково трудились, и дети, и взрослые. В лавку бы какую нанялся на каникулы или на фабрику. На фабрике руки всегда требовались. А он — нет, вместо этого таскался только за Лили, как привязанный, в рот заглядывал. Джон же не слепой, всё видел, хотя малец и старался не попадаться ему на глаза. Лили ему за солнце была, а он дочке не нужен, это как пить дать. И отпускать не хотела. В старые времена так бы и сказали — ведьма. И как только Джон с Рут такую вырастили? Где же честность её, где справедливость, где искренность? Ох, Лили, Лили...

— ...мам, и не уговаривай. Зелья пьют только ненормальные, вот пусть Лили и глотает! Не то вернётся в свою истинную сущность, в крысиную.

Спор на кухне разгорался всё сильней. Джон хотел было велеть им успокоиться: Рождество же, нашли время ругаться! — но передумал и не сдвинулся с места. Поступок Лили, ничтоже сумняшеся обманувшей своего приятеля, требовал от него вмешаться, пожурить младшую дочь, повоспитывать. Нужна была всё-таки крепкая рука и какое-никакое наказание, а то вон что, доукрывала Рут-наседка деток крыльями. Одна родителям дерзит и родную сестру обижает, вторая другу своему врёт напропалую и родителями прикрывается. Разве тому они с женой дочек учили? Нет же! Надо вмешаться, надо, но... не поздно ли? Будет ли смысл? Петунье семнадцать, своя голова на плечах имеется, в ней сплошные планы уже. Школу закончить, замуж выйти, чтоб сын, чтоб дом, как у людей. А Лили... всё чаще Джон ловил себя на мысли, что не останется младшая дочка в Коукворте. Да даже и в Лондоне не останется — просто не захочет жить среди тех, кого не раз полупрезрительно называла маглами, когда под боком такой красочный и манящий волшебный мир. Всё чаще игнорировала она что его замечания, что матери. Всё чаще, объясняя свои поступки или слова (не всегда приятные) ссылалась на других волшебников, особенно на этого их Дамблдора. Джон признавал, что никогда не был хорошим воспитателем. Не мужское это дело. Его задача — деньги добывать, в дом приносить, чтобы все были сыты, обуты, одеты, чтоб крыша над головой имелась. А жизни учить, женским премудростям всяким должна мать. Все так жили, и его родители, и у Рут. Что же у них-то пошло не так, делали же всё, как и предки. И болело, болело сердце за младшенькую, конечно, ох, как болело! Да только это Рут ещё грезила и видела их семью полным круглым пирогом. Джон-то понимал, что один ломоть уже отрезан.

И случилось это ещё в тот день, когда волшебница постучала в их дверь и принесла для Лили письмо от волшебной школы.