— Это необязательно. К тому же ни у меня, ни у Лады сейчас нет времени на отдых. Мы и сюда то выбрались с трудом.

— Путевки с открытой датой, друг.

Кирилл продолжает настаивать на своем, а я ужом верчусь у него на коленях, не зная, как дать понять, что я как раз таки не против компенсации морального вреда. Не то чтобы я меркантильна, но черт возьми, это же Мальдивы!!!

Понятно, что при желании Кир и сам в состоянии оплатить наш отдых, однако как любит повторять моя бабуля: дают бери, бьют беги. Неандертальца при всех его недостатках однозначно нельзя назвать жмотом. Но сама я в жизни не решусь попросить у Кира такую дорогую поездку. Поэтому я мило улыбаюсь, и на пару с женихом искренне отыгрываю вежливый отказ.

И все же истинные эмоции бесстыдно лезут наружу, когда Кир сдается и соглашается принять подарок друга. Радостно повизгивая хлопаю в ладоши, а мужчины оглушают комнату громким смехом.

38

— Если поймешь, что набираешь слишком высокую скорость делай глубокий присед, при этом разверни лыжи поперек склона. Чувствуешь, что не устоишь — падай набок. Но не резко. Мягко. Сначала на бедро, а потом уже и всем телом. Лада, ты меня слышишь? — ворчит Озёрский.

А я слышу, но не слушаю. Он уже раз сто меня проинструктировал, мне не терпится скорее начать спуск, а неандерталец, как гиперопекающая мама-квочка безостановочно трындит о предостережениях. Зануда.

— Да-да!

Кир в лыжной маске, но по тому, как раздуваются ноздри не сложно представить его выражение лица. Злится, но мне все равно.

— Ладно. Если что я рядом. Не бойся главное, но будь осторожна.

— Ой, все. Заладил. Успокойся уже.

— Как мне быть спокойным, когда ты ходячая катастрофа? Ты же на ровном месте умудряешься…

Недослушав бубнящего неандертальца резко устремилась вниз. Делаю все, как говорил Озёрский. Ноги синхронно управляют лыжами, задаю направление, курсирую. Адреналин в крови буквально кипит. Это просто невероятно! Хоть и страшно.

Стараюсь не разгоняться, время от времени замедляюсь. Но вдруг с двух сторон от меня на скорости и с завидной уверенностью, даже не пользуясь палочками пролетают дети. Им от силы лет семь.

Внутренний голос пытается образумить, мол, они наверняка с пеленок катаются, а ты впервые на лыжи встала. Не вздумай!

Но я когда я его слушала? И вообще кого бы то ни было?

Соревновательная сущность, живущая во мне, тут же подняла голову и требовала незамедлительно обогнать ребятню.

Ух! Так ведь намного круче! И веселее!

— Лада, твою мать! Тормози сейчас же! — летит мне в спину очередной бубнеж.

— Лучше ты догоняй. А то плетешься, как бабуля, — хохоча бросаю в ответ и лишь ускоряюсь.

И чего неандерталец так нервничает? Это же проще простого. На велике и то сложнее было учиться ездить.

— Осторожнее!

Не успеваю сообразить, чего мне стоит остерегаться, когда впереди абсолютно чистая трасса, но неожиданно чувствую сильный толчок под колени и меня сносит в сторону. Падение выходит резким и крайне неудобным из-за жестких лыжных ботинок и прикрепленных к ним лыж. В итоге на снежном покрове я валяюсь в неестественной позе и кажется я потянула мышцу.

— Рыжик, — Кирилл резко тормозит развернув лыжи, отчего щедрая порция снега из под снаряжения летит мне на лицо. Стряхиваю перчатками снег, а то что забилось в нос и попало в рот отфыркиваю. — Ты как? Урод сноубордист, найду этого гандона и закопаю где-нибудь под елкой. Что болит? Где?

Голос Кира звенит тревогой, снимаю лыжную маску и внимательно разглядываю своего жениха. Нависает надо мной стоя на коленях, он тоже стянул маску и его глаза судорожно ощупывают меня с ног до головы на предмет травм.

Естественно любой человек на его месте испытывал бы беспокойство, но его лицо так перекошено от страха. Эти неприкрытые эмоции вызывают такую теплоту внутри, становится так жарко, аж ладони потеют.

Приподнимаюсь на локтях, щурясь от ослепляющего вокруг света не могу удержаться от торжествующей улыбки.

— А ты меня правда любишь.

— Че? — брови неандертальца недоуменно взмывают вверх.

— Любишь меня говорю.

— А то для тебя это новость, — ворчит он, но при этом расслабленно выдыхает, понимая, что я цела.

— Наверное я только сейчас это осознала в полной мере. А если я умру раньше тебя, то ты сколько будешь по мне горевать? Год, два?

— Рыжик, еще одно слово и я не посмотрю, что мы на склоне горы, полной людей и отшлепаю тебя у всех на глазах…

— Разрешаю тебе носить траур по мне годика три, а потом можешь устраивать личную жизнь. Если к этому моменту будешь сильно старый, то так уж и быть года хватит. Но даже если ты встретишь достойную женщину, с которой тебе будет хорошо, то в глубине души ты должен продолжать любить только меня. Хранить мое фото в бумажнике, например. Кстати, а почему у тебя нет моей фотографии в бумажнике? В фильмах любящие мужчины так и делают.

— Рыжик, как только вернемся в город сделаем тебе МРТ головы. Сможешь встать? Точно ничего не болит?

— Ничего не болит. Встать могу, но не хочу. Ложись рядом. Будем делать ангелочков, — стягиваю с ног лыжи и принимаюсь двигать руками и ногами.

— Отличный план, Рыжик. Чтобы по нам остальные сноубордисты и лыжники проехались? Кстати, зря стараешься, тут снег приглажен.

— Мы сошли с трассы, лежим на самом краешке. Не боись. Ты редкостный зануда, ты в курсе?

— Да, ты уже говорила и не раз, — усмехается он и все же укладывается рядом.

— Я тут подумала…

— Мне уже страшно, — ржет засранец.

— Мы вполне можем вернуться к разговору о детях не через два года, а через полтора, — произношу задумчиво. Его смех тут же сходит на нет.

— Я рад. Но все же должен спросить почему?

— Через полгода состоится защита диплома. После этого мне вполне хватит еще года усердной работы, чтобы набраться опыта, продвинуться по карьерной лестнице, а потом можно уйти в декрет и не бояться, что мне потом придется начинать все заново. Возможно даже работать удаленно. И попутешествовать успеем. И еще думаю я не буду против помощи нянек, но при одном условии.

— Каком?

— Только в дневное время и ты будешь участвовать в их воспитании в полной мере. Моим детям не нужен отец, который будет видеть их за пять минут до сна, чтобы просто пожелать спокойной ночи.

— Идет. А ты не против назвать детей в честь моих родителей?

— Давай. Александр и Лида красивые имена. К тому же наши отцы тезки.

— Ага. Скажем ему что назвали в честь него. Как думаешь, это прибавит мне очков?

— Сомневаюсь. Подожди, а сколько детей ты планируешь?

— Ну-у, хотя бы трех.

— Хотя бы?! Вот это вы, батенька, наглец! А если родятся только мальчики или наоборот только девочки? — мы с Озёрским, конечно, оба с приветом. Нашли время и место обсуждать будущих детей, но сейчас я впервые не паникую от мысли о предстоящем замужестве и дай Бог материнстве. Поэтому не спешу сворачивать тему или переводить все в шутку.

— Тогда будут Александра и Лидия, или Александр и Лидий?

— Что? Лидий? А третьего назовем Натрий?

— Вообще-то Лидий реально существующее имя.

— Знаю, но я так со своим ребенком не поступлю!

— Ладно, я шучу. Люблю тебя, Рыжик.

— И тебя, мой неандерталец.

Кирилл резко приподнимается нависает надо мной и скрепляет свои слова поцелуем. Наши носы и губы холодные и немного обветренные, но языки влажные и горячие. На свежем воздухе запах Озёрского ощущается еще ярче и это сводит с ума. Громко и бесстыдно стону ему в рот, а он в ответ пытается съесть меня живьем.

— Фу, они целуются.

— Прекратите немедленно! Как не стыдно, тут же дети.

Мимо нас проезжает семья из двух детей и взрослых, напоминая нам о том, где мы находимся. Родители ворчат, а дети дурашливо хихикают.

— Вставай, Рыжик. Продолжим работать над контентом 18+ уже в номере.

— Я хочу еще разок прокатиться, — возмущаюсь капризно.

— Тебе мало было?