— Спасибо, — аккуратно оглядываюсь по сторонам, осторожно делаю шаг назад. Этот маневр не остается без внимания.

— Ты обязана подарить мне танец, — хитро щурится он, хватая за запястье.

Мне не нравится этот жест. Он не спрашивает, действует слишком нагло. Но вырывать руку на глазах у коллег не решаюсь. Коммерческий директор продолжает нарушать личные границы и нормы дозволенного во время танца. Его руки слишком сильно прижимают меня к себе. Мои попытки отстраниться и хоть, как-то увеличить между нами расстояние откровенно высмеивает.

— Филипп, позволишь? — с улыбкой произносит Озёрский спустя пару минут.

Несмотря на обиду с облегчением вздыхаю. Лучше уж танцевать с тем, кто не видит во мне женщину, чем с человеком, который нагло пользуется должностью, не заботясь о моей репутации. Ведь я уже начала ловить косые взгляды коллег.

— Разумеется, но будем считать танец не оконченным, кроха, — произносит то ли с усмешкой, то ли с угрозой.

Озёрский перехватывает меня на ходу и опускает ладони на мою талию. Неуклюже кладу руки на его плечи и усердно отвожу глаза.

— Спасибо. Филипп Всеволодович весьма … настойчив, — с трудом нашла я подходящее слово.

— Ты такая забавная, Рыжик, — усмехается Озёрский и продолжает бархатным голосом, — вся краснеешь и смущаешься. И как тебе удается так искусно скрывать свою шлюшью натуру?

От шока замираю, буквально прирастаю к полу ногами. Смотрю в его глаза и вижу в них столько брезгливости. Значит не послышалось. Он и вправду это сказал. Дышать удается через раз и я старательно уговариваю себя не рыдать. Только не при нем.

— Вы забываетесь, Кирилл Александрович. Надо уметь проигрывать, — цежу сквозь зубы, наконец до меня доходит, что надо убрать руки с его плеч и скинуть его ладони с талии. Но он не позволяет, прижимается еще теснее.

— Да, ладно тебе, Рыжик. Я же не осуждаю. Даже восхищаюсь. Не успела в номер заселиться, а уже мужика какого-то притащила. Шустрая ты, — улыбается будто бы искренне.

— Вы о чем? — недоумеваю я.

— Давай без театральщины, — морщится он. — Я оставил в номере бутылку коллекционного коньяка, хотел забрать, но постеснялся постучать. Да и вряд ли бы вы услышали, ты была очень громкой.

Секундное замешательство и до меня доходит. Семины. Я же им номер отдала, а он не знает. Но оправдываться и все объяснять нет желания, даже ради того, чтобы увидеть тень вины на его лице. Хочется просто, чтобы он исчез из моей жизни.

— В понедельник мое заявление на увольнение будет на столе. А теперь отпусти, иначе я такой скандал закачу, да еще и рожу тебе расцарапаю. Ты меня знаешь, я с приветом, еще и не на такое способна, — говорю тихо, но решительно.

Озёрский не сразу, но отпускает. Пристально изучает мое лицо, словно оценивает насколько реальна моя угроза.

Направляюсь к своему столу, улыбаясь коллегам забираю сумочку и вру, что иду в дамскую комнату. А сама на ходу вызываю такси. Скорее всего оно обойдется мне в кругленькую сумму, но мне плевать. Домой хочется, к мамочке. Как только отработаю положенные две недели сразу полечу к родителям, а пока спрячусь в своей квартирке и там поплачу вдоволь.

27

Кирилл

Настроение с утра паршивее некуда. После корпоратива мы с Глебом решили прикончить початую бутылку коньяка. Желание утопить свой гнев в алкоголе аукнулось дикой головной болью.

После фееричного проигрыша в гребанный бирпонг планировал угостить друга своими запасами и похвастать баснословной стоимостью благородного напитка. Надеясь тем самым хоть как-то потешить свое эго и уязвленную гордость. Но я идиот забыл охренительно дорогую бутылку коньяка в баре своего номера, когда перетаскивал вещи к Филиппу.

Вернулся за ней и только хотел постучать, но громкие женские стоны выбили почву из-под ног. Прислушивался снова и снова, ошибки быть не могло. Звуки несомненно шли из моего номера. И табличка «не беспокоить» говорила сама за себя.

Я ведь этой рыжей сучке специально проиграл.

А она тут же на мужика какого-то запрыгнула.

С другой стороны даже рад, что так вышло, теперь у меня нет сомнений, в том что Рыжая из себя представляет. Да и хрен бы с ней, только противное зудящее чувство внутри не дает покоя. Надеюсь это ранее неизведанные симптомы похмелья, а не душевные терзания.

— Доброе утро, Кирилл Александрович, — веселый голос главбуха и еще нескольких сотрудниц прозвучали над головой. — Не против, если мы с вами сядем?

Хочется послать их куда подальше, к тому же вокруг куча свободных столов. После вчерашнего корпоратива на завтрак вышли немногие, но уважение к Таисии Андреевне пересилило чувство раздражения.

— Пожалуйста, — кивнул я без особого энтузиазма.

Женский батальон из бухгалтерии выглядел на удивление бодрым и отдохнувшим, в отличие от меня.

— Такой прекрасный вчера был день, а вечер так вообще превзошел все ожидания. Спасибо, вам Кирилл Александрович. Уж мы то знаем, какую сумму компания выделила на этот корпоратив. Приятно, когда руководство не экономит на таких значимых событиях и в частности на сотрудниках, — с искренним восторгом воркует Таисия Андреевна.

— Рад, что вы довольны, — с трудом произнес я.

— Да уж. Смотрю не все пережили празднование без последствий. Но так даже лучше, меньше будет очередь на квадроциклах.

— Таисия Андреевна, вы что собираетесь на этих жутких штуках кататься? — с суеверным ужасом произносит девушка, лицо знакомое, точно знаю, что она из бухгалтерии, но имени не припомню.

— А что? Если я два года, как бабушка еще не значит, что меня пора на лавочку с семечками отправлять. Я всегда любила быструю езду. У моего мужа до сих пор есть мотоцикл с люлькой, катаемся иногда по дачному поселку в хорошую погоду.

— Вот это вы смелая, — качает головой девушка.

— А я бы с удовольствием еще поспала, — ворчит другая.

— Что так? Небось гуляли, молодежь, до утра? — хмыкает главбух.

— Какой там. Меня же с Ириной Львовной поселили. Храпит бесперебойно. Бульдозер и то тише работает.

— Так пришла бы ко мне, — сочувственно охает Таисия Андреевна, — тем более у меня кровать вторая свободная. Лада же умчалась в город на ночь глядя. Сказала срочные дела у нее.

— Да вы что? Надеюсь ничего серьезного у нее?

— Понятия не имею. Прихожу в номер, а ее вещей нет. Бросаюсь ей звонить, а она мертвым голосом говорит — срочно надо в город. И все. Донимать ее не стала.

Я слушаю их треп вполуха, и вообще хотелось уже напомнить о прекрасной поговорке: когда я ем — я глух и нем. Но мозг начинает искрить и подавать сигналы.

— Так, стоп, а почему вещи Лады в вашем номере были? Она же … я же ей свой отдал, люкс.

Таисия Андреевна тушуется, глаза отводит.

— Ну… так она же … Семиным его отдала. Это не потому что Ладочка выигрыш свой не оценила, а просто пожалела их, — старательно заверяет меня женщина.

Чувствую, как гудящая с похмелья голова трещинами идет, легкие каменеют от чудовищной догадки. Кажется я налажал. Причем сильно.

— Не понял, а Семины у нас из категории нуждающихся, что ли?

— Да нет. Просто у них сейчас некоторые трудности с жильем, — Таисия Андреевна видно уже жалеет, что начала этот разговор, думает, что коллег своих подставляет. Да только она ошибается. Хочется ее поторопить — давай, родная, рассказывай уже. — Дом они строят. Удовольствие — это недешевое. Квартиру продали, кредит взяли, и к Сережиным родителям переехали. Сами понимаете, Кирилл Александрович. Дело молодое. Уединиться даже не могут. Детей у них трое. Ютятся в одной квартирке цыганским табором. Им должны были отдельный номер предоставить, но после вчерашней заминки с бронью не хватило номеров. Их по раздельности раскидали. А Лада, добрая наша девочка узнала и отдала им люкс. Вы уж не сердитесь. Она же… как лучше… хотела…

Я понимаю, почему Таисия Андреевна говорит все тише, неувереннее и заикаться начала. Видимо у меня на лице отображается нечто такое, отчего даже главный гестаповец нашей компании растерялась.