Однажды мы приняли радио:

Мы, конечно, сообщили ему немедленно все, что наш доктор мог посоветовать по этому поводу.

Это все отдельные, единичные случаи, выхваченные прямо из жизни. А сколько человеческих жизней было спасено в море при помощи радиотелеграфа! Теперь уже не довольствуются установкой радиостанций на самом корабле. Маленькими станциями с довольно высокими, складывающимися, как телескоп, пустыми внутри мачтами, снабжаются даже спасательные шлюпки, и если в момент гибели корабля случайно никто не откликнется на его отчаянные SOS (Save Our Souls — «спасите наши души») и его экипаж вынужден будет спасаться на шлюпках, то он может продолжать свой призыв о помощи до тех пор, пока его не услышит какое-нибудь судно. Теперь чрезвычайно редки случаи, когда люди с погибшего корабля носятся на шлюпках или плотах неделями по морю и в конце концов, никем не замеченные и не подобранные, гибнут от голода и жажды.

Как мы ни старались пользоваться всяким изменением ветра, чтобы уклониться к востоку, течение неумолимо относило нас к западу, и «Товарищу» удалось пересечь экватор только под 32°18′ западной долготы. Это было 16 ноября в шесть часов сорок пять минут утра. Расстояние в полторы тысячи миль от тропика Рака до экватора мы покрывали тридцать один день! Штили, легкие восточные ветры, шквалы и опять штили, штили без конца!

Впрочем, затяжка в плавании помогла нашим ученикам напрактиковаться под руководством преподавателей Калайда и Кросса в производстве астрономических наблюдений. Наблюдения, особенно звездные, были страстью Кросса.

Помимо регулярных ежедневных занятий с учениками он, по собственной инициативе, раза три в ночь обязательно определялся по звездам и вызывал на соревнование любившего поспать Черепенникова и вахтенных практикантов-любителей.

Наблюдал он обычно Юпитер, и когда тот прятался за облака, «уходил в свою небесную каюту», Владимир Александрович смешно грозил ему своим старческим пальцем.

Этот месяц болтания в теплой тропической воде, по близости кишащего водорослями Саргассова моря, сыграл с «Товарищем» скверную штуку: подводная часть корабля обросла густой, шелковистой, ярко-зеленой травой, длиною в четверть аршина, и ракушками. Перегруженный, и без того трудно двигавшийся корабль теперь окончательно потерял свои мореходные качества, и нужен был хороший попутный ветер, чтобы заставить «Товарища» двигаться вперед со сколько-нибудь приличной быстротой. Между тем, подходя к экватору, мы получили предпассатный южный ветер, и скоро сделалось очевидным, что при этих условиях нам не обогнуть мыс Св. Рока.

Однако, следуя указаниям капитана Тойонби, о котором я уже говорил, мы упорно держались бейдевинд левого галса и продвигались к берегам Южной Америки, надеясь, что ветер отойдет к востоку, и мы все-таки благополучно проскочим мыс Св. Рока. Но ветер не отошел, и, не дойдя полсотни миль до северного берега Южной Америки, мы сделали поворот и пошли почти назад, стараясь выбраться как можно далее на восток.

Пройдя полтораста миль, мы повернули снова. Утром 19 ноября с марса, где бессменно сидели сигнальщики, увидели слева по носу поднимающуюся над водой верхушку одинокой пальмы. Это был риф Рокас.

Рокас, очень опасный коралловый риф, едва поднимающийся над водой, лежит в ста тридцати милях к востоку от мыса Св. Рока, как раз на пути кораблей, огибающих этот мыс. Сильные течения при легких ветрах ставят парусные корабли в этих местах почти в беспомощное положение, и многие из них окончили свое существование на коралловых зубьях этого рифа.

Только сравнительно недавно на нем удалось поставить железный маяк, на котором никто не живет, и автоматическая горелка которого заряжается раз в год. Бразильское правительство рядом с маяком выстроило крепкий каменный дом, в котором могут укрыться потерпевшие крушение моряки.

По мере приближения к рифу, вслед за пальмой стали подниматься над водой: высокий шест со значком в виде красной звезды, узкий, похожий на иглу маяк, вторая пальма поменьше и, наконец, кубовидный силуэт дома.

Ветерок посвежел, «Товарищ» прибавил ходу и скоро миновал риф, а к вечеру мог считать себя уже в полной безопасности от возможности быть прижатым к мысу Св. Рока.

24 ноября, при посвежевшем юго-восточном пассате, прошли параллель Пернамбуко и, снова выйдя на простор, пошли вдоль восточного берега Южной Америки, держась от него в расстоянии ста — полутораста миль.

Кончилась борьба с течениями, штилями, неожиданными шквалами.

На другой или на третий день после прохода Пернамбуко, в четыре часа пополудни, во время вечернего чая, вахтенный помощник крикнул через светлый люк в кают-компанию:

— Товарищи, акула около корабля!

Мы все выскочили наверх.

За кормой судна, то приближаясь, то несколько отдаляясь, резал воду черно-синий треугольник — спинной плавник акулы. Немедленно сооружена была удочка. Акулья удочка делается из проволочного троса, приблизительно в мизинец толщины, с коротким куском цепи на конце. К цепи прикрепляется больший стальной крюк, на который насаживается кусок солонины в несколько фунтов. Трос через блок, прикрепленный для этой цели к концу выдающегося за борт гика, проводится на шпиль, а другой его конец с крюком опускается в воду. Затем приготовляют две петли тоже из проволочного троса, которые, когда поймают акулу, нужно ухитриться накинуть: одну — на подгрудные плавники, другую — на хвост. Иначе с акулой не справиться на палубе.

Как только приманка была опущена в воду, черно-синий треугольник стал приближаться, и скоро в прозрачной воде можно было со всеми подробностями разглядеть большую синюю рыбу с белым брюхом, острой вытянутой вперед мордой, с открытыми щелями позади головы вместо жабр. Это была так называемая голубая акула метра в два длиною. У ее головы вертелись две желтоватые рыбки — лоцмана. Два или три раза она подплывала вплоть к самой приманке и обнюхивала ее. Ют корабля был уже наводнен учениками и матросами, приготовившимися к не совсем обыкновенной рыбной ловле. Наконец акула быстро приблизилась к раздражавшей ее обоняние солонине, перевернулась на спину и хватила приманку.

— Тащи!

И меньше чем через минуту акула повисла над гиком, размахивая своим сильным, упругим хвостом. Несколько минут она бешено извивалась, свертываясь иногда почти в кольцо. Стоило большого труда удержать ребят от желания схватить ее за хвост руками и втащить на палубу. Но я знал, что такое акула, и ждал, когда она устанет биться и хоть на несколько секунд успокоится. И вот этот момент наступил. Быстро накинули на нее петли, втащили на ют и растянули между двумя парами кнехт. Стальной крюк с солониной ушел глубоко в широко открытую пасть, усеянную четырьмя рядами мелких, но чрезвычайно острых, загнутых крючками назад зубов. Не успели акулу растянуть на палубе, как она начала конвульсивно биться. Но, растянутая за хвост и за голову, она уже не могла принести никакого вреда. Ей разрубили топором брюхо, затем отрубили голову, а когда после этого сняли петлю с хвоста и потащили туловище вниз на палубу, то оно все еще продолжало извиваться и трепетать.

Нашлись любители, которые непременно хотели попробовать акульего мяса и, вырезав из спины два громадных куска, потащили на камбуз, один варить, другой жарить. Однако лихой матрос из поморов Кирюша Волокитин переплюнул всех гастрономов: он съел, даже не посолив, сырое сердце акулы. Поедать сердца хищных и сильных животных и даже сердца храбрых врагов, убитых в бою, в обычае у дикарей различных племен. Это делается для того, чтобы храбрость убитого вселилась в сердце победителя. Но я не знал и не думал, что нечто подобное существует в обычаях у наших поморов.