Однако, как оказалось впоследствии, с острова заметили, что большой четырехмачтовый парусник заштилел, стоит на якоре в шести милях от берега и держит какие-то сигналы. Нашлись доброжелатели, которые дали знать об этом в Саутгемптон и в Портсмут, и в полдень мы увидели дымок направляющегося к нам из-за острова небольшого парохода. Это оказался лоцман. Узнав, что мы хотим войти в Саутгемптон, он по своему радио вызвал буксирный пароход.

Наши паруса оставались до сих пор неубранными. Я ждал послеполуденного бриза, с которым рассчитывал продвинуться ближе к английскому берегу, чтобы дешевле заплатить за буксировку. Но бриз все не задувал. Он начался только в четыре часа, а в третьем часу мы увидели идущий за нами буксир.

Здесь мы дали англичанам первое представление.

По команде «Повахтенно к своим мачтам, паруса убирать!» люди в одну минуту разбежались по местам, и через три минуты льняные крылья «Товарища» поднялись вверх, сложились красивыми складками и неподвижно повисли под реями.

— Марсовые к вантам! Пошел все наверх паруса крепить!

Ученики и матросы ринулись вверх по вантам. Впереди всех бежали, каждый во главе своей вахты, мои помощники.

Через минуту люди расползлись по реям, и началась бешеная работа по уборке парусов. Каждая мачта хотела закрепить свои паруса раньше другой. Старший помощник только покрикивал снизу:

— Не торопись, ребята! Укатывай аккуратно и туго, чтоб не стыдно показать было.

— Не беспокойтесь, Эрнест Иванович, как носовые платочки, укатаем, — ответил с марса второй грот-мачты молодой четвертый помощник.

И действительно — через шесть минут все паруса были закреплены и в самом деле «укатаны, как носовые платочки».

Первой оказалась вторая грот-мачта. Михаил Михайлович Черепенников сиял как именинник.

Англичане с буксирного парохода и разгуливавший по нашему юту лоцман пришли в дикий восторг и, по старому английскому обычаю, отмеченному еще Гончаровым, старались оторвать руки у меня и моих помощников.

От лоцмана я узнал, что сегодня второй день знаменитых международных яхтенных гонок, которые происходят при участии английского короля, лично председательствующего в президиуме гоночной комиссии.

Хотя обычный курс состязаний больших яхт лежит вокруг острова Уайт, но из-за штиля, очевидно, старт был отсрочен, и ни одна из них не показывалась из-за острова. Все яхты, по словам лоцмана, стояли на якоре против городка Коус, на северном берегу острова.

Было чрезвычайно интересно поближе посмотреть на сотни, если не на тысячи, этих изящнейших парусных и моторных морских игрушек, собравшихся сюда со всех концов Европы.

Нужно сказать правду, что все они обычно великолепно управляются, и если бы гонки начались, то показать их ученикам было бы не только интересно, но и поучительно.

Лоцман говорил, что в четыре часа ветер задует непременно и гонки начнутся обязательно. Поэтому я предложил ему и капитану буксирного парохода по лишнему фунту стерлингов, с тем чтобы они провели «Товарищ» поближе к старту, сделав для этого небольшой крюк.

Не знаю, симпатия ли старых моряков к молодым, без различия национальности и политических убеждений, или лишний фунт стерлингов помог, но, обогнув северо-восточную оконечность острова и пройдя городок Райд, буксир взял курс прямо на большую паровую королевскую яхту «Виктория и Альберт» и потащил «Товарищ» через самую гущу только что начавшихся яхтенных гонок.

Нам предстало чрезвычайно интересное зрелище. Хотелось видеть все, и прямо разбегались глаза. Знаменитейшие яхты «Шемрок 4-й» и «Британия», в сопровождении еще трех каких-то таких же больших яхт с мачтами системы Маркони, не уступавшими, пожалуй, по высоте мачтам «Товарища», с громадными, молочно-белыми, плоскими, как доска, парусами, только что снялись со старта и начинали гонку. Дальше, слева, под самым Коусом, за королевской яхтой, виднелась громадная яхта богатейшего пивовара Басса, переделанная из коммерческого клипера, с вооружением трехмачтового барка. За ней высились стройные мачты шхуны «Атлантик», побившей рекорд на гонках через Атлантический океан. Со всех сторон навстречу нам мчались большие и маленькие моторные катера и яхты. Поравнявшись, мы едва успевали разглядеть веселых, смеющихся, оживленных мужчин и женщин, которые махали нам шляпами, платками, зонтиками.

Мы сближались с королевской яхтой. Буксир повел нас между ней и охранявшим ее громадным броненосным крейсером под флагом полного адмирала. Правее крейсера стояла цепь охраны из минных крейсеров.

В ту минуту, когда мы подходили к королевской яхте, из-за ее кормы выскочил и ловко пристал к правому трапу лакированный моторный катер. У трапа яхты стоял небольшой почетный караул. По трапу стояли офицеры. Из катера вышел и стал подниматься на палубу пожилой человек, немножко сутулый, с почти седой бородой, кругловатым клином, в синем яхтенном пиджаке и белых брюках, в котором мы без труда немедленно признали английского короля. Поднявшись на борт, он облокотился на поручни и стал смотреть на «Товарищ».

Международный обычай требует, чтобы всякое коммерческое судно приветствовало при встрече военное, приспуская кормовой флаг. Поравнявшись с «Викторией» и «Альбертом», мы исполнили этот старозаветный обычай и немедленно получили ответ. Так же быстро ответил нам и английский адмирал, когда мы поравнялись с его кораблем.

Пройдя цепь охранных судов, буксир круто повернул вправо и направился к устью реки Тест, или, вернее, к узкому рукавообразному заливу, в который она впадает и на берегу которого стоит старинный город Саутгемптон, конечный пункт трансатлантических гигантов «Олимпик», «Левиафан», «Мажестик», «Мавритания» и других.

Саутхемптонская гавань тесна. Стоять в ней без определенного дела не разрешается, и за стоянку приходится платить довольно крупную сумму портовых сборов. Поэтому до выяснения вопроса о предстоящем ремонте «Товарища» лоцман поставил нас на якорь против местечка Нетлей, в нескольких милях от города.

Не прошло и десятка минут, как к нам приехали портовые и таможенные власти и, узнав, что наше судно, хотя и не военное, но правительственное, преследует исключительно учебные цели, никаких коммерческих операций в порту производить не собирается и зашло в Саутгемптон исключительно с целью ремонта перед предстоящим дальним плаванием, в полчаса кончили все формальности и разрешили нам свободное сообщение с берегом.

В тот же вечер я уехал по железной дороге в Лондон, отстоящий от Саутгемптона в двух часах пути, где я должен был явиться в наше Полпредство и Торгпредство и условиться с администрацией Аркоса об агентуре в Саутгемптоне, предстоящем ремонте и снабжении «Товарища» и десятке других вопросов, связанных с нашим приходом в Англию.

В Лондоне я остановился в громадном железнодорожном отеле «Грейт Истерн» и в тот же вечер имел удовольствие прочесть в одной из вечерних газет заметку под заголовком: «Странная компания. Королевский штандарт и красный большевистский флаг борт о борт!» Далее в нескольких строчках описывался наш проход между королевской яхтой и адмиральским дредноутом.

К обеду в гостинице я опоздал, а перед посадкой на поезд в Саутгемптоне успел съесть только несколько сандвичей с ветчиной и выпить чашку чая. Неудивительно, что после корабельной солонины, галет, сушеной трески, пирогов с картошкой и тому подобных деликатесов меню парусного корабля моей первой мечтой по приезде в Лондон было как следует пообедать, принять теплую ванну, раздеться и заснуть до утра в мягкой постели, не думая ни о барометре, ни о свистящем в снастях ветре, ни о рвущихся гнилых парусах, ни о течениях, ни о маяках, о чем я беспрерывно думал тридцать один день. Не тридцать один день, а тридцать одни сутки, в течение которых я ни разу не раздевался и не ложился в свою довольно комфортабельную капитанскую койку. Это, конечно, не значит, что я не менял белья и ни разу не заснул, но я спал всегда одетым, на узеньком диванчике, с которого готов был вскочить каждую минуту, и спал не в определенные часы, как это делают люди, живущие на берегу, а урывками и в общей сложности не больше трех-четырех часов в сутки.