Сенурсет был покорен. В саркофаге покоился необыкновенно высокий мужчина в белых погребальных одеждах. Его лицо носило отпечаток спокойствия и умиротворения, будто он умер во сне, видя прекрасный сон. Длинные руки, лежащие вдоль тела ладонями вверх, притягивали взгляд белизной кожи.

Повинуясь мысленному приказу, Сенурсет снял с пальцев четыре перстня и вложил их в ладони странного человека.

– Так выглядели наши предки до того, как их землю поглотило море. – Ка стоял у изголовья, почтительно склонив голову. – Возьми перстни.

Сенурсет повиновался.

Перстни, казалось, жгли руки.

– В них заключён Мармаш. Они не будут раздвигать стены, выворачивать корни деревьев, враги не будут при их виде падать замертво. Они предназначены бороться с одним врагом. Самый страшный враг со временем отступит перед их силой.

Сенурсет не понял, что произошло. Яркий луч света опустился на странный саркофаг и на Ка, стоящего по близости. Когда луч исчез, Сенурсет растерянно оглянулся. Он находился в центре тронного зала дворца.

Его холодные, чуть влажные пальцы сжимали четыре перстня.

Это были те самые перстни, на изготовление которых он затратил много времени. И в то же время, они казались иными. Сенурсет долго не мог понять, что именно в них изменилось. Те же изумруды, в виде жука скарабея, разве что свет, от них исходящий, лился изнутри. Едва заметное свечение было зыбким, неустойчивым, но оно было.

Перед глазами правителя возникло лицо юной девушки, и он невольно улыбнулся, вспомнив белую кожу, так напоминающую цвет белой лилии. Всем своим существом ощутил, как замирало его сердце, едва она появлялась на пороге убогого жилища, в котором творил Сенурсет. Именно она и подсказала форму камня.

На закате, когда шар солнца побагровел и уже был готов скрыться за барханом, Сенурсет с юной девушкой сидели во дворе. Двор мастера был таким же убогим, как и убранство хижины. Он думал о том, что придёт время и он заберёт её во дворец, полагая, что подобной неземной красоте не место среди песков, пусть они порой бывают прекрасны.

Он смотрел на солнце, но не улавливал красоты заката. В тот вечер он не слышал песню пустыни, потому что его душа пела свою песню. И этой песне вторило дыхание Натисап.

– Смотри, смотри! – Натисап встала на колени, и низко склонив голову, почти легла на согретый солнцем песок.

– Куда смотреть?

– Сюда, сюда смотри! Жук! Жук, катящий шарик!

– Чему ты так радуешься? Неужели обыкновенному жуку?

– Не просто жуку. Жуку-скарабею. Видишь, он катит песчаный шарик.

– Где? Дай посмотрю. Покажи, где он?

Сенурсет встал на колени и вдохнул аромат трав, исходящий от волос девушки. Перед глазами поплыли разноцветные круги и в центре одного из них, он чётко увидел скарабея, катящего шарик.

Сколько раз он слышал легенды о священном жуке – скарабее, которому поклонялись многие. Но немногим довелось увидеть заветное зрелище. Тот, кто воочию увидит это, станет не только сказочно богат, но и счастлив, ибо человека берёт под своё покровительство сам Ра.

Сенурсет решил, что изумрудам следует придать именно эту форму.

– Напрасно ты так решил, мой господин, – Пиоти тяжело вздохнул. – Камень сложный в обработке, справишься ли? Это же не один, а четыре камня.

– Я видел его собственными глазами, и если мне дан знак, я буду делать только жука-скарабея. Он и сейчас стоит у меня перед глазами.

– Это будет нелегко. Камень, он и есть камень, а у тебя в руках только это. – Пиоти протянул ему тонкий, остро отточенный нож.

– И всё?

– И всё. Я не знаю, что это за сталь, но мой дед резал железо, как масло. Я удивлён тем, что ты выбрал в учителя меня. Как ты узнал обо мне?

– Помнишь, у тебя была сестра. Её звали Хатсут.

– Ты…Ты помнишь Хатсут? Но ты же был совсем ребёнком. Почему сын правителя столько лет помнит простую служанку?

– Я помню её руки. Ты делал ей браслет. Я часто играл этим браслетом. Помню переплетённых серебряных змеек. Они были, как живые. Такие же змейки служили украшением на шее. Она говорила, что делал их ты. Как-то она говорила, сколько дней добиралась до города.

– Я так и не знаю, что с ней случилось. Не знал, что гиксосы разграбили дворец.

Сенурсет сжал кулаки. Он помнил тот день так, как будто всё случилось вчера. Он не мог разобрать слов чужого языка, доносящегося до его ушей сквозь толщу каменных плит. Тогда он удивлялся, впрочем, и теперь недоумевал, как мог звук проникать столь глубоко и далеко. Но слова, значения которых он не знал, врезались в память с поразительной чёткостью.

Гораздо позже, когда он изучил чужой язык, понял, о чём говорили чужестранцы. Они, надругавшись над женщинами, удушили Хатсут украшением на шее, мотивируя свой поступок тем, что жертва после укуса змеи, умирает от удушья. В том, что несчастную звали Хатсут, он не сомневался, потому что подобных украшений не было ни у кого.

Об этом Сенурсет рассказывать не стал. Ни к чему брату знать о последнем дне жизни сестры. Одно обстоятельство, пусть и слабо, но утешало – он отомстил. Отомстил за всех.

– Я оправлю камни в серебро.

– Ты уверен, что сделаешь правильно? Ведь любой мастер скажет, что для достойного камня нужен достойный металл.

– Это неважно. Жук-скарабей приносит благополучие, счастье, удачу, а катит обыкновенный навозный шарик. Так почему же он считается священным? Не потому ли, что навозом обрабатывают почву, чтобы был хороший урожай. Выходит, что путь к золоту и достатку лежит через навоз. Поэтому, нет ничего странного в том, что в простой металл будет оправлен драгоценный камень.

– Возможно, ты и прав.

Крик боли и отчаяния, доносившийся до тронного зала, заставил правителя очнуться от воспоминаний.

Надев на пальцы кольца, Сенурсет трижды хлопнул в ладоши. Перед ним тут же появился слуга.

– Что за крики? Опять смута?

– Нет, мой господин. С Пиоти произошло несчастье.

– Вот как? И что же произошло?

– Он прибежал с северной части дворца. Его глаза выжжены огнём. Он говорит, что сражался с самим Апопом, живущим под землёй.

Сенурсет почувствовал, как земля уходит из-под ног. Кровь отхлынула от лица.

– Приведите его ко мне. – Правитель едва сдерживал гнев. Не просто так Пиоти оказался в северной части дворца. – Он смеет утверждать, что под моим дворцом находится логово чудовища?

– Мой господин, Пиоти от боли лишился рассудка.

– Я велел привести Пиоти. Хочешь, чтобы я отправил к Апопу тебя?

Слуга исчез так же стремительно, как и появился. Сенурсет сел на трон. Внутри всё трепетало. Что делал Пиоти в северной части дворца, куда направились они с Ка? Неужели этот старик намеренно пошёл за ними следом? Если это так, то придётся отрубить ему голову. Впрочем, не мешало бы прежде послушать, что он скажет.

Пиоти ввели под руки двое стражников. Вид старика был поистине жалок. Его лысина блестела от обильного пота, жиденькая бородка местами подпалилась так, словно он ненароком заснул у костра и не сразу ощутил близость огня. На глаза была наложена повязка, сквозь которую обильно просачивалась сукровица. Руки дрожали мелкой дрожью.

Сенурсет сделал знак рукой и стражники, почтительно кланяясь, оставили их наедине.

– Расскажи, старик, что случилось?

– Ты разгневаешься, мой господин.

– Я обещаю, как бы ни был силён мой гнев, жизни ты не лишишься. Присядь.

Пиоти сел на пол, подобрав под себя ноги. Он слегка раскачивался из стороны в сторону, и больше не кричал. Каждое слово давалось ему с трудом.

– Про тебя, мой господин, идёт молва. Ка во дворце видят редко. Но неизменно, как только он появляется, вы исчезаете в стенах, так, будто для вас это простые двери. Ка все боятся, хотя он ничего плохого делает. И говорят, что Ка владеет властью над тобой. Сегодня я сам видел, как оракул говорил с тобой. Мне показалось странным, что ты позволяешь ему так много свободы в словах. Когда вы ушли, я направился следом. Я видел, как вы исчезли в стене, а оттуда вырвался огонь. Он сжёг мои глаза! Мне не следовало идти за вами.