В принципе о том, что мать спивается, она я думаю знает и так, но когда об этом не стесняясь рассказывает ее ребенок, это уже чересчур. Скомкав исписанный лист, решил ограничиться скупыми фактами, не особо вдаваясь в подробности, чтобы лишний раз не нервировать бабулю. Во-первых, с радостью сообщил о том, что папаню забрали в милицию, и он сейчас находится под следствием за попытку ограбления старухи-самогонщицы. Во-вторых, отметил, что этот факт, и то, что ему прочат, как минимум три года колонии, меня очень обрадовал. Причем, как минимум по двум причинам. Одна из них касалась того, что меня некому стало беспричинно наказывать, а вторая то, что мать стала меньше пить.
Так срывается иногда, но в общем вот уже месяц, ведет можно сказать трезвый, образ жизни. Расписывать как было раньше не стал, чтобы лишний раз не волновать бабулю. А то, что забрали в милицию отца, я думаю на ней никак не отразиться. Тем более, насколько я знаю она всегда была с ним в контрах. Может даже порадуется за мать и за меня.
О себе упомянул, что все в порядке, учиться в отсутствие папани, стал даже лучше, и хотя пока еще не отличник, но надеюсь что к концу года выйду на твердые четверки. А, по-немецкому языку, так и вообще уже числюсь в отличниках. Ко всему прочему добавил, что очень хочется повидать бабулю, и если она выберется к началу июня к нам, то с удовольствием отправлюсь к ней на все лето. На этом собственно и закончил свою писанину. Разве что передал привет деду, и пообещал всех расцеловать при первой же встрече.
Перечитал написанное, исправил пару ошибок, и сложив лист вдвое сунул в одну из тетрадей. Туда же положил и конверт с письмом от бабули, чтобы не потерять адрес. Хотя адрес я уже запомнил и так. Сложного там ничего не было. «Ташкент-102, квартал 1 дом 49 квартира 8. Караевой Валентине Никитичне».
Уже в понедельник, то есть на следующий день, зашел после школы на почту и купил два конверта. В один сразу же вложил письмо отправив его в Ташкент, а второй оставил у себя, надеясь, что бабуля напишет еще. В школе, все бегали как наскипидаренные. Еще бы, один из учителей, оказался преступником. Вдобавок ко всему, к директору вызвали троих старшеклассниц, которые потом выскакивали с заплаканными глазами. Правда, все же довольно быстро сообразили, что подобные вызовы, ставят несмываемое клеймо на девочек. Ведь все сразу же догадались, что вызывают тех, кто отметился в Кощеевом фотоальбоме. Тем более, что слухи о нем разнеслись по школе быстрее ветра. Но вроде бы ограничились только этими тремя, за что потом, опять же по слухам влепили строгий выговор директрисе, за недальновидность.
Универмаг не работал, но возле него постоянно околачивалась милиция, что-то проверяя и вынюхивая. Впрочем, все это продолжалось очень недолго, и в итоге уже в субботу магазин открылся вновь. Правда, сменилось как минимум два продавца, и заведующим стал какой-то мужчина. На этом все и завершилось. Видя подобное дело, уже в следующий понедельник, я рискнул, и слазив на чердак, достал оттуда новенькие брюки и пару рубашек. И пришел в школу во всем чистом. Честно говоря, если кто-то и обратил на это внимание, то ничего мне не сказали. А мамашке, было вообще давно наплевать, в чем я хожу, и где добываю вещи для себя.
А совсем недавно, она попыталась вновь загрузить мой шкаф подержанными вещами. Так я едва увидев это сразу же пресек это дело, собрав все тряпки и вынеся их в ее комнату. Мать попробовала было возмутиться. Но я встал в позу и сказал ей, что в моем шкафу будут находиться только мои вещи.
— У тебя сейчас комната свободна, шкаф тоже. Можешь кстати и отцовы вещи на рынок снести. Ему еще не скоро они понадобятся, а за это время и сопреть могут. Мать вначале, собралась было возмутиться и устроить скандал, но после подумала. А ведь правда, что она теряется-то? Ну, оставить там выходной костюм, и пару белья поновее, а остальное можно вполне продать. И потому даже не став мне отвечать ринулась в свою комнату, занявшись переборкой вещей. Уже к вечеру, она ходила радостная. Похоже наткнулась на еще одну заначку, потому как даже в кои-то веки, спросила у меня, что мне нужно из вещей. Ну я и вывалил ей, что не отказался бы от весенней куртки, и брюки бы тоже не помешали, не говоря обо всем остальном.
Впрочем, все это осталось просто словами. Уже к понедельнику она все это забыла, а я не стал напоминать ей об этом. Да и по сути, сейчас у меня было все необходимое. Зато зная ее, можно всегда сослаться на то, что мы уже ходили в магазин, или на рынок, и что-то покупали. От постоянных возлияний с памятью у нее полный завал. Не деменция, но забывает она, очень многое.
Оказалось, что расследование, касающееся отца, завершено, и в пятницу, должен будет состояться суд над ним. Я конечно туда не пойду, детей на такие мероприятия не пускают, разве что в качестве подсудимых, но думаю маманя мне все доложит и так. Поэтому в этот день мы вышли из дома вдвоем. Маманя отпросилась с работы и поехала в городской суд, а я отправился в школу.
Уроки прошли как обычно, ничего особенного в школе не произошло. А вот по возвращении домой, я застал маманю в расстроенных чувствах. А ее расстройство, как правило гасилось только одним способом — самогоном. Но так или иначе, я смог выдавить из нее, результаты суда. Как оказалось, папане дали пять лет строгого режима, и ждать его быстрого возвращения не стоило. Меня же удивил такой большой срок, а самое главное, то, что назначили строгий режим содержания. Обычно первоходкам, то есть тем, кто шел по перервому разу, дают общий, тем более, что статья грабеж не подразумевала подобного наказания. Тем более, что его застали на месте преступления и грабежа, как такового не было. Была, всего лишь попытка.
Но по словам матери, сюда приплюсовали ограбление киоска «Союзпечать» с устроенным пожаром, а это уже тянуло на ущерб более тысячи рублей. То есть квалифицировалось как особо крупное. Вдобавок ко всему его лепший друг Толяныч, попытался скостить свой срок, и вывалил на следователя, еще пару «чистосердечных». В итоге сюда добавили кражу бензина с местного завода, где отец подрабатывал сторожем, и ограбление кладовой на том же заводе, откуда друзья утащили десятилитровую бутыль спирта. Разумеется, подобное предательство папаня никак не мог оставить без ответа, и в итоге, ему добавили срок за нанесение тяжких телесных повреждений. Как он сумел оказаться в одной камере с Толянычем, история умалчивает, но в итоге его закадычный друг сейчас пребывал в больнице, залечивая ушибы и переломы, а отец готовился к отправке на зону.
Маманя же топила свое горе в самогоне. И похоже, это может затянуться надолго. В расстроенных чувствах я отправился к себе в комнату, задумавшись о том, как бы чего не вышло. Хотя по большому счету, мне не привыкать. Если маманя до понедельника не сможет прийти в себя, придется вновь переходить на подножный корм. Но сейчас это заботило меня, уже гораздо меньше чем еще несколько месяцев назад. Все же имя за душой большую заначку, все воспринимается, гораздо легче. Утро, никаких изменений не принесло. Мамашка была в отключке, поэтому я по-быстрому оделся, подхватил сумку и выскочив из дома поехал на автовокзал, чтобы позавтракать там. Дома ничего приготовленного не оказалось.
В школе все было по-прежнему, разве что после первого урока, когда все высыпали в школьный двор на перемену, мимо школы промчались две пожарные машины распугивая случайных прохожих своими сиренами.
— Что-то слишком часто они ездить стали. — Заметил приятель с которым мы перекуривали за углом школы.
— Да уж, не к добру. — добавил я, еще не зная, что мои слова окажутся пророческими.
А к концу пятого урока в наш класс заглянул наш завуч Нургали Нигматулович. Вечно хмурый мужчина плотного телосложения, невысокого роста, и с голосом, напоминающим рокот двигателя внутреннего сгорания. Его так и прозвали за глаза Мотор-Моторыч. Что именно он преподавал, и преподавал ли вообще, я не знаю, да и по большому счету, мне это было не интересно.
