— Как тебя зовут на самом деле?

— По случайному стечению обстоятельств, я тоже Максим.

— Откуда ты?

— Из будущего…

— И как там?

— Настолько плохо, что если я начну рассказывать, не поверите, но…

— Тогда не рассказывай ничего. Помоги Саше! Я верю, что ты сумеешь это сделать.

Я не успел ничего ответить, так как сразу же после этих слов дымка над могилой бесследно растаяла. Стало вдруг очень шумно… Ветер с шумом ворошил кроны деревьев. Где-то, прячась за плотной листвой, щебетали, невидимые глазу, пичуги.

Я уж было хотел идти искать отца, как услышал новый, смутно знакомый голос.

— Привет, Максим!

Обернувшись, я увидел ту, кого увидеть тут совсем не планировал…

— Привет, Маша! — откликнулся я с лёгкой грустью…

26 августа 1982 года.

Москва. Введенское кладбище.

Неожиданная встреча…

Не знаю уж про кого вы все подумали, но нет… Легкомысленная ведьма из моего будущего не прилетела на метле, чтобы повстречаться со мной в таком интересном месте. Где она, я понятия не имею. И если честно, положа руку на сердце, даже знать не хочу. С её появлением моя прошлая жизнь полетела под откос. Да, я жил бедно, грешил и куролесил. Но это была моя жизнь. Она подчинялась не только законам моей страны, но и привычным мне с детства законам природы. А теперь, физические законы так же далеки от истины, как исповедь убийцы в англиканской церкви. Везде ложь… И везде правда.

Прав был Цицерон, сказав когда-то очень давно: «Каждому — своё!». Потом нацисты извратили это изречение, приколотив буквы «Jedem das Seine» на воротах концентрационного лагеря. Но смысл слов остаётся верным. Каждому в этой жизни достаётся своё. Как бы это было не прискорбно.

* * *

Позади меня стояла маленькая девочка. Та самая Маша из неврологического отделения детской больницы, что умерла в ночь перед моей выпиской. Как она тогда себя назвала? «Девочка, больная на всю голову»…

— Привет, Маша!

— Не ожидала здесь тебя увидеть.

— Я тоже не ожидал встречи с тобой.

На ней по-прежнему была больничная одежда, а на голове красовалась чалма из бинтов.

— Ты обещал мне журнал.

— Я принёс его тебе утром, но ты…

— Да. Я уже умерла. — с грустью произнесла она. — Зато теперь голова у меня больше не болит.

— А зачем тебе тогда это. — я указал на украшение из бинтов.

— Ну… — надула она губы.

Девочки умеют обижаться по всякому поводу. И это совсем не зависит от того, живые они или мёртвые…

— Ты мне не ответишь?

— Не хочу…

— Ты чего-то стесняешься? Мы же вроде как друзья с тобой.

— Правда? — с какой-то надеждой посмотрела она на меня.

— Правда.

— А почему ты можешь разговаривать со мной? Другие ходят мимо, но они меня не видят.

— Вот такие у меня способности…

— Ты — волшебник?

— Нет. Я не волшебник. Я только учусь…

— Я смотрела это старое кино. Мне не понравилось. — выразила своё веское мнение мёртвая девочка. — Там Золушка была старая.

Повисла пауза. Я не знал, что делать и говорить дальше. Скоро должен был вернуться отец. А когда он будет здесь, я не смогу общаться с Машей у него на глазах.

И тут вдруг девочка подошла ко мне близко-близко. Я даже почувствовал исходящий от неё холод. Она заглянула мне в глаза и вдруг произнесла тихо-тихо, но очень проникновенно:

— Забери меня отсюда! Мне тут не нравится…

— Ты знаешь… Если бы это было в моих силах, то я ни за что не позволил бы тебе умереть. Но, увы… Мои способности пока настолько малы, что я не могу тебе ничего обещать…

— Я так и знала. — расстроено сказала девочка.

— Я вообще удивлён, что ты оказалась здесь и сейчас. Не расскажешь, как ты сюда попала?

— Ну, ты и глупый. Это же кладбище. Меня здесь похоронили…

— А как ты смогла найти меня?

— Я тебя почувствовала.

— Как?

— Не знаю… Просто мне показалось, что рядом кто-то, кого я знаю. От тебя исходит какой-то свет…

Она не закончила. Показался мой отец. Он потрепал меня по волосам и сказал:

— Ну что? Поговорил с бабушкой?

— Да, папа.

— Ну, тогда иди, погуляй! Тут красивые склепы есть. Только далеко не уходи! Ладно?… Мне тоже хочется побыть тут с мамой наедине…

Я отошёл в сторону, стараясь не оглядываться на него. А рядом со мной парила в воздухе Маша.

— Это твой папа? — спросила она меня.

— Сложный вопрос. Я не могу на него ответить однозначно.

— Ты такой странный. Я это ещё тогда заметила, в больнице. Ты слишком серьёзный для мальчика.

— Уж кто бы говорил. Ты тоже выглядишь, как маленькая девочка, а разговариваешь не так, как говорят дети.

— У меня, наверное, не было детства. Вернее было, но очень давно. Последние несколько лет были только врачи и больницы. И всё время болела голова.

— Ты так и не ответила, почему до сих пор не сняла это. — я указал ей на повязку из бинтов.

— Я буду некрасивая.

— Почему?

— У меня там волос нет.

— Постригли?

— Нет. Они выпали… И я теперь лысая. А лысая девочка — это некрасиво.

— Но тебя же всё равно никто не видит.

— Ты же меня видишь?

— Для меня ты будешь всё равно красивой. И не важно, с волосами или без.

Я совсем не врал. Девочка и правда была симпатичная. Большие зелёные глаза, но холодные, словно льдинки. Маленький носик и упрямые губки. Ну, прямо девочка из японского аниме. Японцы любят изображать нарисованных девочек с большими глазами.

Похоже, что мои слова произвели на неё впечатление. Или она как-то почувствовала, что я говорю искренне… Она подняла руки и сняла с головы свою «чалму», и та как будто сразу же растворилась в воздухе…

На её голове и правда не было волос. Теперь она выглядела очень беззащитно, и сама это ощущая, она даже как-то опустила плечи и смотрела на меня исподлобья.

Я улыбнулся.

— Тебе смешно? — снова надулась она.

— Нет. Просто ты сейчас очень похожа на злого мальчика.

— Я девочка…

— Я знаю. А какая у тебя была причёска раньше?

— Я уже не помню. Короткая… Мне делали какую-то химию, и волосы выпадали сами… Мама стригла меня коротко. А надо мной все смеялись. И говорили, что я мальчик.

— Но у тебя же были фотографии, там, где у тебя есть волосы.

— Была одна. Там у меня две тонкие косички.

— А какую ты хотела бы причёску? — внезапно спросил я.

— Не знаю… Мне нравится, когда два хвостика по бокам… — она мечтательно закрыла глаза.

— Как у лошадки?

— Нет. У лошадки один хвост и он сзади. А если волосы в хвост забраны не у шеи. А на затылке, то такая причёска называется «лошадка хочет какать»…

Я улыбнулся… Это было и смешно и грустно одновременно. Весёлая лысая мёртвая девочка.

— Не-ет. Ты надо мной смеёшься.

— И в мыслях не было. А какого цвета у тебя были волосы?

— Рыжие… — снова насупилась девочка.

— Это прекрасно…

— Нет. Это ужасно. Меня в садике дразнили рыжей, а в школе — лысой. Меня вообще всегда дразнили. Хорошо ещё, что я мало в школу ходила, потому что много болела.

— То, что ты много болела, это не хорошо, а плохо…

— Да, знаю я…

Мы уже вышли из-под тенистых аллей и сейчас шли вдоль длинной стены со множеством разных табличек с именами, фамилиями и датами. Я уже догадался, что это колумбарий…

— А как тебя ещё дразнили?

Вместо ответа она указала на свежую табличку в стене. «Мария Кнопке. Тысяча девятьсот семидесятый — тысяча девятьсот восемьдесят второй.» Вот и всё, что остаётся от человека на этой земле… Имя и цифры.

— Тебя дразнили «Кнопкой»?

— Ага… Но это было не так обидно. Это моя фамилия… Максим! Ты поможешь мне?

— Чем я могу тебе помочь?