Прошло полтора месяца. Настало время нового перераспределения. Треть молодых солдат оставили в Хабаровске. Остальных разослали по пехотным частям, разбросанным вдоль китайской границы от Красной Речки до Владивостока. Мишка Демидов попал в Бикин в мотострелковый полк мотострелковой дивизии, штаб которой находился там же.
Прибывшие к окончательному месту службы «запахи» (именно так вплоть до принятия Присяги по неписаным канонам называлось молодое пополнение) представляли собой зрелище достаточно жалкое. Остриженные налысо, с впавшими скулами, похудевшие от нехватки пищи, до девяноста процентов одетые в поношенную форму (её им, где обманом, где как, подменили «старослужащие»33), они больше походили на военнопленных, чем на солдат.
Почему «запах»? Наверное, потому, что это ещё не настоящий солдат, а лишь запах солдата, только-только начинающего вдыхать сложное армейское амбре. Или, быть может, потому, что он ещё источает запах «гражданки» или нафталина от недавно выданного ему обмундирования? Так или иначе, факт в том, что служба в армии для него пока ещё толком не начиналась – всё впереди…
Несокрушимая и легендарная
Любят лётчиков у нас,
Конники в почёте.
Обратитесь, просим вас,
К матушке-пехоте!
Пусть тот конник на коне,
Лётчик в самолёте,
И, однако, на войне
Первый ряд – пехоте.
Александр Твардовский
Хороший выдался денёк, чудесный, морозный, солнечный – как под заказ для патетично-праздничной обстановки. На плацу, готовые присягнуть Родине молодые солдаты застыли по стойке «Смирно». Оружие в положении «На грудь».
Поочерёдно, чеканя шаг, каждый выходил из строя. Зачитывал текст Военной присяги. Расписывался напротив своей фамилии и вновь становился на своё место. Всё чётко, ровно, красиво. Усиленные занятия строевой подготовкой не прошли даром. Завершило церемонию прохождение торжественным маршем. На трибуне стояли представители командования дивизии, полка и с ними какие-то высокопоставленные гражданские чины – они принимали парад.
– Духи34, вешайтесь! – наперебой доносилось с крыльца казармы. Это кричали «старослужащие», поджидавшие молодое пополнение в расположении35. И «духи» действительно вешались – в прямом и переносном смысле.
Ломы, лопаты и кирки, скребки для уборки снега, швабры и полотёры не покидали рук молодых солдат – все хозяйственные работы, выполняемые ротой, лежали теперь на них. А рота в основном всегда была занята именно хозработами. Да и, по большому счёту, какая разница, что рыть: траншею под канализацию или окоп для стрельбы из положения «Стоя» – работа для солдат находилась всегда: они постоянно что-то копали или загружали-разгружали, в общем – не простаивали. Командир полка по этому поводу неизменно повторял на разводе36: «Солдат без дела – это ходячее ЧП37. Солдаты всегда должны быть заняты делом, иначе у них дурные мысли появляются!»
Боевая подготовка тоже никому не давала скучать – «молодым» в особенности. Частые подъёмы по тревоге и бесконечные марш-броски – это обычные армейские будни одной из девяти таких же мотострелковых рот дважды Краснознамённого, ордена Кутузова третьей степени, гвардейского мотострелкового полка.
Мишке, да и остальным из его призыва, требовалось время, чтоб пообвыкнуть. Главное тут не сила, а выносливость, закалка, упорство, характер и привычка.
Автобронетанковая техника простаивала из-за нехватки горючего и запчастей. Зато патроны были в избытке. Стрельбы проводились не меньше двух раз в неделю и не только днём, но и ночью. По дороге на полигон рота преодолевала значительные расстояния пешком – к этому-то как раз Мишке было не привыкать.
Набегавшись по сопкам, выжатые как лимон солдаты первым делом приступали к чистке своего (закреплённого за ними) оружия. Только «блестящий как у кота яйца» «калашников38» мог быть сдан в оружейку39. Старшина роты «страшный» прапорщик Никифоров принимал автоматы лично, тщательно осматривая каждый экземпляр. Он лютовал. За плохо вычищенный автомат, принесённый ему для проверки, можно было запросто схлопотать наряд вне очереди40.
«Духи», кроме своих, чистили автоматы за «черпаков», «слоны» – за «дедов»41. Такое «распределение труда» являлось одним из самых безобидных проявлений «дедовщины». А теперь представьте, – если «молодой» плохо почистил автомат, а «дед» получил наряд, сдавая его Никифорову.
Всё худшее начиналось после отбоя. Как только офицеры покидали расположение роты, «молодёжь» становились объектом «моральной разгрузки» старших товарищей. Дневальный выкрикивал фамилии «провинившихся за день», вызывая их по одному в каптёрку42. Там «дедушки» выписывали каждому «по заслугам». От почти безобидного подзатыльника, пинка под зад или удара пряжкой по мягкому месту до особо унизительных, гнусных издевательств – «колобашек»43, «китайских стульчиков»44, «пробивания фанер»45. Могли и «накормить голодана»46 – всё по мере тяжести и разновидности «проступка». За серьёзную провинность или в связи со своим «плохим настроением» «деды» выходили из каптёрки, устраивая экзекуцию всем «слонам» и «духам» роты или одного конкретного взвода. В качестве так называемой «профилактики» прилетали сапоги, табуретки или что под руку «дедушке» попало. Начиналась «сушка крокодилов»47. Всё зависело от настроя и желания «дедов».
За провинность считалась и грязная подшива48 на утреннем осмотре49, и не резко выполненная команда. О серьёзных «косяках»50, от которых пострадала вся рота, упоминать не стоит. В разряд «провинившихся» мог попасть любой.
Побывав в каптёрке не раз, Мишка вспоминал напутственный совет отца – «не лезь на рожон». Он для себя решил: «Раз сломать сложившуюся систему невозможно – нужно просто выдержать. Выжить. Потом будет легче».
Тем временем маменькины сынки, вытирая сопли и слёзы, оставляли часть, и как справедливо подметил Демидов, «вне всякой зависимости от наличия у них мышечной массы». Конечно, физически крепкие были более подготовленными, а потому и более стойкими духом, но «ломались» не только хлюпики.
Юрий Куприянов с Мишкиного призыва был боксёром-разрядником51, он с самого начала держался обособленно, считая всех ниже себя. Наверное, поэтому Юра стал излюбленным объектом придирок и издевательств со стороны «дедов». Сержанты же особо рьяно следили за тем, чтобы он строго соблюдал уставные нормы: подход-отход к начальнику52, выполнение распорядка дня, в котором всё расписано по минутам53. Днём Устав, ночью «дедовщина». Поддержку солдат своего призыва Куприянов всячески отвергал. В результате, не выдержав морально-психологического воздействия, он совершил суицид. Повесился, привязав брюшной ремень к водопроводной трубе.
