– Это будет трудно, ты же понимаешь?

– Да ну? – с сухим скепсисом проронила Есеня.

О том, что будет легко, речи и не шло. Спортивное прошлое и былые победы оставались всего лишь пыльным воспоминанием, но никакой реальной пользы не приносили. Физическая подготовка Вишневецкой оставляла желать лучшего. Свое плачевное положение в полной мере удалось осознать при попытке сдать отжимания. Есеня выдохлась еще на половине и капитулировала без боя, упираясь взмокшим лбом в жесткие маты. Больше чем Миронова она разочаровала только саму себя.

– Слушай, а правда, что он победил в Олимпийских играх? – заискивающе поинтересовалась Ира.

– Правда, – нехотя прошептала Есеня, – но с оговорками.

Все, кто хоть в малой степени касался темы спортивной гимнастики, это знали. В распоряжении остальных был интернет с бесконечным количеством восторженных статей и видео на тему. Вопросом времени оставалось, когда прошлое Миронова станет достоянием всего института. Только отчего-то неудобному факту о том, что золото он взял за командные соревнования, а в индивидуалке удостоился лишь бронзы, значения старались не придавать.

Есеня досадливо поджала губы. Казалось, те моменты прошлого, от которых она старательно пыталась сбежать, нашли способ до нее дотянуться. Незримая исполинская тень мироновсокго величия вновь накрывала ее, делая невидимой для остального мира. Есеню словно бы отбросило на пять лет назад в ту самую пору, о которой ей меньше всего хотелось бы вспоминать.

– И что он в нашем универе забыл с такими достижениями? – Ира задумчиво грызла колпачок от ручки.

– Самой бы хотелось это знать.

– Я вас не отвлекаю, юные леди?

Голос Игоря Ивановича заставил встрепенуться и пристыженно умолкнуть. Его влажные старческие глаза пристально изучали аудиторию в поисках жертвы, которой суждено было пойти на заклание к доске и решить самостоятельно все те примеры, о которых он больше часа старательно распинался. Есене свезло чуть больше: повелительный преподавательский перст указал на Исаеву. Та, промямлив что-то про неподготовленность, удостоилась неодобрительного взгляда и громкого цоканья. Впрочем, от дальнейших перешептываний прилюдное порицание ее никак не остановило.

– Слушай, тут ребята организовали книжный клуб. Сегодня после пар пойдем в кафе на первую встречу. Хочешь с нами?

Есеня знала, что Ирина предлагает из чистой вежливости. Она не вписывалась в компанию и вряд ли ее присутствие вызвало бы у кого-то восторг. Да и сама Вишневецкая не испытывала истовой страсти к тем жанрам, которые они собрались обсуждать. Романтическая проза девятнадцатого века навевала скуку и быстро убивала в ней всякий интерес к происходящему. Перед глазами так и стояла картина, как компания снобов за кружкой английского чая обсуждает сложные отношения Хитклиффа и Кэтрин, надменно оттопырив мизинцы.

– Нет, не хочу.

– Дело твое, – просто пожала она плечами.

Медленно тянулась пятница. Череду теплых будней остудила холодная, мерзкая морось. Даже самых воодушевленных и заряженных на пары людей в такие дни разбивала меланхолия. Едва вернувшись домой, Есеня плотно укуталась в теплый плед и засела за ноутбуком, мыслями погружаясь в завтрашнее утро. К несчастью для Вишневецкой субботу, которую та могла бы с пользой дела потратить на здоровый сон, она вынуждена была в угоду больным желаниям Миронова отдавать под утренние пробежки. Уговор есть уговор.

– Занята? – в дверном проеме показалась голова мамы.

– Нет, заходи.

– Что смотришь?

– Да так, неважно.

– С Мироновым поговорила?

Новости о том, как именно Есеня планировала закрывать хвосты, мать восприняла с потрясающим хладнокровием и лаконичным «Еся, надо». Сама Вишневецкая, безрассудно посчитавшая, что потянет ежедневное пробуждение в шесть утра, готова была взвыть от собственной глупости. Вернуться бы на несколько дней назад и надавать самой себе по щекам за самонадеянность.

– Тебе будет полезно, а то дома совсем засиделась.

Мама в своих суждениях была непреклонна и спорить с ней она не видела никакого смысла. По итогу сама же, как всегда, оказалась бы неправа.

– Ой, а это что, ты на экране?

От умилительного тона матери щеки запылали болезненным румянцем, словно ее застали за чем-то постыдным. На стоп-кадре Есеня пятилетней давности во всей своей неидеальной, нескладной красе, с по-детски круглым лицом и покатыми плечами готовилась покорять бревно. На жилистом, натренированном теле нелепо сидел розовый купальник, длинные волосы были намертво зацементированы толстым слоем лака. Эхом из прошлого внутри аукнулось то волнение, что топило ее перед каждым выступлением.

– Ну какая ты была умница, – проворковала мама, приобняв ее за плечи, – смотри как могла! Зря ты, Еся, ушла из гимнастики, сейчас бы таких высот добилась… Сидишь вместо этого и бока наедаешь. С таким-то прошлым умудрилась по физре хвосты заработать. По физре!

Машина по производству упреков вновь заводилась где-то внутри нее, гулкий стук шестерней и тихое гудение так и прорывались наружу. Прежде чем она успела раскочегариться на полную силу, Есеня раздраженно вставила:

– Ты что-то еще хотела узнать, ма?

– Я? Да нет, только про Миронова зашла спросить, – опомнившись, она отпрянула, словно редкий момент близости с дочерью стал открытием даже для нее, – все, ухожу-ухожу.

Едва дверь за Еленой Владимировной притворилась, она вернулась к открытому ноутбуку и клацнула по клавише пробела. На экране возобновилось видео. Другая Есеня легко и грациозно продолжила вальсировать на узкой полоске бревна: маховое сальто вперед на одну ногу, фляк назад, поворот на 360 градусов, сиссон, соскок-рондат, сальто назад в группировке. Безупречное выступление, громкие аплодисменты, справедливо высокие оценки жюри. Сейчас Есеня едва повторила бы это и на плоских матах.

От заветного золота ее отделял один опорный прыжок. Сердце затрепетало вместе с сердцем другой Есени, мысли нырнули в тот самый день, в то мгновение и, как и тогда, под кожей в нервном треморе задрожали органы, мышцы, связки и сухожилия. Выходя на старт, она не думала о тренере и его наставлениях, о родителях у экрана телевизора, о публике. Как ни старалась она сосредоточиться только на прыжке, мысли снова и снова возвращались к тому, кто не попал в объективы камер, не сидел на одной скамейке с другими участниками, к тому, кто пристально смотрел на нее с трибун и ожидал провала.

Есеня взяла разбег, оттолкнулась от трамплина и закрутилась в прыжке. Соскок. Приземление. Левая нога опасно подвернулась и ушла в сторону. Закусив губу от боли, она умудрилась сохранить равновесие и завершить выступление. Итог ее ошибки – второе место и растяжение.

Казалось, будто все это было в другой жизни, не с ней, с другой девчонкой, которая точно знала, что делает и какого результата хочет добиться. С тяжелым вздохом она закрыла ноутбук. Где-то глубоко внутри горячей лавой бурлила ненависть к самой себе.

***

Первое, с чего началось пробуждение Есени – назойливая вибрация подушки, под которой был стратегически припасен телефон с будильником. Ватный кокон одеяла вынудил извиваться на скомканных простынях и бездумно шарить рукой в поисках кнопки блокировки.

За окном гуталиновое небо без звезд, одинокий маяк уличного фонаря и безжизненная коробка соседнего дома. Глаза в темноте ориентировались плохо и ловили только косые, бледные отсветы луны на стенах, разрубающие пространство на неровные треугольники.

– Да будь ты проклят, – сонно прорычала Сеня телефону, щурясь от яркого сенсорного экрана.

На часах было четыре минуты шестого, в такую рань даже петухи стеснялись кукарекать. Есеня утро ненавидела всеми фибрами души. Типичные для этого промежутка времени вопросы «почему я?» и «за что мне все это?» то и дело кислили на языке, пока она нехотя перемещала безвольный мешок тела на пол и медленно волокла его в ванну.

Увеличенное в бесконечную перспективу пространство квартиры, тонущее в беспросветной темени, Сеню отчего-то необъяснимо пугало. За стеной безмятежно сопел брат, в противоположном конце коридора в обнимку наслаждались сном родители, и только она такая особенная ради физрука-жаворонка, спотыкалась в темноте, неловко натягивая на себя форму и проклиная Миронова всем своим богатым словарным запасом.