Переступали и всхрапывали пасшиеся у ручья кони, где-то кричала ночная птица, а закутавшийся в бурку Тимофей сидел у костра и глядел в огонь. Пять лет назад он ехал по этой же дороге из Моздока в Тифлис. И где-то в этих местах, также после Дарьяльского ущелья, не мог тогда заснуть, переживая первую смерть товарища и смерть того человека, которого сам убил. Сколько их будет потом, смертей своих и чужих, за эти пять лет непрерывной войны. Но эти, в горном ущелье, были первыми.
— Иваныч, ты чего не спишь? Ложись, поздно уже, — проговорил вынырнувший из темноты Еланкин. — Ты не волнуйся, мы тут хорошо округу караулим. Из каждого отделения по человеку вокруг ходит.
— Да я и не волнуюсь, Коля, — заверил с улыбкой Тимофей. — Всё-всё, ложусь. — И, подкинув в костёр пару толстых обрубков веток, откинулся на полог. А перед глазами опять всплыла давняя картина на берегу Терека. Бьющийся в агонии Прошка, два заросших чёрными бородами горца, ярко-красная кровь на камнях, на кинжале и зрачок дула ружья, смотрящий ему, Тимофею, казалось, прямо в сердце.
Терек ревел, стараясь свернуть, вырвать, скинуть те огромные каменные валуны, что лежат на его пути, но они были слишком большие для него, эти огромные осколки скал, и вокруг них, окатывая берега, летел сноп брызг.
— Ох как шумит, — обратил внимание, качая головой, ехавший рядом с Тимофеем Кошелев. — Так и кажется, что сейчас волна на дорожку вылетит и всех смоет.
— Весна, вот и вода большая с того, — заметил Блохин и щёлкнул крышкой штуцерного замка. — Как бы порох не засырел. Вон как у того валуна всего окатило.
— А ты, Лёнька, побольше вощёнкой его подматывай. — Чанов показал обёрнутый материей казённик мушкета. — Я аж тремя свой обернул и четвёртой даже само дуло.
— А ежели вдруг нападение? — оглядывая горные склоны, поинтересовался у него Кошелев. — Что, так и будешь из своего завёртыша палить? Ведь опешишь в суматохе.
— Кто опешит, я опешу?! — воскликнул возмущённо Иван. — Федот Васильевич, да я сто раз уж в таких переделках бывал! И чего, опешил хоть раз?!
— Ну, Ванюш, и на старуху ведь бывает проруха, — хохотнув, подметил Лёнька.
— Да идите вы все, пересмешники! — Тот махнул рукой и подстегнул коня.
— Вот тут, на развалинах старинной крепости, и будет полурота егерей стоять. — Гончаров кивнул на возвышающуюся скалу с руинами древней башни и стен. — Хорошее место, чтобы на прицеле все окрестности держать. Даже и полусотню хороших стрелков отсюда большим войском не больно сковырнёшь.
— Не позавидую я зелёным, — заявил Блохин. — Сыро, вечный ветер на скале… бр-р… уж лучше как мы: прошлись, колонну сопроводили — и к лагерному костру в лощину. Красота.
Первый эскадрон капитана Цветциха заночевал в Ларсе и пошёл в сторону Балты, где ему и надлежало стоять, охраняя участок от Владикавказа и до Дарьяльского ущелья. Два взвода от второго эскадрона под командованием Копорского остались на месте.
— В Ларсе места совсем мало для постоя, — пояснял поручику Зимину и Гончарову штабс-капитан. — Тут на постоянной основе рота мушкетёров давно стоит и плюс рабочая партия из нестроевых, а ещё ведь и сотня казаков неделю назад встала. Так что они давно все хорошие места здесь расхватали. Предлагаю разбить в удобном месте палаточный лагерь и не ютиться в сараях.
— Я, с вашего позволения, господин штабс-капитан, хотел бы всё-таки под крышей расположиться, — важно заявил Зимин. — Не в сарае, конечно, а в каком-нибудь приличном месте, более подобающем для офицера, чем солдатская палатка. Скоро месяц уже, как под открытым небом ночуем. Неужели и за приличное вознаграждение невозможно для себя дом или хотя бы чистую комнату снять?
— Ну, насчёт чистой комнаты вы, пожалуй, погорячились, Николай Андреевич, — усмехнувшись, сказал Копорский. — Вы их сакли внутри видели? Если только к местному старшине Дадурову попроситься, но у него уже стоит на постое мушкетёрский капитан.
— Вот я, пожалуй, и обращусь всё же к нему, — решил Зимин. — Авось сговоримся.
— Дело ваше, Николай Андреевич. Не смею вам препятствовать. Сам я, пожалуй, в полевом лагере обоснуюсь. Тимофей Иванович, — манерно обратился он к стоявшему рядом унтер-офицеру. — Будьте так любезны, распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне поставили солдатский шатёр.
— Будет исполнено, господин штабс-капитан. — Гончаров вскинул ладонь к козырьку. — Всё в лучшем виде, Пётр Сергеевич, устроим. Ничуть не хуже, чем в любом доме Ларса, у вас будет.
— Даже не сомневаюсь, — проговорил тот с улыбкой.
Три дня драгуны стояли на месте, устраиваясь. Выставили палатки, соорудили хорошие костровища и натащили со склонов гор сушняка. Из двух прибывших с полуэскадроном повозок выгрузили в отдельный шатёр боевой припас, фураж и провиант. От трёх закреплённых нестроевых одного выставили рядом часовым. В лагере тоже всё время дежурил усиленный караул. Хоть рядом и стояли мушкетёры с казаками, следовало всё же поберечься, места вокруг были неспокойные. Только в декабре, думая прикрыться непогодой, горцы совершили очередной набег. Рота мушкетёров отбилась, но потеряла в бою дюжину человек.
Пехотинцы с прибывшей из Моздока рабочей командой занимались возведением редута, насыпали валы из земли и щебня, выстраивали внутри из природного камня и извести какие-то сооружения, готовили места под установку орудий. Казаки болтались без дела или объезжали дозорами окрестности.
Восемнадцатого апреля к Ларсу подошла первая колонна со стороны Моздока.
— Рекрутов гонят и большой обоз, — оповестил командиров взводов и отделений Копорский. — Начинается наша работа. Два дня колонне дано на отдых, двадцать первого, спозаранку, она должна войти в ущелье и засветло его миновать. Егеря уже выставились на старой крепости, наша и казаков задача — проверить путь и обеспечить ей спокойный проход. После того как колонна минует древнюю крепость, дальше её встречают первый и второй взводы с другой казачьей сотней, после чего мы можем уходить к себе. Выдвигаемся перед колонной ещё до рассвета. Вопросы у кого-то есть?
Вопросов не было.
— Неужто и сами такими же были? — Блохин кивнул на одетых в новенькие мундиры солдат. — Всё топорщится, галдят, куда-то бегают, ружья свои в лагере бросают, унтеры их вечно шпыняют.
— Конечно были, — уверил Тимофей, направляясь к своему лагерю. — Вспомни, как из Астрахани в Моздок шли. Этим хоть фузеи со штыком и по три патрона выдали. А мы вообще из рекрутского депо с пустыми руками выходили, у меня даже отбитое у горцев ружьё отобрали. Помнишь, за Гребенной, у Сунжи дело было? Хватило наконец-то ума начальству новобранцев перед Кавказом вооружать. А так ведь сколько партий при переходе побили.
— Тихо ты! — Блохин оттолкнул выскочившего на тропу пехотинца. — Собьёшь ведь! Куда, глаза раззявив, летишь?
— Виноват, господин унтер-офицер! Простите великодушно! — выкрикнул, вытянувшись по стойке смирно, новобранец. — У меня Кузька из третьей роты флягу водоносную стянул, зараза! Так я за ним побёг!
— А почему без ружья бегаешь? Тебе фузею выдавали? — грозно спросил Гончаров, приставив свой мушкет к ноге.
— Так точно, выдавали. Так неудобственно ведь с ним бежать. Стоит со всеми другими в лагере.
— Вот этот кинжал видишь? — И Тимофей вынул из поясных ножен длинный обоюдоострый клинок. — В пяти верстах от этой тропинки им резали горло вот такому же, как ты. И то ведь он при ружье был, просто за спину его себе закинул. Один горец на землю валит и руки держит, а второй в это время режет и рот зажимает, чтобы тише хрипел. Хочешь так же?
— Не-ет! — ошалело воскликнул пехотинец, таращась на поблёскивавшее лезвие камы. — Не хочу!
— Зовут тебя как? — спросил, убирая клинок в ножны, Тимофей.
— Еме-еля, — протянул тот, таращась на награды драгун.
— Куда служить определили?
— В Саратовский мушкетёрский Попова Ивана Петровича полк! — рявкнул новобранец.
— Хороший полк. Знаем такой, — сказал Гончаров. — Мы с его солдатами во многих баталиях были. Просись к капитану Цыренову, Емеля, мой тебе добрый совет, он сам хороший офицер и фельдфебель у него Ануфрий Игнатьевич весьма опытный. Командиры они, конечно, строгие, но о солдатах своих заботятся. К ним попадёшь, глядишь, живым останешься. И фузею при себе всегда держи, даже когда спишь, мой тебе совет. Понял, нет?
