— Представляйтесь! — прошипел Кравцов. — Ну!

— Исполняющий обязанности командира взвода младший унтер-офицер Гончаров! — рявкнул Тимофей.

— Младший унтер-офицер Игнатов! Младший унтер-офицер Пестов! Драгун Блохин! Драгун Кошелев! — выкрикнули вслед за ним все остальные.

— Гончаров Тимофей. Из крепостных помещицы Дурасовой Стерлитамакского уезда, Верхоторской волости. Обучение: церковно-приходская школа два класса, горнозаводское училище тоже два, — зачитывал лежавшую перед ним бумагу Самохваловский. — В рекрутах с июля 1803 года, сначала был в Уфимском депо, потом в Астраханском. Из последнего выпустился в войска с отличием и примерной характеристикой. По участию в боевых действиях: штурм Гянджи, Нухи, Ахалкалака, дважды Эривани, семь полевых сражений, три раза был ранен. Бежал из плена, вынеся на себе офицера, за что представлен к унтер-офицерскому чину. За отменную храбрость в боях 1805–1806 годов, особенно во время рейда полковника Карягина в Нахичевань, награждён медалью ордена Святой Анны. За особую храбрость и захват неприятельского знамени в крепости Ахалкалак и спасение там же раненого офицера особым указом государя императора награждён знаком отличия Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия…

— Грамотный? — перебил капитана Подлуцкий.

— В формуляре указано, что читать и писать умеет, знает счёт и сложение, — ответил Самохваловский. — Также владеет начальными знаниями по химии и физики, умеет переносить местность на бумагу…

— Языками, конечно же, не владеет? — опять перебил, недослушав, Подлуцкий. — Знаешь какие-нибудь иноземные слова, Гончаров. — Он обратил взор на драгуна.

— I speak English a little…^[2] — слегка запнувшись, ответил тот.

— Where and who taught you the language?^[3] — спросил сидевший за столом майор.

— I was a acolyte to the landowner’s son, I learned the language with him^[4], — ответил после секундной заминки Тимофей.

— Однако, вот вам и крепостной, — хмыкнул Подлуцкий. — У нас вон из Дворянского полка, что при Втором кадетском корпусе открыли, такие порой болваны приходят, упаси Бог! Там та ещё, я вам скажу, подготовка, еле писать и считать многие выпускники умеют. Так, ну химия и физика, у него, наверное, с горнозаводского училища, да и съёмка местности. Так-то это тоже для рудознатца дело важное.

— Он у нас вообще грамотей, — заметил, усмехнувшись, Самохваловский. — Книги в лавках у букинистов постоянно скупает, даже из моего эскадрона один взводный у него их читать брал.

— За судом не был, в порочных связях не замечен? — спросил у Кравцова подполковник. — Не пороли его, надеюсь?

— Тут такое дело, Сергей Александрович, — негромко проговорил штабс-капитан. — Под кнутом он был.

— Ну, тогда какие могут быть разговоры?! — Подполковник развёл руками. — Все вы знаете, господа, что честь офицерская превыше всего! Как же человек, претендующий на получение личного дворянства вследствие обретения первого офицерского чина, и может быть подвергнут телесным наказаниям?

— Так он не нами был наказан, господин подполковник, не нашей, так сказать, властью, — продолжил излагать Самохваловский. — А врагами. Можно сказать, в качестве пытки удары кнутом приняв, ещё и за своего взводного командира, тогда ещё прапорщика Копорского. У нас про этот случай в полку все знают.

— Вот оно ка-ак, — протянул Подлуцкий. — Тогда это меняет дело, был пытаем неприятелем, но честь русского солдата не посрамил, командира и родину не предал и на сторону врага не переметнулся. Хм, интересно. Пусть поручик Копорский отдельной бумагой на моё имя об этом случае подробно доложится, а я в главном штабе посоветуюсь. Следующий.

— Младший унтер-офицер Игнатов Афанасий, из крепостных помещика Басова Орловской губернии, — зачитывал Самохваловский. — Грамоте не обучен. В рекрутах с сентября 1796 года. Унтер-офицерский чин получил после первого штурма Эривани. Участвовал в пяти приступах и девяти полевых баталиях. Трижды был ранен. За примерную храбрость на поле боя награждён Аннинской медалью…

— Читать, считать и писать совсем не можешь? — строго спросил Игнатова подполковник.

— Никак нет, вашвысокоблагородие, не сподобился. Складывать могу немного, считаю до ста, но вот писать, виноват, никак не получается.

— Нда-а, печально, — со вздохом отметил Подлуцкий. — Следующий.

— Драгун Блохин Леонид, в рекруты уходил вместе с Гончаровым в одно и то же время, они с ним из одного уезда, — зачитывал с лежавшего на столе листа капитан. — То же Уфимское и Астраханское депо, последнее также окончил с отличием. Участвовал, как и Гончаров, в пяти штурмах и семи полевых сражениях. Дважды был ранен…

— Грамоте обучен? — прервал Самохваловского командир полка.

— Учусь, вашвысокоблагородие! — Лёнька прищёлкнул каблуками.

— В формуляре отмечено, что неграмотный, — вставил капитан.

— Подойди-ка к тому вон столику, — потребовал Подлуцкий. — Матвеев, а ну дай ему лист! А ты, Блохин, напиши на нём название нашего полка, своё имя и фамилию.

Лёнька взял протянутое ему перо, макнул его в чернильницу-непроливайку, с ходу поставил на листе большую кляксу, которую тут же смахнул наслюнявленным пальцем, немного подумал и, пришёптывая, начал выводить буквы.

«Чего он царапает? — с тревогой думал Тимофей. — Тут как ни пыжься, столько времени никак не сможешь три слова выводить».

— Ну-у, долго ещё ждать? — недовольно бросил подполковник. — Матвеев, подай мне его художества.

Старший писарь выдернул из-под писчего пера у Лёньки лист и протянул его командиру.

— Нда-а, «учится он», — разглядывая каракули, проговорил Подлуцкий. — Из всех трёх слов лучше всего фамилию свою вывел, и то её первые четыре буквы. Расписываешься так, небось, в получении жалованья? «Блох»? — хмыкнул он, показывая лист сидевшему рядом майору и капитану Самохваловскому. — Все руки вон и даже морду чернилами вымарал. Лист затёр. Следующий!..

— Будешь ты у нас, Лёнька, теперь блох, сиречь вша, только вот мужского пола, — подшучивали над товарищем ехавшие в своё расположение драгуны.

— Да идите вы все в баню, зубоскалы! — ругнулся тот. — Я, может, заволновался от такого большого внимания. В первый раз ведь с самим господином полковником беседы вёл.

— И даже письмо ему писал, — хохотнув, произнёс Игнатов.

— Ой-ой-ой. — Лёнька покачал головой. — Я-то, может, и пытался хоть что-то писать, а кто-то просто лапки кверху поднял — «ничего не умею, ничего не знаю, вашвысокоблагородие, безграмотный я».

— Ладно, ну чего ты обижаешься, я же шутейно, — усмехнувшись, проговорил Игнатов. — Ты и правда хоть четыре буквы своей фамилии уверенно пишешь, а я даже и того не могу. Не быть нам в благородиях, братцы, окромя Тимохи.

— Да ладно вам, — проронил тот. — Какие уж там «благородия». Сказали же, всё главнокомандующий будет решать, а потом ещё и Военная коллегия в столице. Да и выслуги унтерской у меня совсем мало, три года вместо положенных двенадцати. Что-то я не верю во всё это.

— Поживём — увидим, — изрёк ехавший рядом Кошелев. — Так-то в Валахии, когда под Суворовым был, после Измаильского штурма сам несколько унтеров знал, которые потом в прапорщики перешли. Но тогда и армия-то у нас была о-го-го! И потери случились при штурме огромные! А всё одно турку мы одолели и крепость ту Дунайскую взяли. Не то что с этой Эриванью проклятущей!

Глава 9. Перед выходом

— Полк, равня-ясь! Сми-ирно! Равнение на середину! Господин подполковник, Нарвский драгунский полк по вашему приказанию построен! — докладывал командиру его новый заместитель майор Елецкий.

Подлуцкий оглядел выстроенные в пешем порядке шеренги и, приложив к каске ладонь, выкрикнул:

— Здравствуйте, драгуны!

— Здравжелаемвашвысокоблагородие! — проревели пять сотен глоток.

— Орлы! Видать, не зажимают интендантские вам порцион, есть силушка? — изволило пошутить начальство. — Отдохнули, привели себя в порядок, пора бы, братцы, и Отчизне послужить. Наши войска в Закавказье повелением государя императора усиливаются как новыми частями, так и рекрутскими командами в виде пополнений. Совсем скоро они начнут прибывать сюда с Моздокской линии. Главнокомандующим генералом от кавалерии Тормасовым Александром Петровичем нашему второму казачьему и девятому егерскому полку приказано обеспечить их безопасный проход к Тифлису по Военно-Грузинской дороге. Выход назначен через три дня, на восемнадцатое марта. Все указания о порядке выдвижения и действиях в Дарьяльском проходе эскадронные командиры получат в штабе отдельно после нашего построения. Прошу прибыть в него без промедления. Ну а теперь майор Елецкий зачитает целый ряд объявлений, касаемых нашего полка. Пожалуйста, Александр Михайлович. — Он кивнул стоявшему рядом с листами бумаги первому заместителю.