Дальше взводные до подхода Кравцова и Копорского стояли уже молча.

Глава 8. «За что крест?!»

— Заходи, Тимофей, наш взвод всё, я самый последний. — Якушев аккуратно расправил лист бумаги, который держал в руках. — Помял, что ли, чуток? Вот ведь неловкий. Теперь поручик заругает.

— К Зимину несёшь? — спросил сочувственно Гончаров.

— К нему. Вам-то хорошо, сами на месте всё решаете. А мне, как челноку, везде сновать приходится, ещё и ответ держать. Чуть что не так — дурак, а то и затрещину отвесит.

— Да уж, непростой характер у Николая Андреевича, — проговорил со вздохом Тимофей. — Держись, Гриша.

— А чего делать? — Тот развёл руками. — Моя б воля — в рядовые драгуны спрыгнуть. Да ведь не даст покоя, затюкает. Ладно, пойду. — И развернувшись, унтер потопал по улочке к месту расквартирования взвода.

В открывшуюся дверь вещевого склада выглянула голова квартирмейстерского писаря.

— Тимофей, чего стоите? Заводи своих! — крикнул он. — Игнат Матвеевич уже ругается.

— Иду, иду! — воскликнул Гончаров. — Постойте пока, братцы, — обратился он к драгунам. — По одному, начиная с отделения Кошелева, сейчас я сам буду вызывать.

— Не торопитесь, как я погляжу, — проворчал сидевший за столиком старший каптенармус полка. — А я вот скоро на обед уйду, и стойте потом, ждите.

— Игнат Матвеевич, да мы поспешали, — проговорил с улыбкой Тимофей. — Я уж и людей выстроил, чтобы без заминки заходили. Ну чего ругаешься?

— Не начинал ещё даже, — хмыкнул тот. — Ладно, давай первого заводи.

— Блохин! — выкрикнул взводный. — Забегай быстрее.

— Тут я. — Драгун заскочил внутрь. — Здравствуйте, люди добрые. Мне бы всю одёжу и амуницию поменять.

— Шуткуешь всё, Лёнька, — проворчал каптенармус. — Держи. — И протянул серую однобортную шинель. — Погоны сам на неё нашьёшь. — Он положил на стол розовые матерчатые лоскуты. — Хлястик проверил? Есть? Ага, дальше. Панталоны из белого сукна под высокий сапог, которые под строй. Забирай. Рейтузы с чёрной кожаной обшивкой в шагу и пуговицами, походные, эти под укороченный сапог. Перчатки белые замшевые с крагами для строя — одна пара. Галстук чёрный суконный с завязкой на тесёмках. Всё. Расписывайся у Елисея и выходи.

— Всё-ё? — протянул огорошенный Лёнька. — Игнат Матвеевич, как же всё?! Да тут едва ли четверть от положенного будет? Сказали же, к генеральскому смотру старое заменят.

— Блохин, ты долго будешь моё терпение испытывать? — проговорил устало каптенармус. — Всё, что приказано было выдавать, то я и выдаю вам. Скажите спасибо и на этом. У вас время носки ещё не вышло. Сапоги вы свои пожжённые в Нухе только год как сменили. Каски тоже. А для смотра, тут больше всего шинель в глаза бросаться будет. Велено было в шинелях, пусть даже и жара будет, в строю стоять. Остальное давайте сами штопайте. А то привыкли они, понимаешь, раньше времени мундир менять. Избаловались. А если ревизия со столиц приедет, что, Тормасов сам, что ли, с ними, с ревизорами, объясняться за недостачу будет? Расписался?!

— Расписался, — буркнул, выводя на листе заглавную букву своей фамилии, Лёнька.

— Ну вот и скатертью дорога. — Каптенармус махнул рукой. — Следующего давай!

— Драгун Кошелев! — Ветеран подшагнул к столу.

— Федот Васильевич. — Каптенармус, взглянув на вошедшего, улыбнулся приветливо. — Слышал я, в чинах ты растёшь? Отра-адно, отрадно. А почему я унтерских галунов у тебя не вижу?

— Да не-ет, Матвеевич, ты чего? В рядовых я пока. — Тот мотнул головой. — Временно на отделенного командира поставили.

— Ну-у, это пока временно. — Тыловик хитро тыловик. — Ладно, галунную ленту давать сейчас я не буду, не к месту это как бы. Вещевое пока получай. Ну что, с шинели, пожалуй, и начнём…

В конце февраля — начале марта в Тифлисской равнине прошли сильные дожди, и по размякшей земле топали сапоги проходивших воинских подразделений.

— Шире шаг! Равнение в рядах держать! — покрикивали командующие колоннами офицеры.

— Бум, бум, бум — отбивали такт марша ротные барабанщики.

Драгунам тоже приходилась несладко, помимо пешего прохода, им приходилось отрабатывать его и на конях. А время неумолимо приближалось к назначенному генеральскому смотру. Полковое начальство нервничало и заставляло по новой месить грязь. Прошло десятое марта, но команда на его проведение так и не поступила.

— Главнокомандующий занят посольскими делами, — разъяснили драгунам всё знающие штабные писаря. — Из Тегерана новое посольство пришло, персы уверяют, что дружить с нами хотят, а особые шахские люди местные народы лихими речами к бунту склоняют. Потому то там, то здесь они и вспыхивают.

Действительно, не успели разогнать под Кубо́й войско Ших-Али-хана, приведшего в свои бывшие владения горцев, как в Имерети поднял мятеж Соломон II. На всё это новому главнокомандующему приходилось отвлекать значительные силы не успевших ещё восстановиться войск.

— В Турции тоже, говорят, сейчас неспокойно, — продолжали «просвещать» штабные. — После большого ноябрьского мятежа новый султан крепко с англичанами сдружился, те ему золота на кораблях и оружия навезли и, оттеснив французов, теперь сами войска правильному бою учат. Вот он и склоняется к тому, чтобы перемирие с нами прервать, и похваляется выбить с Валахии и Кавказа. Так что не быть миру, братцы, опять супротив всех нам придётся воевать.

Наконец пришло известие о провидении большого генеральского смотра с теперь уже окончательным сроком, определённым на двадцатое марта.

— Старайтесь лучше, братцы, — напутствовал своих драгун подполковник Подлуцкий. — Как мы сегодня себя покажем, такого потом мнения о нас и будет новый главнокомандующий.

В последний раз пробежались вдоль колонны эскадронные командиры, осматривая ряды, от головы долетел сигнал штаб-трубачей, и полк пошёл к выбранному для парада месту.

— Одно хорошо, земля чуть просохла, — до Тимофея долетел из-за спины голос Кошелева. — Дойдём до нужного поля, хоть грязью не заляпаемся, как раньше.

Мартовское солнце припекало по-летнему. Так и хотелось скинуть с себя эту надетую не по сезону шинель и остаться в одном лишь мундире. Но об этом и думать даже не моги! Единообразие войск нарушать было никак не позволительно. Зазря, что ли, выдали их всем, причём только недавно завезённые из Астрахани? Так что парились все вместе от рядового и до полковника включительно. Генералы же стояли в своих чёрных плащах на сколоченных помостах подле Тормасова и, помахивая султанами из перьев на своих широких шляпах, вели промеж собой и со стоявшими тут же представителями местной и чужеземной власти начальственные и, конечно же, мудрые беседы.

Ехавший правофланговым Гончаров скосил глаза. Важный генерал, похоже, как раз сам Тормасов, кивая на проходившие мимо ряды кавалерии, пояснял что-то краснощёкому толстячку в чалме и дорогом шёлковом халате.

«Персидский или османский посланник? — гадал Гончаров. — А может быть, кто-нибудь из местных ханов? А пёс их знает, этих восточных правителей. Да-а, хитёр Александр Петрович, неспроста он сие действие устроил. Видно, хочется ему убедить всех с ближних и дальних окрестностей, что Российская империя в Закавказье сильна и неудачный Эриванский поход на состояние её войск здесь никак не повлиял. Потому и артиллерию со всего края собрали. Вон она на передках позади катит, даже сквозь цокот копыт слышен грохот орудийных колёс».

«Точно, он самый Тормасов это и есть», — уже стоя в первой шеренге развёрнутого полкового строя, Тимофей признал того самого, отмеченного им, генерала. Теперь после наблюдения за проходившими торжественным маршем войсками он, как и полагается, вместе со своей ближней свитой объезжал выстроенные войска. Вороной жеребец, прядая ушами, косился на драгунских коней, а их высокопревосходительство вглядывался в лица их всадников.

Вот кавалькада, миновав знамя и полковой штаб, проехала вдоль шеренг первого эскадрона и приблизилась ко второму.