Неприятель вслед за отходившим в горы корпусом не пошёл, и Хусейн-Кули-хан даже отправил послание в Тегеран о том, что победил русских под стенами крепости Эривань и изгнал их остатки в зимние горы, где они все и сгинули. Меж тем, теряя людей, корпус двигался медленно в сторону Тифлиса.
— Темнеть начинает, — взглянув на затянутое снеговыми тучами небо, проговорил озабоченно Кошелев. — Привал нужно делать. Дальше пойдём или, может, тут встанем?
Тимофей огляделся, в седловине снега, конечно, побольше, но зато не так ветер задувает, как в том же ущелье. Впереди, шагах в двадцати, валялась перевёрнутая сломанная арба, рядом с ней лежали три уже заледеневших трупа.
— Разгребай прямо тут под стоянку, Федот Васильевич. — Он кивнул головой в сторону повозки. — На ночь нам дров из неё точно хватит, чтобы греться. Лёня, Степан, вы раненых на снег спустите с коней, а потом Васильевичу помогите с обустройством. Потом уж коней все вместе покормим. Пошли, Ваня, покойных хоть немного в сторону отнесём, не дело это, чтобы они прямо на дороге вот так вот валялись.
Ветер бросал снег в лицо, а они с Чановым, натужно дыша, волокли одеревеневший труп к скалам.
— Вот тут и положим солдатиков у камней. — Тимофей указал на видневшиеся из-под снега огромные валуны. — Сейчас и остальных сюда же притащим, а потом их снегом немного закидаем. По весне травой хорошо прикроет, а глядишь, и камнями с оползнем засыплет, всё не в дорожной грязи они будут лежать.
Со стороны темневшей на снегу повозки раздавался стук, и вскоре потянуло дымком. Ребята, расчистив до колена сугроб и плотно утоптав оставшийся снег, постелили на него полог, затем воткнули кол и натянули сверху конусом второй, большой кусок парусины. С прикрытой палаткой, с подветренной стороны, уже разгорался костерок. На него повесили сверху котёл, в котором плавился снег.
— Как вы тут, братцы? — Тимофей заглянул в темневшее нутро самодельной палатки. — Руки-ноги чувствуете? Не застыли?
— Хорошо, хорошо нам, Иваныч, — отозвались Елистрат с Колькой. — В бурках-то совсем тепло, а тут даже теперь и не дует. Не беспокойся.
— Перевязать бы вас не мешало, да боюсь, застудим, — проговорил Гончаров озабоченно. — И ведь чистой перевязи никакой не осталось. Дня три ещё, и спуск в долину будет, там уж и холста, и тряпок всяких прикупим.
— Много не закидывай дров, Лёнька! — донёсся ворчливый возглас от костра. — А то на варку сейчас и на утренний разогрев этой повозки точно не хватит, чему тут с одноосной особо-то гореть, так, кошкины слёзки одни.
— Хорошо хоть, эту нашли, — отозвался Блохин. — Деревьев совсем никаких в округе нет.
— Ну, так-то да-а, считай, повезло нам сегодня, — согласился Кошелев. — Палатку, конечно, никак не протопишь, зато с горячим ужином будем. Ваня, ты давай-ка конину тонюсенькими пластами начинай стругать, так она быстрее сварится.
К сидевшему на пологе Гончарову подошёл Лёнька и, скинув с себя бурку, накинул её на друга.
— Всё, твоё время, Тимох, грейся, я всё равно у костра толкусь.
С готовкой на заморачивались, в закипевшую воду засыпали мелко дроблённую на крупу пшеницу, сюда же кинули тонко наструганную конину и заледеневшие сухари.
— На раз только соли. — Кошелев покачал головой, взвешивая в ладони холщовый мешочек. — Всё сыпать али как?
— Половину, наверное, — предположил Тимофей. — Всё хоть немного для вкуса на второй раз будет.
— В такой морозной жути и соли не нужно, лишь бы горячая пища была, — заметил Чанов. — В прошлый раз ледяными сухарями ужинали, словно и не ел. Брюхо от голода часа через два уже скрутило. Заколел, если б не растолкали, так бы и не проснулся, поди.
— Зато сегодня прямо по-ба-арски ужинаем, — проворковал, пробуя варево ложкой, Лёнька. — Жидковато, конечно, не как на квартировании каша, но зато ску-усно.
— Так и ничего, что жидковато, — произнёс Чанов. — Мясное же. Ну-у чего ты, долго ещё ждать?
— Обожди, Ваня, крупа не разварилась, — дуя на ложку, ответил ему Блохин. — Чего толку не размякшую глотать, такая и сытость не даст. Ещё немного времени нужно.
— Не разварилась у него, а сам вон уже третью ложку подряд мечет, — проворчал Чанов. — У меня, глядючи на тебя, уже опять брюхо, как вчера, сводить начало.
— Всё, нет больше деревянного. — Ярыгин кинул обрубки от повозки в кучу подле костра. — Маленькая арба была. Лёнька, дай мне тоже попробовать? Гляди, сколько я тебе дров наготовил.
— Да обождите вы! Ну чуток ведь ещё поварить нужно! Стёпа, ты треть дров в сторону отложи, чтобы ненароком всё не спалить. Утром в оставшееся в котле снега докинем, покипит маненько, и жижу как похлёбку черпать будем.
Эту ночь драгуны из отделения Гончарова спали сытыми. Храпели, прижавшись друг к другу под одной буркой, Тимофей с Лёнькой, так же как и они, грелись все остальные, а порывистый ветер накидывал на парусиновую палатку снег, заметая её. Дремали рядом, сбившись в небольшой табунок, и кони. Они-то и разбудили поутру Кошелева своим фырканьем.
Еле сдвинув в сторону занесённый снегом полог, Федот, кряхтя, вылез на карачках наружу. Ветер стих, в распадке прояснилось, но стало заметно холоднее.
— Вставайте, ребятки! — крикнул он, оглядываясь. — Подъём, подъём, вон как подморозило. Встаём, наших догонять нужно.
Через два дня растянутая колонна осадного корпуса достигла предгорий у Памбакской долины. Здесь, у селений, стояли армейские обозы, не посмевшие зайти в горы. Спустившись, Гудович дал войскам пять дней отдыха. Далее они пошли неспешным маршем в Тифлис.
Также претерпели страшные лишения и войска под командованием Небольсина, которые, дабы не быть отрезанными от основных сил персами, Гудович повелел выводить из Нахичевани. На марше они были окружены и атакованы тридцатитысячной армией Аббас-Мирзы, но, разбив её, сумели прорваться через Карабахский хребет к Шуше. Дорога на Елисаветполь была для них открыта.
К Рождеству обе части Закавказской армии смогли достигнуть зимних квартир. Эриванский поход Гудовича, покрывший славой русских солдат, нанёс репутации и высокомерию фельдмаршала жестокий удар. Расстроенный физически и нравственно, осознавая своё бессилие руководить делами в Закавказье, он просил государя уволить его с должности наместника и командующего армией.
Просьба маститого фельдмаршала была уважена, и указом Александра I в преемники ему был назначен генерал от кавалерии Тормасов Александр Петрович.
Глава 7. Взвод
— Света сюды дай побольше, — проворчал эскадронный лекарь. — Сто раз уже говорил — на перевязку больше его надо. Нет ведь, всё в потёмках вечно делать приходится.
— Да уже три сальных свечи зажгли, Акимович, — хмыкнул Блохин. — Чего мы виноваты, что ты как тот старый, слепой кот уже, который в сенях мордой в миску тычется?
— Ты мене попеняй ещё, попеняй годами, Лёнька! — взрыкнул лекарь. — Забыл, как я тебя самого штопал? Ох и попадёшься ты ко мне в руки, зараза болтливая!
— Да не дай Бог! — Тот перекрестился и пододвинул ближе зажжённый масляный светильник. — Я уж лучше, если вдруг какая рана и случится, в полковой госпиталь отдамся.
— Ну вот и этих надобно было там же держать. — Эскадронный эскулап мотнул головой в сторону топчанов с Балабановым и Еланкиным. — Нет ведь, с собой на квартиры всё тащат, а ты ходи по ним по всем, обихаживай.
— Ладно тебе, Поликарп Акимович, ну чего ты ворчишь? — Тимофей поставил на стул рядом с ним таз кипячёной воды. — Сам ведь знаешь, как главный и полковые госпитали загружены после похода. Какой уж там может быть уход за ранеными? Так, если только на самую скорую руку. А ты-то у нас человек опытный, серьёзный и обстоятельный, никакому врачу в знаниях не уступишь. Ещё ведь при Очакове и Измаиле ребяток пользовал. И рука у тебя лёгкая, вон как после тебя раны рубцуются, скоро уже, небось, и нитки со швов снимать будешь.
— Рано ещё, — нахмурив брови, буркнул лекарь. — Кольке точно пока рановато. А вот по Стёпке поглядим, может, и сниму. Сейчас перевязь только стяну. Скинул мундир? — Он обернулся к Ярыгину. — Ну а теперь и рубаху исподнюю тоже сымай.
