Я целую ее в макушку.

— Может, тебе стоит прилечь?

— Я в порядке. Но думаю, все же позволю тебе закончить готовить ужин. — Должно быть, она чувствует мою нерешительность, потому что смотрит на меня, подняв брови. —Я напишу тебе рецепт. Все будет хорошо.

— Ты напишешь мне рецепт?

— Я не собираюсь туда возвращаться. — Ее щеки надуваются. — Запах...

— Больше ни слова. — Я обхватываю ее рукой за талию и веду в гостиную.

Ванесса еще не решила, хочет ли сменить свой дом на то, что называет «особняком». Она вырастила Хейван в этом доме, и он полон воспоминаний, и я ее понимаю. У меня есть план превратить особняк в гостиницу типа «постель и завтрак», если та не захочет там жить, но пока еще не нажал на спусковой крючок, ожидая ее решения.

— Эй? — Голос Хейван доносится из передней части дома..

Мы с Ванессой встречаемся взглядами и улыбаемся. Как два родителя, которые рады услышать, что их ребенок вернулся домой.

Ванесса

Хейс уходит с моего пути, и я бросаюсь к двери. Хейван ставит сумку, а я быстро иду к ней, отчаянно желая обнять своего ребенка.

— Ты дома! — Я бросаюсь к ней и обнимаю ее так крепко, что она симулирует удушье. — Я скучала по тебе.

Я отстраняюсь, и взгляд Хейван устремляется к Хейсу.

Я отпускаю ее, и она прыгает в его объятия.

Она впервые видит его с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка. Хейс держит ее, оторвав ноги от пола, и мое сердце тает, когда я замечаю, что его глаза закрыты.

— Папа, — тихо говорит Хейван.

— Да, детка, — шепчет он.

— О, боже. — Я обмахиваю лицо рукой словно веером, когда новая волна эмоций обрушивается на меня, и слезы быстро следуют за ней.

Глаза Хейса резко открываются и вспыхивают беспокойством за несколько секунд до того, как он расслабляется и улыбается. С какими бы гормонами беременности я ни сталкивалась, тот в равной степени имеет дело с гормонами неандертальца. Эта беременность сделала его очень участливым.

Он отпускает Хейван, и она поворачивается ко мне.

— Это безумие... мама? Ты плачешь?

— Да. — Я провожу рукой по щеке.

Улыбка Хейса теплая и нежная, когда он смотрит, как я расстраиваюсь. Если бы Хейван здесь не было, то затащила бы его на диван и занялась с ним сексом. Такой нежной стороны в нем я раньше не видела, и от этого люблю его еще больше.

— Что на ужин? — Она заходит на кухню. — Я уже целую вечность не ела домашней еды, и умираю с голоду.

— Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете. Ты ведь знаешь это, верно?

Я пожимаю плечами.

— Обычное дело.

— Что это должно быть? — Хейван протягивает мне миску с сырым мясом, от которого запах бьет мне в ноздри, как из пневматической пушки.

Совместное нападение тошноты и желудочной кислоты заставляет меня прикрыть рот.

— О, боже... — Я бегу в ванную и, к счастью, успеваю вовремя.

Хейс

Я, наконец, перевожу дыхание, когда слышу, как закрывается дверь ванной. Хейван стоит в коридоре с озабоченным выражением на лице.

— С ней все в порядке. — Я шагаю к острову на кухне, где передо мной разложены все ингредиенты для фрикаделек. — А вот со мной нет. Ты знаешь, как готовить фрикадельки?

Хейван присоединяется ко мне, но напряжение в ее теле каждый раз, когда она поворачивается к коридору, говорит, что она не уверена, что с ее мамой все в порядке.

— Она больна?

— Нет. — Я чешу челюсть, размышляя, стоит ли мне просто вывалить все это дерьмо в миску.

— Так странно видеть тебя здесь. — Хейван садится напротив меня у острова. Наклоняет голову. — Этот дом уменьшился? Потому что с тобой он кажется намного меньше.

— Он маленький. У меня синяки на ногах, подтверждающие это.

Она хихикает, а затем указывает на яйцо и предлагает мне разбить его в фарш.

— Не могу дождаться, когда увижу твое жилище. Мне всегда было интересно, как особняк выглядит внутри.

— Да? Твоя мама не уверена, что хочет там жить.

Ее глаза расширились.

— Она что, сумасшедшая? — Она насыпает панировочных сухарей в чашку и протягивает ее мне. — Тот дом офигенный.

Нормально ли чувствовать гордость, когда твой ребенок-подросток одобряет твой вкус в чем-то?

— Вы, ребята, собираетесь пожениться?

Я высыпаю сухари.

— Думаю, нам стоит подождать твою маму...

— Это «да». — Она протягивает мне сыр пармезан с хитрой ухмылкой.

— Эй, я вернулась, — говорит Ванесса, направляясь мимо кухни в гостиную.

— Ты заболела? — спрашивает Хейван, и я наблюдаю за Ванессой, чтобы увидеть ее реакцию.

Ее глаза расширяются.

— Эм...

— Стой, я знаю, что тебе поможет. — Хейвен подходит к шкафам и достает бокал, затем ищет бутылку вина. И не находит ни одной.

Я выбросил все запасы спиртного в доме и сам поклялся не пить. Пока Ванесса не сможет спокойно выпить, мое тело — зона, свободная от алкоголя.

Мы с Ванессой улыбаемся друг другу.

— Где вино?

Я прочищаю горло и начинаю резать лук.

— Вина нет, милая.

Хейван с опаской смотрит между нами и опускает бокал.

— Нет вина. — Я наблюдаю, как ее глаза медленно расширяются, а челюсть отвисает. Затем все ее лицо озаряется. — Ты беременна! — Визг, который вырывается из ее тела, может разрушить звуковые барьеры.

Она бросается к дивану и ныряет в мамины объятия.

— О, эм... будь осторожна.

— Я буду сестрой! — Хейван и Ванесса падают на диван, хихикая. И черт меня побери... моя грудь...

От невыносимого сдавливания трудно дышать.

— Надеюсь, это будет девочка, — говорит Хейван сквозь смех. — Нет, мальчик! Подожди... нет, девочка! Уф, мне все равно. Я буду сестрой!

Ванесса плачет. Снова.

Хейван хлопает.

А я... Я провожу рукой по щекам.

Этот гребаный лук.

ЭПИЛОГ

Ванесса

— Ай, ты бля... ой, глядь!

Я прикрываю рот, чтобы не рассмеяться, когда Хейс сгибается пополам и хватается за колено, которым только что ударился о наш сделанный на заказ итальянский комод для пеленания младенцев.

До срока родов остался месяц, и дом площадью 1500 квадратных футов превратился примерно в 500 квадратных футов свободного пространства.

Сказать, что Хейс сошел с ума, покупая детское оборудование, значит преуменьшить. Он превратил наш дом в детскую комнату для миллиардеров. От слюнявчика «Гуччи», сумки для подгузников «Прада» и пинеток «Бёрберри» до одеяла за восемь тысяч долларов и люльки за три тысячи долларов. И нельзя забыть о пустышке от «Армани». Кроме того, здесь есть импортная кроватка ручной работы, роскошный стульчик для кормления и детские качалки космической эры, по одной на каждую комнату.

— Знаешь, тебе пока не нужно следить за языком. — Я потираю свой очень беременный живот через комбинезон.

Страдальческое выражение лица Хейса проясняется, и его взгляд становится нежным.

— Она меня слышит.

— Она не знает, что значит «блядь».

Его глаза расширяются.

— Теперь ее первым словом будет слово на «б».

Хихикаю и пробираюсь через коробки с органическими, гипоаллергенными, экологичными подгузниками. Я даже не хочу знать, сколько они стоят.

— Ты слишком беспокоишься. — Я притягиваю его к себе, чтобы обнять.

Одной рукой он обнимает меня, а другую кладет мне на живот.

— Ничего подобного, когда речь идет о моих девочках, — рычит он мне в шею. Мягкая ткань его фланелевой рубашки и тепло его тела вызывают у меня желание забраться на него и вздремнуть. Хейс в деловом костюме — зрелище, которое заставило бы растаять любую женщину или мужчину, но в клетчатой фланели, джинсах и ботинках со шнуровкой — это мгновенный удар по либидо.

— Знаешь, я тут подумала, — говорю я, пока он целует дорожку от моей шеи до уха.