Однако Шасти не знала ничего толком про этот свет. А к Нишаю я раньше лезть с расспросами опасался.

Теперь бы можно — да только когда? Шли мы быстро, не очень-то и поговоришь. Да и походных забот для разговоров было более чем достаточно.

Заросли акации становились всё выше, потом появились деревья, и Сурлан тихонько свистнул: «Привал».

Сигнал передали по цепочке — вперёд и назад.

Волчьи всадники берегли силы зверей и шли рядом с нами, сохраняя, впрочем, положение передового отряда. И точно так же волчья молодёжь тащилась сзади.

Положение изменилось только для командира «безлошадных» найманов да их колдуна — командовал теперь только Сурлан.

У вольных племён чётко определено, что во время похода командует самый старший и опытный воин, а в бою — военный вождь.

Опытным у нас был Сурлан, а военным вождём — я, и в головы найманов Нишай это уже впечатал.

Он сказал, что такое командование ему удобно: и сейчас, и в бою. У колдуна своя роль, своя игра. Ему некогда будет заниматься общей стратегией.

Последние два часа Нишай шагал, по уши погрузившись в мысли, и я его не отвлекал.

Начинать игру будет наш чёрный мастер. Его роль — тянуть время. Пусть рожает сценарий. А я пока буду присматриваться и оценивать противника уже с военной точки зрения. И вступлю, когда пойдёт другая игра.

Услыхав свист Сурлана, Нишай тут же опустился на камень. Потёр пальцами виски.

— Я могу вызвать зеркало, — сказал он, показывая, что не забыл о моём вопросе, просто слишком устал, чтобы отвечать на ходу. — Шасти знает эту магию, она сумеет поставить второе зеркало, и ты сможешь поговорить с ней. Но сил это отнимает много, а нам они очень потом…

Он вздохнул, снял сапоги и пошевелил ступнями в подобии кожаных носков, мехом вовнутрь. Экипирован Нишай был тщательно — подбитый соболем плащ с капюшоном, носки эти хитрые.

Мы спустились с гор, и колдуну стало жарко. Он стащил «носки», вытянул босые ноги. Сорвал травинку и сунул в рот.

Я знал, у такой травы — сладкие корешки.

— Проголодался? — спросил я, опускаясь рядом.

— Ещё как, — кивнул он. — Магическая работа требует хорошей еды, а где её взять?

— Ничего, сейчас наши мужики поймают кого-нибудь. А не найдут дичи — так колдуна можно зажарить, — беззлобно пошутил я. — Зачем нам два колдуна?

— Не скажи, — покачал головой Нишай. — Этот колдун умеет бросать молнии. Хотя до Шасти ему далеко. Хочешь, я отдохну немного, и сделаю зеркало? Вдруг мы больше её не увидим?

— Увидим, не каркай, — нахмурился я. — Ну её, эту магию. Береги силы. Давай, я постелю плащ, а ты — поспи?

Нишай кивнул и тут же свернулся на моём плаще, укрывшись своим.

Я подозревал, что он занят не просто размышлениями, но и какой-то подготовительной магией, потому и выглядит уставшим.

— Остался последний переход до горы, — предупредил Сурлан.

Он вытащил из мешка топорик, похожий на скифский из музея, только не изъеденный ржавчиной, а ухоженный и блестящий. И пошёл рубить ему рукоять подлиннее.

Раздался стук топориков — воины готовили древки для копий и таких вот топориков.

Эх, сюда бы настоящий топор…

Охотники не оплошали. Впрочем, с ними отправился Мавик, а потому пришлось звать найманов, чтобы притащить несколько маральих туш и для людей, и для крылатых волков.

— Зверь тут непуганый, — пояснил мне Сурлан. — Раньше никому нельзя было охотиться у Белой горы. Но теперь — можно.

Я кивнул: все понимали, что обратного пути у нас нет.

Охотники быстро вырезали самые лучшие куски мяса, чтобы запечь на огне, на решётке из сырых веток. Туда же пошло всё самое вкусное — печень, нутряной жир, мозг.

Волкам тоже перепало достаточно, чтобы они взбодрились, но не наелись до отвала. А то — какие из сытых волков летуны?

Поев, Нишай вынул из походной сумки связку амулетов и подозвал наших охотников.

— На всех у меня не хватит, но вот… — он протянул Сурлану четыре амулета. — Разделите их сами, кому нужнее. Они предохранят вас и от магии, и от случайных стрел.

— А себе оставил? — спросил я.

Нишай пожал плечами:

— Зачем? Меня будут брать живьём.

Амулеты охотники разобрали не без интереса. Стали выпрастывать из-под рубах свои обереги. Они серьёзно отнеслись к словам Нишая.

Даже Сурлан покопался в своём мешке и вытащил объёмистый кожаный мешочек на шнурке. Повесил на шею.

— Вперёд! — скомандовал он. — Нужно успеть к Белой горе до заката!

— А почему? — удивился я.

— Таков обычай, — пояснил, поднимаясь Нишай. — Воины приходят к Белой горе в сумерках. Именно тогда в неё можно войти. Не утром, не днём — всегда на закате. Если мы явимся к закату, Шудур не станет нарушать древний обычай. Он позволит нам послать воинов с волчатами к входу в пещеры.

— А если мы не сможем войти?

Нишай пожал плечами:

— Нас видели спускающимися с горы. Нас ждут. Я всю дорогу искал магический ключ к горе. Попробую открыть её пещеры силой. Если мы сумеем укрыться внутри — это будет забавно. Я даже не знаю, что тогда предпримет Шудур.

— Он боится тех, кто живёт в горе? Дьайачы?

— Должен бояться. Но давно уже потерял страх. Все правители когда-то клялись не затевать у Белой горы свар и сражений. Но пришло плохое время, и клятвы забыты.

— А мы? Мы ничего здесь не нарушаем?

Я вспомнил про вкусную непуганую дичь. Да и к горе мы идём не с мирными намерениями.

— Поздно бояться, Кай, — улыбнулся колдун. — Законы уже нарушены. Найманы гнались за старшим сыном правителя Юри до самого перевала. Думаешь, они хотели обнять его и подарить жену или новый меч? Они хотели убить его, Кай. Может быть, потому гора и закрылась, а терий Верден остался и без чудесного города, и без горного молока и высшего посвящения в воины. Ведь сна в пещерах Белой горы тоже не будет.

— Хватит гадать! Идём! — велел Сурлан. — Не мы первыми обнажили оружие в священном месте. Но мы вернём его в ножны в крови врагов!

Найманы радостно заорали, им понравились слова дикаря.

Печать изменила их совершенно. Они были готовы сражаться за нас и умереть.

— Какой страшный мир, — пробормотал я.

— Мир прекрасен, — не согласился Нишай. — Взгляни на стройность его сосен, на белую макушку горы? Это люди принесли в него страх.

Мавик первым почуял чужих. Мы ещё не вышли из леса, как мой волк насторожился и толкнул меня носом.

А потом забеспокоились и волки тех, кто шёл впереди.

Вдруг мелькнула противная мысль, что ещё можно уйти. И если не отступлю сейчас, другой возможности больше не будет.

Ещё можно успеть развернуть отряд. И хрен нас найдут в горах, если мы сами не выкатимся под удар.

В чём вообще кроется военная доблесть, что заставляет нас идти на врага?

Почему я должен отомстить в мире, где не сражался? Где и сейчас толком не понимаю, кто и за что воюет?

Единственное, в чём я был уверен — что моя сторона правая. Вольные племена не убивали детей и женщин. Не устраивали набеги на город вайгальцев, чтобы сжечь его к чёртовой матери. Они предпочитали вооружённых и опасных противников.

Но как же Айнур? Он стоял ближе к захватчикам, и уже понимал, что для победы хороши любые средства. Что победителя потом оправдают, а мёртвый останется мёртвым.

Это что же выходит, именно цивилизованность делает из нас тварей, не знающих жалости? Но почему?

Когда небо окрасилось алым, появился просвет в кедровнике.

— Быстрей! — прошептал Нишай.

Тропа вильнула, каменистая равнина открылась нам, и я увидел Белую гору во всей её красе. Величественную, с вершиной, уходящей в туман заката. Чёткую и словно бы подсвеченную неведомым режиссёром.

Или это что-то светилось в серых каменных скалах за Белой горой?

— Пришли! — объявил Сурлан.

Никакого «входа» в Белой горе заметно не было, чтоб её бесы побрали, эту магию. И вообще это была, скорее, скала — совершенно неприступная на вид. Но что белая — это точно.