— То же самое я слышала по радио. Теперь я слышу это от того, кто, как я знаю, видел все своими глазами. Ваши слова делают картину более реалистичной. — Она насупилась еще больше. — И немцы, как сообщает радио, снова наступают в глубь Польши.

— Я знаю. Я тоже слышал. Мои друзья — мои друзья-гои — радуются таким сообщениям. Когда я слышу их, я не знаю, что думать. Ящеры не смогут выиграть войну, но и проклятые нацисты — тоже.

— Не должны, — сказала Наоми — с точностью человека, изучавшего английский язык специально, а не выросшего среди него. — Они могут. Ящеры могут. Немцы могут. Но не должны. — Она с горечью рассмеялась, — Когда я была маленькой девочкой и ходила в школу, до прихода Гитлера к власти, меня учили, что я немка. И я верила в это. Разве не странно — если подумать об этом теперь?

— Это более чем странно. Это… — Гольдфарб стал искать подходящее слово. — Как называются такие странные картины, где идет дождь из буханок хлеба или на которых вы пилите часы, капающие вниз с чурбана, словно они сделаны изо льда и тают?

— Сюрреалистические, — сразу же ответила Наоми. — Да, это так и есть. Совершенно точно. Я — немка? — Она снова засмеялась, затем встала по стойке смирно, вытянув прямую правую руку. — «Один народ, одно государство, один фюрер!» — громовым голосом имитировала она высказывание Гитлера, и это была неплохая имитация.

Он подумал, что это шутка. Может быть, она и собиралась пошутить. Но когда ее рука опустилась вниз, все ее тело задрожало. Лицо скривилось. Она заплакала.

Гольдфарб обнял ее.

— Все в порядке, — сказал он.

Конечно же, нет. Они оба знали, что не все в порядке. Но если вспоминать о прошлом слишком долго, как можно продолжать жить? Дэвиду стало ясно, что он гораздо ближе к «истинному британцу», чем он себе представлял.

Наоми прильнула к нему, словно к спасательному кругу. Будто она была матросом корабля, в который только что попала торпеда подводной лодки. Он прижимал ее к себе с таким же отчаянием. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, ее губы раскрылись. Глубоко в горле девушки родился стон, и она притянула его к себе.

Наверное, это был самый странный поцелуй в его жизни. Он не пробудил в нем вожделения, как многие менее значимые поцелуи с девушками, о которых он заботился меньше. Тем не менее он был рад поцелую и почувствовал сожаление, когда тот закончился.

— Я должен проводить вас обратно к вашему жилью, — сказал он.

— Да, наверное, стоит, — ответила Наоми. — Вы сможете познакомиться с моими родителями, если пожелаете.

Он боролся с ящерами с оружием в руках. Неужели теперь он струсит? Неужели он побоится принять такое предложение? Конечно, нет.

— Превосходно, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить обычным тоном.

Наоми взяла его под руку и улыбнулась ему так, словно он только что сдал экзамен. Может быть, он и в самом деле сдал экзамен.

Большая группа темнокожих Больших Уродов стояла неровными рядами на травянистой поляне рядом с флоридской авиабазой. Теэрц увидел еще одного тосевита такого же цвета, который вышагивал перед ними. Пилот вздрогнул. Своим бессмысленным расхаживанием и свирепым видом Большой Урод с тремя полосками на каждом рукаве покрытия верхней части тела напоминал ему майора Окамото, который был его переводчиком и тюремщиком в японском плену

Самец с полосками на рукаве прокричал два слога на своем языке.

Остальные тосевиты резко застыли в вертикальном положении, плотно прижав руки к бокам. Теэрцу это казалось нелепым, но, похоже, вполне устроило или по крайней мере успокоило Большого Урода с полосатым покрытием верхней части тела.

Этот самец снова прокричал что-то, на этот раз целую фразу полнейшей чепухи. Теэрц в японском плену научился понимать тосевитский язык, но во Флориде это не помогло. В Империи на всех трех мирах использовался один и тот же язык: встреча с планетой, на которой говорили на десятках различных языков, требовала от самцов Расы значительного умственного напряжения.

Темнокожие Большие Уроды маршировали туда и сюда по травянистому полю, повинуясь командам, которые подавал самец с полосками. Даже их ноги двигались назад и вперед в одинаковом ритме. Когда они сбивались, командовавший самец сердито кричал на тех, кто ошибался. Теэрцу не надо было быть ученым по психологии других видов, чтобы понять, что командующий самец был не очень доволен.

Теэрц повернулся к другому самцу Расы, который также наблюдал за упражнениями тосевитов. У него была раскраска тела, положенная специалисту по разведке. По своему рангу он примерно соответствовал Теэрцу. Пилот спросил:

— Можем ли мы на самом деле доверять этим Большим Уродам бороться по нашему поручению?

— Наш анализ показывает, что они будут воевать храбро, — ответил самец из разведки. — Другие местные тосевиты настолько плохо относились к ним, что теперь они видят в нас гораздо лучшую альтернативу продолжительной власти Больших Уродов с более светлой кожей.

Теэрцу показался знакомым голос этого самца.

— Вы ведь Ааатос, не так ли? — спросил он неуверенно.

— Истинно так, — отвечал самец. — А вы Теэрц.

В отличие от Теэрца он не испытывал сомнений. Если бы он не знал, кто есть кто на базе, он не смог бы отработать свое содержание — или сохранить репутацию разведки о всеведении.

Эта репутация сильно пострадала после того, как Раса пришла на Тосев-3.

Теэрц сказал:

— Я надеюсь, вы простите меня, но я всегда нервничаю в присутствии вооруженных Больших Уродов. Мы давали оружие местным жителям других частей этой планеты, но, как я слышал, часто результаты оставляли желать лучшего.

Он не мог придумать более вежливого способа сказать, что Большие Уроды имеют привычку поворачивать оружие против Расы.

— Истинно так, — снова сказал Ааатос. — Мы улучшаем процедуры контроля и не позволим этим тосевитам независимо перемещаться в больших количествах и с оружием: мы будем постоянно использовать значительное количество самцов Расы вместе с ними. Они предназначены дополнить наши меры безопасности, а не заменить их. Таким образом, у нас не будет беспокойства, о котором вы напомнили; сразу приходит в голову польское дело.