«Тоже неплохо», — подумал Молотов.

— Сделайте за три, если сможете. Главное здесь — результат, а не метод. Если Каган не в состоянии понять это, он дурак.

Когда Курчатов перевел это Кагану, американец вскочил с места, встал по стойке смирно и выбросил правую руку в гитлеровском приветствии.

— Товарищ народный комиссар иностранных дел, я не думаю, что вы его убедили, — сухо сказал Курчатов.

— Убедил я его или нет, меня не беспокоит, — ответил Молотов.

Про себя — не допуская никаких внешних проявлений недовольства — он добавил еще один факт к делу Кагана, которое завел лично. Может быть, когда война закончится, этот слишком умный физик обнаружит, что домой вернуться не так-то просто. Но это пища для размышлений в будущем.

— Каковы мотивы его сотрудничества с нами? Вы не видите риска? Его привередливость не влияет на его полезность?

— Нет, товарищ народный комиссар иностранных дел. Он — откровенный. — Курчатов кашлянул в кулак: это гораздо хуже, чем просто откровенность. — Но кроме того, он еще и предан делу. Он будет работать с нами.

— Очень хорошо. Я полагаюсь на вас, присматривайте за ним.

«Твоя голова ляжет на плаху, если что-нибудь пойдет не так», — вот что имел в виду Молотов, и Курчатов в отличие от Кагана был вовсе не таким наивным, чтобы не понять намек. Народный комиссар иностранных дел еще не закончил:

— В ваших руках — будущее СССР. Если мы вскоре сможем взорвать одну из таких бомб и в короткий срок изготовить новую, то продемонстрируем чужакам — империалистическим агрессорам, — что мы в состоянии сравняться с ними по уровню вооружения и наносить им удары, которые впоследствии станут для них смертельными.

— Наверняка они смогут нанести такие же удары и нам, — ответил Курчатов, — и наша единственная надежда уцелеть состоит в том, чтобы сравняться с ними, как вы сказали.

— Такова политика великого Сталина, — согласился Молотов, что одновременно означало: именно так и должны развиваться события. — Он уверен, что так и будет, стоит нам показать ящерам, на что мы способны. Они станут более уступчивыми в переговорах, цель которых — изгнание врагов с территории нашей Родины.

Народный комиссар иностранных дел и советский физик смотрели друг на друга, а Макс Каган всматривался в них обоих с удрученным непониманием.

Молотов видел, как в глазах Курчатова мелькнула некая мысль. Он заподозрил, что физик увидел ту же мысль и в его собственных глазах, несмотря на каменную маску, якобы приросшую к его лицу. Но этой темы лучше не касаться.

«Лучше, чтобы великий Сталин оказался прав».

Шипение Томалсса отражало странную смесь досады и удовольствия. Воздух в городе Кантоне был довольно теплым, по крайней мере во время длинного лета Тосев-3, но настолько сырым, что исследователь чувствовал себя так, словно плыл в нем.

— Как вы предупреждаете образование грибка в промежутках между чешуйками? — спросил он своего проводника, молодого исследователя-психолога по имени Салтта.

— Благородный господин, временами мы бессильны, — ответил Салтта. — Если это один из наших грибков, то его хорошо подавляют обычные мази и аэрозоли. Но точно так, как мы можем питаться тосевитской пищей, так и некоторые тосевитские грибки могут питаться нами. Большие Уроды слишком невежественны, чтобы изобрести фунгициды, заслуживающие этого названия, а наши медикаменты не показали себя достаточно эффективными. Некоторых зараженных самцов пришлось переправить — конечно, в условиях карантина — на госпитальные корабли для дальнейшего лечения.

Язык Томалсса высунулся и резко задергался в стороны, изображая отвращение. Очень многое на Тосев-3 раздражало его. Он едва не пожалел, что не стал пехотинцем и не уничтожает Больших Уродов, вместо того чтобы изучать их. Ему не нравилось ходить пешком по тосевитским городам. Он чувствовал себя потерянным и ничтожным в толпе тосевитов, снующих по улицам вокруг него. Независимо от того, насколько Раса изучит этих шумных, противных существ, сможет ли она цивилизовать их и интегрировать в структуру Империи, как это удачно получилось на Работеве и Халессе? Он в этом сомневался.

Если Раса собирается достичь успеха, то ей надо начать с только что вылупившихся тосевитов, таких, которые еще не воспитывались по-своему, и изучить средства, с помощью которых можно было контролировать Больших Уродов. Именно это он делал с детенышем, вышедшим из тела самки по имени Лю Хань… пока Плевел непредусмотрительно не заставил его вернуть детеныша.

Он наделся, что Ппевела поразит неизлечимая тосевитская грибковая инфекция. Как много времени потеряно! Как много данных можно было бы собрать. Теперь он собирался начать все сначала с новым детенышем. Потребуются годы, прежде чем он получит полезные результаты, и в первой части эксперимента ему придется повторить работу, которую уже делал.

Ему также придется вновь пройти процедуру недостаточного сна, которой ему так хотелось бы избежать. Детеныши Больших Уродов появляются из тел самок в настолько жалком недоразвитом состоянии, что не имеют ни малейшего представления о разнице между днем и ночью и издают ужасающие звуки, когда им это нравится. Почему такое поведение не привело в короткий срок к вымиранию этого рода, оставалось для него непостижимым.

— Вот, — сказал Салтта, когда они завернули за угол. — Мы выходим на одну из главных рыночных площадей Кантона.

Если улицы города были просто шумными, то на рынке царила настоящая какофония. Китайские тосевиты громко расхваливали достоинства своих товаров. Другие, возможные покупатели, кричали так же громко, а может быть, и еще громче, понося качества предлагаемых товаров. Когда они не кричали — а временами они все-таки не кричали, — то они развлекались тем, что рыгали, плевались, очищали зубы и морды, засовывали пальцы в окруженные мясистыми наростами отверстия, которые служили им слуховыми диафрагмами.

— Хотите? — закричал один из них на языке Расы, едва не ткнув в глаз Томалссу длинный зеленый овощ с листьями.

— Нет! — сказал Томалсс с сердитым усиливающим покашливанием. — Идите прочь!