– Вот только живем мы на мои деньги. А свои ты тратишь на колготки.

После этого разговора Дмитрий пропал на несколько дней. Вернулся довольный. Убрал загранпаспорт в сейф. Буркнул, что был в командировке. Вечером позвонил Мехмет, мужчины поговорили и в конце Дмитрий сказал:

«Еще раз спасибо, что помог со страховкой. Привет семье».

Сейчас она жалела, что не расспросила Дмитрия о тех событиях.

Елена перечитала сообщение.

«Только навредиш». Без мягкого знака. Как будто писал нерусский человек. Или кто-то специально показывал, что безграмотен, чтобы снять с себя подозрения. Неужели это шутка? «Розыгрыш» «серой дамы» и ее окружения? Елена в который раз набрала телефон мужа – отключен.

Телефон тренькнул. Пришло новое сообщение. Долго грузилось. Это оказалось видео. Муж с кляпом во рту беспомощно всматривался в экран близорукими глазами. Чья-то рука вынула кляп, и Дмитрий, заикаясь, проскрипел в камеру:

«От…от…отдай им все, что просят».

Картинка поползла вбок, мелькнула деревянная рама, за ним – город, потом камера переместилась вниз, на полу валялись разбитые очки. Видео остановилось.

Игорь Петрович не ждал звонка от Елены. Он взглянул на экран и осторожно покосился на жену: не видит ли? С тех пор, как потерял память после истории с похищением воткинской иконы и удара по голове, все стало не так. Икону удалось спасти, и они с Владимиром даже получили благодарность за содействие следствию и участие в розыске. Тогда в полиции восстановили его домашний адрес. Супругу предупредили, и Надя ждала его: стол накрыт, сама – красивая, в нарядном платье. И увидев любимое лицо, Коровьев сразу же все вспомнил. Почти все, как потом выяснилось.

Надя обняла мужа. Отстраненно, как ему показалось. Оно и понятно: он изменился, похудел, поизносился. Сколько месяцев его не было? Шесть? Или больше?

«Как дочь?» – спросил он срывающимся от волнения голосом.

«Юлька в школе, скоро будет. Я ей ничего не сказала про твое возвращение. Не знала – вспомнишь ли ее. Ты, наверное, голоден. Садись, я обед приготовила».

Надя указала мужу на стул и медленно опустилась рядом. Наконец заплакала.

«Ну-ну, я же здесь, – Коровьев гладил жену по волосам, прижимая к себе её голову. Она плакала навзрыд. А потом вскинула свои огромные мокрые глазищи и спросила:

«Ты помнишь, о чем мы говорили в последний раз?»

Он честно постарался вспомнить, но в голове крутилась лишь одна картинка: парк, и они, взявшись за руки, летят по кругу на цепочной карусели позади дочери, которой то ли восемь, то ли девять лет.

«Прости».

«Не помнишь… Ну, хоть имя дочери не забыл, и то хорошо».

«Ну что ты? Вы самые дорогие для меня. Не плачь. Все наладится, обещаю».

Но почему-то не налаживалось.

По утрам жена уходила на работу. Она служила в больнице медсестрой, и теперь Коровьев без конца сдавал разные анализы, ходил на обследования. Возвращалась Надежда поздно вечером. Раздевалась в темноте, ложилась в постель и отворачивалась к стенке. Коровьев прижимался к ней, а она, уже проваливаясь в сон, отвечала:

«Устала, сил нет!»

А утром Надя вставала свежая, цветущая. Коровьев тянулся к ней губами, но она отстранялась, вскакивала, торопливо пила кофе.

«Скоро увидимся: мне еще капельницу тебе ставить».

И убегала, оставив после себя запах дорогих духов.

«Наверное, я ей подарил», – думал Коровьев, но вспомнить названия парфюма не мог.

Он шел на работу в музей. Там память возвращалась к нему: Коровьев помнил всех авторов и их картины, техники написания, проблемы консервации и реставрации. Вскоре к нему обратились директор музея и представители духовенства:

«Игорь Петрович, не могли бы вы составить каталог икон Никольского храма? Вошел в состав объектов культурного наследия, и вот теперь все иконы надо описать».

Коровьев согласился. Несколько часов трясся в автобусе, чтобы добраться до села. И на несколько дней задержался там, составляя опись. Кормили его до отвала в трапезной, а спал он прямо в храме, на раскладушке, спрятанной в проеме придела. Когда же он ввернулся домой, жена все так же изображала, что все хорошо, но лаской обделяла.

Зато с дочерью у Коровьева сложились замечательные отношения. Юля училась в одиннадцатом классе. Была ершистая, с прической ежиком, с тату на шее. Когда она вернулась из школы и увидела отца живым, прошла мимо, как ни в чем не бывало, кинула сумку в угол, села за стол, взяла яблоко и принялась его грызть. Потом поинтересовалась:

«Надолго?»

Игорь Петрович опешил. А мать взвилась:

«Как с отцом разговариваешь?»

Дочь удивленно вскинула брови:

«А вы помирились, что ли? Смотри – ка. То ты его ругала на чем свет, а теперь защищаешь».

«Отец болен, он нуждается в нас». – Надя села за стол и положила полотенце себе на колени.

«А», – разочарованно протянула Юлька и ушла к себе в комнату, хлопнув дверью.

«Не обращай внимания, у нее сейчас сложный период, они с Пашкой расстались», – торопливо объяснила Надя.

Кто такой Пашка, Коровьев не помнил.

Юлька, однако, относилась к отцу если не с любовью, то с вниманием – спрашивала, хочет ли он чаю, ужин разогревала. А когда Игорь Петрович купил «своим девочкам» билеты в театр – посмеялась, но пошла. Надя в тот вечер снова была допоздна занята на работе. И Коровьев с дочерью оказались наедине. В антракте пили шампанское, обсуждали спектакль, и Игорь Петрович видел, как лед между ними тает.

Юлька рассказывала про учебу, однокурсников:

– Полные инфантилы. Я заглянула в телефон Пашке. А ему мама ссылки скидывает на одежду с вайлдбериса, как будто он сам не в силах выбрать себе толстовку.

Сама Юлька не только выбирала вещи самостоятельно, но и покупала их на свои деньги. От родителей ни копейки не брала. Параллельно со школой получила образование медсестры в медицинском колледже. И теперь ходила по домам, ставила капельницы. Поругивалась, как заправский медик.

Рассказав про инфантильного Пашку, Юлька сменила тему.

Пап, – спросила она, внимательно вглядываясь в лицо Коровьева, – а почему ты нас с мамой пригласил в театр? Любовница отказалась с тобой идти?

Игорь Петрович поперхнулся пирожным.

– Юля, – строгим голосом спросил он, – что за шутки?

Но по лицу дочери Коровьев понял, что Юлька не шутит. Видимо, любовница действительно имелась и дочь про нее знала, но сам Игорь Петрович совсем ее не помнил.

Он так и сказал:

– Не помню про любовницу. А мама знала? – Ему только сейчас стало понятно странное поведение жены. Игорь Петрович покраснел.

Юлька участливо спросила:

– И про маму ничего не помнишь? Ой… – Она осеклась, осознав, что сболтнула лишнего.

Игорь Петрович пошутил:

– У мамы тоже любовник?

И по растерянно метнувшимся в сторону глазам дочери понял, что попал в точку.

Теперь стали понятны поздние возвращения Нади с работы и «подарки» от «благодарных пациентов», которые предпочитали дарить огромные букеты и дорогие духи вместо привычных коробок конфет.

– Вот почему она в театр с нами не пошла, – горько протянул Коровьев.

– Какая я дура, – сокрушалась дочь, – ну кто меня за язык тянул?

– Не переживай, родная. – Коровьев накрыл ладонью пальцы дочери. – Я теперь другой. За Надю поборюсь.

– Правда? – Юля, как в далёком детстве, смотрела на отца огромными доверчивыми глазами. – У многих моих одноклассников родители развелись. Я слышала ваш с мамой разговор. Вы ждали, когда мне восемнадцать стукнет, чтобы подать на развод. А потом ты пропал. Я даже думала, что ты со своей этой… уехал отдыхать, уже не скрываясь. И мама так думала, поэтому тебя не искала. И вдруг нам звонят из полиции: "Знаете такого-то? Нашелся. Потерявший память, но с грамотой за задержание преступника!" Мама решила тебя поберечь, дождаться, когда память сама к тебе вернется. Вот и делает вид, что все, как прежде. А я так не могу! – Юлино лицо выражало муку, – Мне даже кажется, что и с Пашкой у меня из-за этого ничего не складывается – не верю я в его чувства. Я ему сказала, что у меня другой, а он – даже не в лице не изменился. А у меня и другого-то нет. Просто хотела проверить его.