И неясно как – вот так да диво! –

Он в КБ Цеппелина попал.

Цеппелин в том проекте порылся

И, не в силах волненья унять,

От нахлынувших чувств, прослезился,

Тут же понял, чего предпринять.

И предпринял, уж это мы знаем,

Изобрёл дирижабль, да какой!

А в России же был выдуман заем,

Чтоб купить себе точно такой.

––

Вот Кибальчич в застенках томится.

Ветер с Балтики гонит волну…

А ему в тёмной камере снится,

Будто он полетел на Луну.

Смел проект, дерзновенен и ярок,

Мир такого ещё не видал.

Для России хорошей подарок

Мог бы быть, только вышел скандал.

Ведь Кибальчич всего лишь преступник,

Уже ясен его приговор,

От царя и от веры отступник,

А с такими какой разговор?

Пыль забвенья покрыла бумаги,

Был припрятан проект от людей.

Что ж, в полиции – люди «отваги»,

Но отнюдь не научных идей.

Для размышления

Русь темна ли, бедна ли, убога ль?

Для идей, как транзитный вокзал?

Но писатель с фамилией Гоголь

Ей другую судьбу предсказал.

Предсказание точно, как выстрел.

Уж пора всему миру бы знать:

Запрягают в России не быстро,

Но поедут – тогда не догнать.

––

1887 год

Вот ещё: ни о чём не жалея –

Он давно уже это хотел –

Наш учёный Д.И. Менделеев

Сел в кабину и в небо взлетел.

Может быть, он Крякутного вспомнил

В этот миг своих сбывшихся грёз,

Как тот шар чёрным дымом наполнил

И вознёсся… чуть выше берёз.

Двести лет уж почти пролетело,

И в летании явный прогресс.

Не пропало подъячего дело,

Он вознёсся б теперь до небес.

И уже летунов не гоняют.

О летающих песни поют

И голов больше не отрубают,

Батогами – и теми не бьют.

Ох, красива же матушка наша! –

Менделеев в волненье вскричал.

Высота – три шестьсот, в небе Russia, -

Так английский журнал сообщал.

––

Покорились небесные выси,

Но проблема в ином состоит:

Шар – есть шар, он от ветра зависит,

Куда дует – туда и летит.

Скажем, в летний денёчек воскресный

Ты взлетел и взял курс на Рязань,

Но изменится ветер небесный, -

Прилетишь, но, возможно, в Казань.

А вдруг штиль, ведь бывает такое,

И тогда, что бы ты ни хотел

Повисишь час-другой над землёю

И вернёшься, откуда взлетел.

Тем не менее, люди летают.

Сбылся некогда сказочный сон.

Жаль об этом уже не узнают

Галилей, Аристотель, Ньютон.

Патриоты, не надо истерики.

Паровоз изобрёл Джеймс Уатт,

А чуть позже в далёкой Америке

В небо взмыл аппарат братьев Райт.

Ветерок дует ласковый майский,

Солнца луч облака серебрит.

Вот российский конструктор Можайский

У биплана, волнуясь, стоит.

Кто был первым? Без сна и покоя

Можно спорить тут до хрипоты,

Но ведь важно-то было другое:

Не напрасными были мечты.

Знанье только упорным даётся,

Ускоряет их мысли полёт,

И на смену шарам создаётся

Примитивный, но всё ж самолёт.

Вот стоит он готовый к полётам,

Этажерка, открытый биплан,

Называется не самолётом,

Называется – аэроплан.

Справка

От первого полёта шара до первого

полёта аэроплана прошёл 151 год.

Затряслось, затрещало, помчалось

Против ветра, верхом не догнать,

Вверх поднялось, чуть-чуть покачалось

И над крышами стало летать.

И какой-то мужик с перепугу

«Конец света!» – крестясь, завизжал.

Его конь, оборвавши подпругу,

С диким ржанием в лес убежал.

«Караул! – где-то взвизгнула баба, -

Помогите корову вернуть!».

На кочке задремавшая жаба

Сиганула в болотную муть.

Куры с квоканьем всюду носились,

Разбегались собаки, визжа,

Овцы в панике в поле давились,

Сбившись в кучу, телами дрожа.

А оно всё летало, трещало,

Распугав ещё стадо коров,

День рождения свой возвещало

И кончины, но эры шаров.

Сколько будет потом испытаний!

Сколько будет геройских смертей,

Безутешных прощальных рыданий

И трагических скорбных вестей.

В небо путь и тернист и опасен,

Там не встретишь привычную твердь.

В небе путь, несомненно, прекрасен,

Но, простите, прекрасна и смерть.

Помолись за погибшего в небе,

Горьких слёз от друзей не тая,

Помяни чаркой водки и хлебом,

Завтра очередь будет твоя…

––

Наконец-то летим против ветра,

Тянет вверх многосильный мотор.

Но, бывает, что против – ни метра,

Так, как ветра сильнее напор.

Вот представьте картину: взлетели,

Но чего-то сомненье берёт!

И летит самолёт, но не к цели,

А… от цели, хвостом наперёд.

Да, представьте, бывало такое,

И тогда, что б пилот ни хотел –

Зазевается чуть над землёю

И не сядет, откуда взлетел.

Унесёт его ветер, как тучку,

Но в другой совершенно конец.

А закончится в баке горючка,

То, считай, что уже не жилец.

Парашютов тогда ведь не знали,

Их черёд много позже придёт,

Потому почти все погибали,

Коль случался нештатный полёт.

Но летать – это только пол дела,

Тут другие вопросы важны,

И вопрос был поставлен умело:

Для чего самолёты нужны?

Пассажиров возить, кто-то скажет,

Подниматься, чтоб до облаков!

Ну а если мотор вдруг откажет?

Нет, простите, тут нет дураков!

И комиссия сделала вывод:

Для показа летания – быть.

Что ж, и это ведь, в общем-то, выход,

А могли б весь проект загубить.

А ещё на проекте черкнули:

Для потехи народа – нужны.

Но военные быстро смекнули:

Для потехи, но богу войны.

И пока для потехи народа

Смельчаки собирались в полёт,

В стенах Питерского ремзавода

Собран был боевой самолёт.

––

Человеку на этой планете

Далеко не впервой воевать.

Нет науки дурнее на свете,

Чем наука людей убивать.

Но с неё всегда всё начиналось

И следы её всюду видны:

Очень многое, что создавалось –

Создавалось для целей войны.

Взять топор. Он придуман едва ли

Для того, чтоб кого-то убить,

Но сначала секир наковали,

Чтобы головы людям рубить.

––

1913г. и далее.

Запрягли наконец-то, погнали,

Вышло так, как писатель сказал.