Лорен мучительно ревновала и, как теперь сама сознавала, делала их жизнь с матерью невыносимой, но тогда иначе вести себя не могла.

– Ты никогда не говорила мне, что встречаешься с ним, – кричала она матери. – Ни разу. Ни одного слова. Думаю, что он даже не знает о моем существовании!

– Конечно, он знает о тебе, – успокаивала ее Соня Хантер. – Что ты, девочка, я рассказывала ему о тебе абсолютно все… он знает, что ты отлично плаваешь, что ты хорошо учишься в школе и что хочешь учиться в Стэнфорде. Он даже знает, что в три года у тебя была ветрянка, знает, когда у тебя прорезались первые зубы…

– Но почему ты рассказала ему о таких вещах?! – еще сильнее закричала Лорен. – О таких вещах, которые вместе со мной пережил мой настоящий папа, а не ОН!

Соня Хантер тяжело вздохнула; ей говорили, что следует ожидать нечто подобного, когда ребенок узнает, что его мать хочет снова выйти замуж, но от этого не становилось легче. У Сони Хантер были белокурые волосы до плеч, которым ее парикмахер регулярно придавал нужный оттенок. У нее была ухоженная, элегантная внешность женщины, которая держит себя в форме. Она занималась в гимнастическом классе, ходила на плавание, пока не убедилась, что каждый ее мускул в порядке. Она пила много свежих соков и была рьяной поклонницей здоровой пищи, и она вырастила свою дочь на этой здоровой диете. На зубах Лорен были какое-то время скобки, но сами зубы сияли белизной, словно отполированные до блеска, прелестные голубые глаза были ясными и кожа чистой и гладкой. Подобно матери, у нее не было ни единой жиринки в теле.

Соня попыталась мужественно встретить бунтарское отношение дочери ко всему происходящему. Когда Дуг приехал из Сан-Диего, где работал адвокатом, она постаралась поставить все на семейную ногу – так, чтобы Лорен не чувствовала себя лишней. Но Лорен было четырнадцать лет, она вступала в трудный период превращения подростка в женщину. Ей была ненавистна сама мысль о том, что ее мать будет спать с Дугом, и что все дети в школе будут знать об этом. Она стала плохо учиться, перестала добросовестно выполнять домашние задания. Вместо этого она уходила из дома и бродила по бульварам со стайками других подростков, многим из которых было по шестнадцать лет.

Лорен была застенчивой девочкой и лучше всего чувствовала себя в толпе. Она была даже не уверена, что сможет вообще что-либо сказать мальчику, если он пригласит ее на настоящее свидание. Лорен знала, что не была красива; к тому же ей бы хотелось, чтобы она была выше ростом. Но она была хорошо сложена – с подтянутым телом, стройными ногами и красиво очерченной небольшой грудью. Ее мать всегда говорила ей, что у нее был «свежий, здоровый вид» – красивая кожа и блестящие волосы. И естественный калифорнийский загар.

Когда скобки с ее зубов были наконец сняты, отношение к ней мальчиков сразу же изменилось, и телефон в доме Лорен не умолкал. Она стала носить более короткие юбки, которые не скрывали ее ноги, и вскоре окончательно обрела уверенность в себе, по крайней мере, достаточную, чтобы ходить на свидания одной. Она была по-прежнему застенчивой, но мальчики были сами такими же. Чаще всего они вместе ходили на ленч в кафе или китайский ресторан, иногда в кино. Они могли чуть покружить по городу, пока не найдут спокойное место для парковки, и посидеть немного на заднем сиденье, но Лорен никогда не позволяла им заходить далеко. Она и сама не понимала – почему? Она знала некоторых девушек, которые позволяли, или, по крайней мере, говорили, что позволяли, но это было не то, что ей было нужно. Это такая ответственность – взрослеть. Лорен поняла, что ей гораздо больше нравятся ее периодические ночевки в доме подруг, их сплетни и веселье, чем борьба с каким-нибудь слишком настойчивым мальчиком на заднем сиденье душным калифорнийским вечером.

Когда ее мать и Дуг в конце концов поженились, они сказали, что Лорен придется оставить Рэдлендскую школу и перейти в новую школу в Сан-Диего, где они собираются жить. Они сокрушенно смотрели, как она носилась по дому в слезах, спрашивая, как они могут так с нею поступать. Разве они не знают, что все ее друзья здесь! Все, кого она когда-либо знала. Здесь вся ее жизнь! И теперь, только потому, что они поженились, Лорен должна со всем этим расстаться и начать жизнь заново. А как насчет ее экзаменов? Ей было почти уже семнадцать, приближались выпускные экзамены в колледже… Как они себе все это представляют? Как она сдаст эти экзамены в новой школе? С новой рутиной и новыми учителями, которые не знают и не понимают ее? Они знают, как это важно для нее – поступить в Стэнфордский университет.

– Это нечестно, – бушевала она. – Я на это не пойду.

– Лорен права, – сказал Дуг Соне, нервничая. – Девочка абсолютно права. Это несправедливо.

Лорен перестала плакать и посмотрела на него подозрительно, гадая, что он собирается предпринять. Но когда он заговорил снова, Лорен совсем успокоилась.

– Это только вопрос одного года, Соня. Ей нужно дать шанс. Она имеет на это право. Мне придется отправиться в Сан-Диего, а когда девочка окончит школу, мы все будем жить там вместе.

Лорен смотрела на него, улыбаясь; казалось, что все, наконец, будет хорошо. Но потом неожиданно все стало ужасно плохо. И Лорен всем сердцем теперь жалела, что сопротивлялась тогда. Если бы не это, они могли бы вместе спокойно и счастливо жить до сих пор в Сан-Диего.

К семи часам вечера Лорен даже не знала, кто больше устал – она или Мария. Малышка, утомленная долгим пребыванием на свежем воздухе и массой впечатлений от зоопарка, быстро уснула в своей кроватке. Лорен вяло подправила свой макияж, натянула черное, плотно облегающее трикотажное платье и надела туфли на высоком каблуке. Тедди недавно сказал, что она выглядит очень утомленной.

– Ты теряешь все свои формы, Лорен, – предупредил он. – Если бы не то, что ты прекрасная официантка, и у тебя пара хороших ног, я бы уже давно тебя уволил.

– Премного благодарна! – воскликнула она сердито.

– Ты же официантка в коктейль-баре, – пожал он плечами. – И ты знаешь, почему тебя взяли на работу. Конечно, ты умеешь разносить напитки, не роняя их, и давать правильно сдачу, и ты не стараешься спрятать десятидолларовые бумажки в карман, но это же могут и сотни других девушек. Парни, когда их обслуживают, любят посмотреть на официанток. Так что тебе лучше, пока не поздно, бросить свою диету – какая бы она ни была – и прийти в себя.

Неважно, как неприятно ей было слушать все это, но Тедди был прав; Тедди'з Барн было заведением, известным своими привлекательными официантками. Но у Лорен никогда не было ни времени, ни денег, чтобы питаться нормально, и она ела дешевую, наспех перехваченную еду.

В баре было тихо и немноголюдно – только пара парней у стойки, и еще двое – за слабоосвещенными столиками в зале. Музыканты, которые должны были этой ночью развлекать публику, уже были на сцене, проверяя микрофон. Официантки столпились около них и судачили о разных пустяках… Лорен расчесала волосы, подрисовала губы помадой и немного надушилась. Затем она присоединилась к ним.

Майк Престон наблюдал за ней со своего места у стойки бара, сравнивая ее наружность с маленькой цветной фотографией, присланной Иоханнесу Либеру. На фотографии она выглядела так, словно была снята для школьных документов – юной и хорошенькой, с блестящими белокурыми с рыжиной волосами и широко раскрытыми голубыми глазами, с милой, немного застенчивой улыбкой. Но девушка в трикотажном платье была очень худой; она выглядела утомленной, и между ее бровей виднелась небольшая морщинка тревоги и забот. Он грустно подумал, что же могло такое случиться, что превратило беззаботного тинэйджера в очевидно снедаемую невеселыми мыслями усталую молодую женщину.

Она ставила пепельницы на столы и поправляла свечи в красных подсвечниках, окидывая столики критическим взглядом. Взяв свой стакан, Майк отправился к ней.

– Лорен Хантер? – спросил он.

Она слегка вздрогнула и посмотрела на него большими, испуганными глазами.