Совсем недавно, в дни 100–летнего юбилея В. Я. Брюсова, был опубликован его юношеский роман «Гора Звезды», до сего времени остававшийся в архивах писателя. Роман этот написан в стиле, характерном для приключенческой литературы того времени. («У этих записок могла бы быть цель: предостеречь других, подобных мне. Но, вероятно, они никогда не найдут читателя. Пишу их соком на листьях, пишу в дебрях Африки, далеко от последних следов просвещения, под шалашом бечуана, слушая немолчный грохот Мози-оа-Тунья. О, великий водопад!») Где-то в центре Африканского континента за Проклятой пустыней герой находит поселение выходцев с Марса — лэтеев — и попадает к ним в плен. Несмотря на «ученический» характер романа и на множество заимствований «из Хаггарта», (например, дочь правителя, полюбившая героя), «Гора Звезды» привлекает резким осуждением деспотии и прославлением освободительного восстания.

Интерес к фантастике Брюсов сохранил на всю жизнь, его последние фантастические рассказы написаны уже в советское время.

В опубликованном в 1910 году «Празднике весны» Николая Олигера, писателя демократического направления, хотя и с крупными противоречиями в мировоззрении, заслуживает внимания попытка создать утопию чисто художественными средствами без экскурсантов и экскурсоводов, без статистических выкладок и пространных экономических объяснений. Вместо этого Олигер дает групповой портрет гармонического общества, точнее, не всего общества, действие происходит только в среде скульпторов, живописцев, поэтов — творческой интеллигенции. Конечно, это особая группа, и по ее изображению трудно судить о том, что представляет общество в целом. Автор иногда упоминает, что на Земле есть и заводы, и рабочие, и ученые. Но он их почти не изображает.

Автору удалось показать некоторое психологическое отличие тамошних людей от нынешних, что, между прочим, не такая уж легкая задача. Другое дело — устроит ли нас, понравится ли нам их мораль. Они настолько свободны в проявлении своей воли, что когда один из них пожелал умереть в день Праздника Весны, то, хотя его и пытались довольно вяло отговаривать, никто не усомнился в законности этого решения. Или, например, их исключительное прямодушие. Они ничего не скрывают друг от друга. Так, скульптор Коро говорит любящей его Формике, что настал час его любви с другой. Право же, этой откровенностью они часто ранят друг друга сильнее, чем мы своей недоговоренностью или притворством.

Но далеко не все хорошо в этом счастливом обществе. Какой-то червь подтачивает людей.

Правда, нерефлектирующие, не надломленные люди все же есть и там. Это, например, Мастер света, который от неразделенной любви уезжает на Север строить маяк, разгоняющий полярную ночь, и за этим нужным делом находит свое истинное призвание, и душевное успокоение, и новую любовь. Вероятно, объяснение некоторой ущербности героев и таится в их недостаточной социальной определенности, в слишком глубоком погружении в индивидуальные переживания, в слишком уж локальные художественные задачи.

Книга Олигера поэтична, грустна, хотя и не пессимистична. В общем-то она противостоит мистико-шовинистической писанине, но назвать ее удавшейся социалистической утопией мы не можем. Олигер просто не принадлежал к самым передовым кругам русских литераторов.

Однако в те же годы была создана и вторая после Чернышевского подлинно социалистическая утопия.

В 1908 году марсиане снова посетили Землю, но в отличие от того, что сообщил о них Герберт Уэллс, их посещение нельзя назвать нашествием. Внешне эти марсиане почти не отличались от людей, только вот глаза были у них гораздо больше, потому как света на Марсе меньше, чем у нас. Потолкавшись незамеченными некоторое время на Земле, чтобы узнать, что здесь происходит, они вернулись на Марс, захватив с собой русского социал-демократа. Леонида; по его доброй воле, конечно. Эти события описаны в романе Александра Александровича Богданова «Красная Звезда».

По своей форме «Красная Звезда», вероятно, последняя классическая утопия мировой литературы. Самой идее сделать Марс страной Утопией нельзя отказать в плодотворности. Куда скорее можно поверить, что идеальное общество обнаружилось на другой планете, чем на неведомом земном острове. Автора, как и во всякой утопии, волнуют главным образом социально-философские проблемы, поэтому он почти не теряет времени на психологические изыскания, пейзажные зарисовки и прочие беллетристические тонкости. Ему гораздо важнее показать структуру тамошнего общества и марсианскую технику, потому его герой, как и положено во всех классических утопиях, превращается в экскурсанта, которого водят, которому показывают и объясняют. Но в «Красной Звезде» есть и приобщение к новой художественной форме фантастики, например, в истории любви Леонида и Нэтти.

Определение «красная» а названии книги — это не только цвет марсианских пустынь, это и цвет революции, цвет социализма. Каким же в изображении А. Богданова предстает марсианский строй, где полностью осуществлены принципы коммунистического общества — с каждого по способностям, каждому по потребностям?

Социальные преобразования на Марсе дались трудящимся с большей легкостью, чем их земным собратьям. Благодаря природным условиям, отсутствию крупных естественных преград все народы Марса были испокон веков гораздо теснее связаны друг с другом, чем на Земле. У них и язык один, что опять-таки облегчало сплочение масс. (Невольно вспоминается ЭОЯ — Эра Общего Языка из романов И. Ефремова, которая, по мнению автора, наступит на Земле еще очень-очень нескоро.) Конечно, капиталистическое расслоение происходило и на Марсе, но оно закончилось быстро, так как укрупнение участков было необходимостью: мелкие владельцы не могли противостоять суровой марсианской природе. Рабочим удалось национализировать «землю» и взять власть в свои руки, не прибегая к кровопролитным войнам. Описывая такой спокойный путь общественного развития, как некую историческую данность, А. Богданов все время противопоставляет ему Землю, вовсе не собираясь выставлять этот путь в качестве образца.

Теперь на Марсе труд стал активной потребностью каждого, он доставляет творческую радость, рабочий день длится полтора-два с половиной часа, хотя желающие и увлеченные своим делом зачастую засиживаются долго. Люди часто меняют работу, чтобы испытать ее многообразие. Как же в этих условиях обеспечивается экономическая устойчивость? По плану, который выдают вычислительные машины. Вычислительные машины в 1908 году! Не берусь утверждать, что аппараты, описанные Богдановым, были электронно-вычислительными, но это, скорее всего, первое в мировой литературе предвидение века кибернетики — «изобретение» устройства, которое мгновенно перерабатывает огромное количество непрерывно поступающей информации и так же непрерывно выдает сведения, скажем, об избытке или недостатке рабочей силы в тех или иных отраслях промышленности. Впрочем, эти рекомендации отнюдь не обязательны, какое бы то ни было насилие вообще исключено из жизни марсианского общества, оно допускается лишь при воспитании детей, если у них неожиданно проявятся атавистические инстинкты, и с душевнобольными. Юное поколение воспитывается не в семье, а в «домах детей», где ему преподносится широкая образовательная программа, начинающаяся не с книг, а с изучения самой жизни. Зато потом, когда молодые люди переходят к теории, она дается им без скидок, всерьез, с философской глубиной. Например, учебник по истории начинается с космологического обзора мира, с образования планет из туманностей и возникновения органических соединений.

Процветают на Марсе и искусства, и надо сказать, что здесь, например в рассуждениях о красоте традиционной ритмической поэзии, совсем не разглядеть Александра Богданова — будущего теоретика Пролеткульта, предлагавшего использовать классику лишь как средство для овладения литературной техникой.

Есть, правда, что-то чрезмерно рациональное, холодноватое в марсианской жизни. Марсиане вежливы, предупредительны, деловиты, в большинстве талантливы, но, как правило, лишены страстей, которые делают земную жизнь столь же трудной, сколь и привлекательной. Логика целесообразности зачастую подменяет у них логику сердца. Только в такой обстановке и мог родиться чудовищный проект математика Стэрни, внесшего предложение поголовно уничтожить все человечество для блага ушедших вперед в своей эволюции марсиан, которым Земля подходит для колонизации больше, чем Венера. Математик, конечно, гуманист, он намерен провести это мероприятие незаметно и безболезненно. Правда, Стэрни получает жестокий отпор от сопланетников, для которых неповторимость любых форм жизни священна, но тем не менее из песни слова не выкинешь: такое предложение было произнесено и обсуждено, и никто не судил математика и не упрятал его в психиатрическую лечебницу. Суд, или, вернее, самосуд устраивает над ним не владеющий собой человек с Земли.