Помню, когда Мирослава только-только съехала и мама оборвала мне весь телефон, пытаясь уговорить вернуть сестру домой. И говорила она это таким приказным тоном, будто Мира обязана оставаться с ней до конца жизни и даже не думать о том, чтобы жить с каким-то там парнем.
Услышав о Добрынине, мама упала в осадок, схватившись за сердце. Устроила из этого целую драму, когда я в очередной раз приехала с пакетом продуктов. Именно тогда-то мы и рассорились окончательно, стоило мне заметить на кухне какого-то бухого мужика, сидящего за столом и вдоволь попивающего терпкую водку. Выглядел, если честно, отвратно. Я молчу про перегар, который заполонил всю квартиру, что даже было некомфортно проходить внутрь.
И после всего этого предстоит вновь навестить это место, вызывающее лишь отвращение и повышенную степень брезгливости. Я давала шанс маме исправиться, наконец обратить на нас внимание, а не только заниматься своей личной жизнью, в которой присутствовали все время какие-то алкоголики или игроманы, не способные заработать на ту же самую бутылку. Никому не было дело до нас. Мы с Мирой были посвящены самим себе, поэтому мне и пришлось так рано повзрослеть, искать какие-то подработки на тех же самых заправках или быть официантом в забегаловках, лишь бы не чувствовать себя максимально ущербными.
До какой-то поры верила в то, что когда-нибудь все изменится и мама перестанет быть каким-то надзирателем. Но наша квартира все равно превратилась в какую-то камеру со строгим режимом. За дверью дома все это кончалось, я чувствовала вкус свободы и понимание того, насколько же мир прекрасен без всего этого негатива. Но и выйти просто так — было целым делом. Пришлось научиться выкручиваться так, чтобы убедить маму в том, что я вернусь в скором времени, никуда не влипну и не сверну налево, чтобы не попасть в лапы своих друзей или одноклассников. Ведь они же меня плохому научат.
И спустя столько лет — это ощущение вновь возвращается, стоит мне только взглянуть на знакомую серую крышу, торчащую последующей после дома, расположенного возле дороги.
— Ты с ней не общаешься почти, верно? — Чернов выдерживал небольшие паузы, заметив, что я не отрываю своего взгляда. А самой так хотелось больше туда не смотреть и не мучать свою душу.
— Мы не созваниваемся, не пишем друг другу сообщения. А не виделись уже давно, хотя где-то глубоко в моем сердце мне до жути хочется ее увидеть, узнать, все ли у нее хорошо. Чисто по-человечески.
— Так что же тебе мешает это сделать в любой удобный момент? — спросил мужчина, поднимаясь со скамейки. Адриан заслонил собой мне вид на дорогу за металлическим темным забором. Мне пришлось невольно поднять на него глаза и увидеть, что Чернов искренне волновался, спрашивая об этом.
И ведь он прав. Мне ничего не мешает это сделать хоть сейчас, хоть завтра. Но не могу перешагнуть через себя. Побороть свою обиду и злость на маму за тяжелое детство. Она всегда твердила нам, что любит обоих, готова сделать ради нашего счастья абсолютно все, но в конечном итоге мы получили только осуждение, оскорбление и желание больше не общаться с нами.
Да, мы первые все перечеркнули, но мама даже и не пыталась как-то все вернуть или хоть что-то исправить. Она не сделала для самой себя никаких выводов, продолжая вариться в этом котле. И это явно будет не что-то приятное. Остаться одной в таком глубоком возрасте и без всякой поддержки, без любви и общения с родными дочерями — это видимо то, что ее устраивает.
— Если ты сама этого желаешь, то почему бы и нет? Просто знай, насколько бы не были у вас плохие отношения, мама всего одна.
— Я тебя услышала, — все же натягиваю улыбку, вставая со скамьи. Уже него ноги затекли сидеть в одном положении. Привыкла вечно лежать дома на мягком диване и наслаждаться обстановкой, хоть и провожу большую часть времени за мольбертом, где не такой уж и комфортный стул. Все равно приходится как-то держать спину, если не хочу проблем с позвоночником, но порой все мышцы затекают и приходится расслабляться, позволяя себе немного сутулиться. Увидела бы мама — сразу бы воспользовалась своей любимой школьной линейкой, которую часто использовала на мне, напоминая о ровной осанке и правильном расположении рук и ног, когда сидишь за письменным столом и делаешь домашнее задание. Этот надзор периодически давал о себе знать и во взрослом возрасте, как дурацкая привычка.
— Давай тебя увезу домой, — Адриан вновь выставил свой локоть сбоку, чтобы я за него удобно схватилась. Мои руки сами потянулись к нему, сжимая в ладонях скользящую ткань куртки, которая отдавала теплом и мягкостью.
Мы вышли за пределы парка и направились к парковке, где стояла машина Чернова. Адриан заранее завел мотор, чтобы автоматически включилась печка и весь салон смог прогреться до такой степени, что после улицы мне показалось, будто я попала в какую-то парилку. Мужчина убавил интенсивность и предложил пока что снять куртку, чтобы чувствовать себя комфортно.
Но я бы не сказала, что это как-то помогло, ведь под блузкой уже ощущалась липкость пота и как медленно он стекал каплями по шее, спускаясь все ниже. О комфорте уже можно было забыть. Пришлось немного приоткрыть окно со своей стороны, чтобы освежиться и дать себе немного остыть.
— Прости, что так получилось, — теперь Адриан чувствовал себя виноватым за то, что слишком перестарался. Но я его не виню, ему непривычен наш климат и все кажется холоднее, особенно, когда за окном почти минус тридцать. Я человек привыкший — пока мы гуляли, у меня замерз только нос и покраснели щеки, однако, это уже давно в порядке вещей. Раньше в детстве я могла часами проводить время на улице и возвращаться только тогда, если не чувствовала кончики пальцев. Мама ругалась очень сильно, пытаясь отогреть их и вечно причитала, что я когда-нибудь останусь без ног и рук, если буду так долго возиться со снегом, но лично для меня — это было самое лучшее в детстве, когда могла делать то, что хочу и гулять столько, сколько требовала моя душа. В любое время года.
— Все хорошо. Ты еще привыкнешь к нашей погоде.
— Надеюсь. У нас в Мюнхене тоже красивая зима, особенно, когда все усыпано снегом, и ты гуляешь вечерами по полным улицам, вслушиваясь в хруст под ногами. В этом есть что-то особенное, — Адриан коротко посмотрел на меня, пока заворачивал направо. До дома оставалось совсем немного, замечая знакомые вывески и расположение домов. Я их и в ночи узнаю, даже если вокруг будет полная тьма.
— У вас холодно в это время года?
— Я бы не сказал. Терпимо и некоторые даже умудряются ходить без шапок, — ответил он.
— Ну хоть где-то тепло зимой, — я отстегиваю ремень, когда Адриан останавливается возле моего подъезда. Но не торопилась выходить, чтобы спокойно попрощаться с Черновым.
Надела на себя куртку, не застегивая ее до конца и накинула поверх него шарф, заодно прикрыв голову и плотно закутав шею, чтобы не надуло. Сейчас точно не время болеть.
— Можем ли увидеться еще раз?
— Допустим, — скромно улыбнулась я. — И куда мы пойдем?
— Куда ты сама пожелаешь. Может быть давно куда-то хотела попасть, но не было возможности, — Адриан дал мне право выбора, но я сама не понимала, куда бы хотелось пойти. Однако, никто не отменял мой любимый театр, в котором нынче играют Щелкунчика, полюбившегося мне еще в школьную пору, когда мы ходили всем классом для окультуривания. Это была забавная поездка.
— Любишь театры?
— Раз в два месяца хожу на оперу с родителями. Отец привил мне любовь к классической музыке, когда еще был ребенком. Теперь не оторвать, — он повернулся ко мне лицом, придерживая одной рукой руль. В голубых глазах Адриана я видела заинтересованность во всем, что я могла только ему предложить. Будто он ловил каждую возможность увидеться вновь, еще больше поговорить, узнать друг друга получше. Это похвально.
— Это прекрасно.
— Что ж, тогда я куплю нам билеты и обязательно сообщу тебе, когда мы пойдем. Согласна? — одна только улыбка Чернова чего стоила. Такая сияющая и искренняя, он не скрывает своей радости и намерений. Я уже прекрасно понимала, что мужчина собирается сблизиться еще больше и даже нахожусь в некой растерянности от подобного. Совру, если скажу, что мне не нравятся его ухаживания, как он ведет диалог, находит те темы, на которые будет интересно поговорить, но в то же время, мне не хочется его подпускать к себе настолько близко. Нам обоим нужно больше времени.
