И не стоит думать, что это будет грязно состряпанное дело. Творческая интеллигенция, изображающая из себя правдорубов, очень склонна к педофилии или педерастии, чаще всего на этом их и берут.

Кого-то вербуют, если есть потенциал, а непримиримых отправляют в тюрьму, где у них одна дорога — под нары.

— Даже боюсь спрашивать, что ты за это попросишь, — прищурился Император, закусывая свой коньяк лимоном, посыпанным сахарной пудрой.

— Всего лишь две станции метро в аренду, меньше, чем на месяц, чтобы было куда всё сгрузить. Мне мандарины нужно хранить, а там как раз плюс пять-шесть градусов. Ещё потребуются шесть новых дирижаблей — пятисоток, и два десятка двухсоток. За всё заплачу сразу, — отбарабанил я свои требования, которые, как и положено в таких случаях, умножил на два.

— Итак, одна станция метро, — начал было Рюмин, но я его прервал.

— Две станции, и это не обсуждается. В разных районах. Иначе купцы с развозом товара не успеют.

— Хорошо. Три дирижабля пятисотки и десяток двухсоттонных, — продемонстрировал мне государь своё отличное знание правил игры, не размениваясь на попытку торга.

— Дирижабли мне нужны прямо завтра и с полными экипажами, — уточнил я немаловажную подробность, заполучив изрядный бонус к своим хотелкам.

Так-то я бы и сам с перевозками справился, но Дашкины аналитики мне подсказали, что армейский резерв дирижаблей за последние пару лет оказался войсками не востребован.

Вот я и подумал, а что им без дела стоять… Техника — это тебе не коньяк. Её качество при длительном хранении вовсе не растёт, а ровно наоборот.

— Будут, — припечатал Рюмин своим словом наши договорённости и выразительно глянул на князя, давая ему понять, чьи это теперь заботы.

Ну, так-то, да. Собрать к утру экипажи дирижаблей и снабдить их всем необходимым для вылета у нас только одна служба во всей Империи способна. У всех других оно от трёх дней до месяца займёт.

Вот что мне не говорите, но русский народ ударно начинает работать только под жёстким контролем или при серьёзной мотивировке, но стоит убрать элемент экстрима и подвига, как весь трудовой энтузиазм падает на порядок. Почему такое происходит, не знаю, не спрашивайте. Одно точно помню — когда Степан выступил сначала перед своими электронщиками, а потом и перед рабочими нашего техцентра, убедительно рассказав им, как сейчас нужна князю продукция военного назначения, то недели не прошло, а они почти вдвое увеличили производительность, нисколько не потеряв в качестве.

Блин, какая-то магия русского характера, не иначе. Работаем, как звери, но лишь когда нелёгкая прижмёт.

Может, оттого я и люблю ставить непосильные задачи перед их исполнителями. Вот такие, как сейчас, перед купцом Чуриным. Вот вынь мне да положь праздничные наборы для столицы и ещё дюжины губернских городов. С меня деньги, связь и транспорт, а с тебя комплектация подарков и их реализация. А сроку на всё про всё — пятнадцать дней. Большинство товаров должно быть продано ещё во время пути.

Признаюсь, в деталях Чурин меня перехитрил, на то он и купец.

Он не стал продавать какой-то из товаров партиями, а сделал всё гораздо проще. Он продавал его контейнерами. Их содержимое и цена заметно отличались друг от друга, и это позволяло получать на аукционах оптимальную цену. Крупные купцы выкупали по два-три самых дорогих контейнера, а более мелкие, содержавшие по несколько лавок, порой впятером сбрасывались, чтобы хоть один какой-то выкупить. Да, дорого, зато и ассортимент их лавок мог похвастать товарами, которые простой люд раньше и не видел нигде.

И пусть простой рабочий, потратив треть своей зарплаты, мог купить своим детишкам лишь пару мандаринок, пару бананов и одно манго, но восторга было столько, что не передать. Родители просто плакали, глядя, как их дети едят те фрукты, вкус которых они никогда в своей жизни не пробовали. Понятное дело, что дети с ними пытались поделиться, а плод манго так вообще всей семьёй ели три дня, нарезая его настолько тонкими ломтиками, что они даже просвечивали, но если его положить на язык…

25 декабря 221 года от Начала. Москва. Закрытый бильярдный клуб.

— Похоже, нас сделали.

— С чего вы это взяли?

— По моим сведениям, первого января объявят о введении золотого червонца, аналога валюты СЭВ.

— Объявят, ещё вовсе не значит, что она будет.

— Будет. Император настроен решительно. Монетный двор уже готовит штампы.

— Что вы можете предложить?

— Есть один интересный вариант. Мне практически в открытую предложили комиссию в два процента за распространение золотого червонца для всех наших структур. А это большие деньги, и что главное, в содружестве с государством.

— Но мы потеряем больше…

— Теперь уже всем понятно, что потеряем. Я знаю, что у вас был разработан целый план и достигнуты определённые договорённости, но многие из них после Нового Года окажутся не актуальными.

— Говори толком. Иногда я перестаю понимать твою речь, особенно, когда твои мысли бегут раньше сказанного, — резко одёрнул вельможа своего высокопоставленного собеседника.

— У нас уже нет того сообщества, что было раньше. Сказать по правде, наш союз развалился, как только все, кроме нас, приняли приглашение к кормушке. Мы последние. И самое лучшее сейчас — просто согласиться, так как ничего другого у нас не осталось. Нужно торопиться. Советники Императора не хуже нас понимают, что без своих союзников мы им не противник. Ещё день-другой, и нам откажут в очень выгодном предложении, а то и вовсе объявят в розыск, по какому-нибудь надуманному делу.

— У них что-то есть на нас?

— Компромат есть на каждого из нас. Вопрос лишь в том, насколько он убойный. Если вы это желаете проверить, то давайте без меня. Просто скажите мне, что вы решились противостоять Императору, и я прямо сегодня же подам в отставку, потом скажусь больным и уеду в своё крымское имение, восстанавливать здоровье.

— Струсил?

— Можете говорить, что хотите, но я пас.

— А ты точно всё помнишь?

— Да, если мы поссоримся, то я могу потерять деньги и репутацию.

— И ты готов рискнуть?

— В данном случае речи о риске бессмысленны. Как я себе это вижу, выбирать придётся между жизнью и деньгами. Я выбираю жизнь. Скажу больше, если я отсюда не сегодня выйду, то мои доверенные лица отправят ряд писем, заверенных нотариусом.

— Ты даже мне угрожаешь, вша?!

— Ни в коем случае. Мы же все за здоровые отношения и нормальное понимание ситуации, вспомните, именно эти слова вы мне говорили при нашем знакомстве, — попытался усмехнуться чиновник, которого изрядно придавило аурой аристократа и исходящим от него чувством гнева.

— То есть, меня ты больше не боишься?

— Боюсь, но не больше, чем Сюзерена. Знаете, мне хватило одной встречи с ним во дворце. Чисто мимолётом. Просто встретились в коридоре и разминулись. И я буквально на долю секунды посмотрел ему в глаза.

— Что ты там увидел? — попробовал улыбнуться его собеседник.

— Свою и вашу голову на стене его зала. Так что, я лучше с завтрашнего дня на пенсию. А вы уж тут давайте, как-то сами выкручивайтесь. В конце концов, у меня три внука и внучка…

Старший сын князя Суворова проводил сбежавшего чиновника весьма специфическим взглядом, решая про себя, стоит ли отдавать приказ на его ликвидацию.

Буквально за секунды в его памяти промелькнули и воспоминания об их знакомстве, когда они случайно столкнулись посреди ночи в детском приюте и узнали друг друга, оба растерявшись от неожиданности и недвусмысленной ситуации. И ряд их последующих встреч, где они оба занимались любимыми развлечениями, потом и вовсе посещая приют вдвоём, заранее сговорившись о времени встречи.