Диана ещё лежала, прислушиваясь, когда её взгляд наткнулся на книгу. Там что-то начиналось про страсть. Страсть к жизни, как следствие, любовь к жизни. Героиней была девушка, которую осуждали за своенравие, свободомыслие, за то, что она никого не слушает, у неё есть своё мнение, поступает, как ей вздумается. И она увлекается алхимией – неслыханное дело для средневековой девицы. Но она единственная наследница огромного состояния её батюшки, очень влиятельного человека в политических кругах, и представители высшего общества вынуждены считаться с этим. Отец разбаловал дочь, а теперь, когда пришла пора выдать её замуж, она забраковала всех женихов, заявив, что лучше останется старой девой, чем умрёт от скуки. В целом героиня импонировала Диане, но страшно раздражала постоянная тема жажды жизни, страсти: как будто эта девушка зависима от адреналина, она мечтает, чтобы жизнь состояла из приключений. Будь та её современницей, только и делала бы, что прыгала с парашютом, летала на параплане, лазила на Эверест и съезжала с его вершины на горных лыжах.

Для Дианы это уже слишком, но было неприятно осознавать, что подобные темы её задевают. Завидовать? Чушь какая! Её звали в походы и прыгать с парашютом тоже, что-то ещё было… Она взяла книжку и бросила на журнальный столик у кресла, но перестаралась, и книга залетела за спинку сидения. "Вот и хорошо: с глаз долой! – проворчала про себя Диана. – Приедет и пусть сам достаёт свою книгу: может, не будет больше привозить мне всякую ерунду!"

Дмитрий приехал на час позже, предупредив заранее, что опоздает. С одной стороны, хорошо – можно еще немного просто побыть одной, а с другой… Почему он всегда заставляет испытывать к себе противоречивые чувства? Что-то вроде этой раздражительной радости ожидания встречи. Они поехали ужинать в ресторан на берегу озера. Деревянная веранда, украшенная цветами, светилась развешанными по периметру огнями, дающими мягкий уютный свет. Однако вечер выдался прохладный, и Диана замёрзла в ожидании заказа. Отказавшись накинуть джемпер, предложенный ей Дмитрием, она заявила, что лучше любоваться верандой из теплого зала, и они переместились внутрь.

Посетителей было мало, и она приготовилась расслабиться. Приятно было ощущать тепло после прохладной влажной свежести уходящего вечера. Негромко играли ритмы гаванской сальсы, на столиках горели свечи, и казалось, что их пламя покачивается в такт, мелькая тенями на столовых приборах. У барной стойки, воркуя, сидела парочка: женщина, соблазняя, поглаживала подушечками пальцев то бокал с вином, то, едва касаясь, проводила ими по бедру мужчины, и тот, делая глоток вина, не спускал с неё глаз, просто-таки пожирал ее взглядом.

Диана повернулась в другую сторону, опустив глаза. В поле её зрения промелькнули кроссовки официанта, и она тут же проворчала про себя, что следовало бы ему носить на работе туфли: они больше соответствуют обстановке. И тут же согласилась со следующей мыслью о том, что кроссовки всё-таки больше подходят для такой работы. Целиком погрузившись в свои мысли, она не замечала, что ее Дмитрий не сводит с нее глаз. Он старался делать это ненавязчиво, наблюдая за ней, иногда увлекаясь, но успевая всё же вовремя отвести взгляд или смягчить его: любое пристальное внимание к своей персоне Диана воспринимала в штыки и готова была сразиться со всяким, кто покушался на её личное пространство.

В этот момент послышались голоса. Компания была уже навеселе и через несколько минут шумно ввалилась в зал. Они расселись за столики, затем повставали и, с грохотом сдвигая столы и расставляя стулья, уселись снова. Официанты даже не успели вмешаться. Некоторые из них с блокнотами уже принимали заказы. Зал еще больше оживился, когда к компании присоединились еще человек десять: видимо, они подъехали позже. В ход пошли уже соседние с Дианой стол и стулья, и один из десяти, густым подвыпившим басом что-то рассказывая и широко жестикулируя, задел её за волосы, и слегка за ухо, обернувшись, извинился и, отвернувшись, продолжил свой эмоциональный рассказ.

Извинений было недостаточно. Дмитрий с беспокойством наблюдал, как на лице Дианы сменяют друг друга досада, раздражение, затем закипающие возмущение и гнев. Ему уже не раз приходилось наблюдать, как просыпается вулкан: ее челюсти сжаты, дыхание участилось, она вся сжалась, как пантера перед прыжком, и!..

– Как же меня это достало! – выпалила она, резко вставая из-за стола так, что он со скрежетом отодвинулся. Дима, пристав, быстрым движением коснулся её руки. Соседи не обращали на неё внимания. Диана обернулась, её взгляд чуть было не пронзил его копьями, но его прикосновение было столь мягким и проникновенным, что её пыл сразу остыл. Она обессилено опустилась на стул, исподлобья уставилась на своего спутника, и её взгляд снова запылал огнём, обвиняя его: это всё из-за тебя, это ты виноват в том, что я ничего не могу сделать! Сидя напротив, Дмитрий смотрел на неё, и её огонь не обжигал его, не ранил. Напротив, он пробуждал в нем чувства, которые он не испытывал ни к одной другой женщине. Эти чувства наполняли его сердце страстью, сильным желанием обнять её и защитить. Он любил её такой, какая она есть, и мечтал о том, что однажды она проснется. Диана же не подозревала о его чувствах, и он терпеливо ждал.

Так они смотрели друг на друга некоторое время. В следующее мгновение пелена гнева, затуманивающая разум, спала с её глаз, и они наполнились ярко-синей ясностью послезакатного неба, на котором загораются звёзды. О, как он любил этот взгляд, и на душе становилось тепло! Дима улыбнулся ей глазами и совсем чуть-чуть губами. Вздохнув, Диана распахнула ресницы, и синева её глаз смягчилась бархатной нежностью. Не сговариваясь, они встали за стола, он обнял её за плечи, и они вышли из ресторана.

Ритм сальсы затих, им вслед полетели искры танго. Они спустились по деревянной лестнице к озеру. Ступеньки тихонько поскрипывали в такт их поступи. С последних Дмитрий спрыгнул вперед и подал любимой руку. Она схватилась, крепко сжав его ладонь, и спрыгнула следом. Они прошли немного вдоль берега. Под ногами скрипела галька вперемешку с песком, иногда попадались, поблескивая в свете фонарей, кусочки стекла, чьи острые края давно смягчили озерные волны. Наконец, вереница фонарей, провожающая отдыхающих, закончилась, дальше через лес тропинка вела к пирсу.

Старый-старый пирс из посеревших от времени и выщербленных досок с крепкими, несмотря на возраст, перилами. Были видны и свежие желтые доски, на которые заменили совсем развалившиеся. Диана смотрела под ноги и радовалась: она не любила быть свидетельницей неизбежного разрушения. Она подошла к краю и, держась за перила, посмотрела на воду, едва заметно поблескивающую в темноте, затем на такое же темное, как ночное озеро, небо: одно отражалось в другом как в гигантском кривом зеркале, поглощающим звёзды. На небо её глазам смотреть было куда легче и приятнее, и оно красивое, загадочное, манящее – прекрасное, неповторимое, многогранное, как сама жизнь, которая поворачивается к тебе то одной стороной, то другой, а многие её грани ты никогда и не увидишь.

От этой мысли ей стало грустно: Диане жизнь представлялась уж больно однобокой, слишком обыденной и однообразной, но какой толк в прыжках с парашютом, если боишься высоты! Завтра снова на работу, снова люди, много людей, снова решать какие-то проблемы и поздно возвращаться домой. И снова всё по новой! День сурка…

– 

Хорошо, что у меня есть такой друг, как ты! – сказала на Дмитрию через плечо. Он стоял немного поодаль и теперь подошёл к ней сзади, обхватив перила рядом с её ладонями. Диана спиной почувствовала тепло его тела и поняла, что замерзла. Она прижалась к нему, он обнял её, зарывшись в её волосы лицом.

– 

Мне холодно. – сказала она.

– 

Дима стянул с себя джемпер и хотел было надеть на неё. Он хотел снова её обнять, но Диана, повернувшись к нему лицом, вытянула руки вперёд и не позволила ему это сделать.