Немного помолчали, налили еще по сто. Выпили. Заговорили о жизни. Начали с кошек. Дрон вспомнил, как, когда-то, года два назад, пока мамаша от запоев в психушку не залетела, жили они в своей комнате, в коммуналке, на Васильевском. И был у них серый кот, Мурзик. Сядет он на форточку и часами наружу глядит. А куда, никто понять не может. Там, за окном, стена глухая. Ничего на ней нет. Ни кустика, ни травинки. А кот все сидит и смотрит. Дружбаны мамашины, как соберутся за бутылочкой, так все спорят: «чегой-та» он там такого интересного видит? По – разному думали. Серега с шестого даже мнение имел – оно, правда, только после третьего стакана наступало. Но отстаивал он его до хрипоты. Даже подраться в запале мог – что коты, мол, как перископом – за угол смотреть могут! Он об этом когда-то то ли слышал, то ли читал что-то такое «секретное». И, смотрит, по Серегиному мнению, Мурзик таким образом прямо и вверх: на звезды!

Какие днем звезды, когда на улице солнце светит, его обычно не спрашивали. Потому что начинал тогда Серега кипятиться: ходить из угла в угол и папиросы на пол плевать. А это к хорошему не приводило: обычно в драку лез. Приходилось его всем миром вязать и на диван валить. После чего лежал он там, и только глазами вращал: всех ненавидел. А жаль. Потому как собеседник он был хороший, и без него становилось сразу скучнее.

А вот, «зачем Мурзик на звезды смотрит», обсуждать разрешалось. Потому что правоту свою Серега видел в самом факте смотрения котов под прямым углом. К дискуссиям же о том, зачем это у них так устроено, относился снисходительно.

– Так он в форточке воздухом дышал, – высказался наконец Леха, покончив с курицей. – Сивухой у вас, наверное, жуть как несло. Народу, поди, с десяток в фазенду набивалось. И все в усмерть пьяные.

– Может оно и так, – чувствовалось, что Дрона дискуссия не задевает. Просто, приятно вспомнить было.

– А у нас, блин в натуре, тоже котяра был. Злой, собака, вредный, век воли не видать, – вступил в разговор Колян, в запале обзывая кошку собакой. – Всю мебель, гадина, нам со злости исцарапал, батя его уж и метлой и ногами пинал. Мне тоже под горячую руку доставалось. Колян на мгновение остановился и улыбнулся, словно вспоминая что-то хорошее. – А этот, все только бы портить, и так всего одна штора на три окна, так он и ее в клочья! – закончил он с неожиданной гордостью.

– Так это он когти точил, не при чем здесь его злость, кошкам надо это, – отреагировал Леха, – инстинкт…

– Ты еще скажи – ежики от злости колючие, – добродушно добавил Дрон и в этот момент за дверью внезапно послышались голоса и шаги.

– Вот тут они, отсюда шум, – послышался высокий женский голос, ему ответил мужской:

– Щас разберемся. Отойдите, гражданочка.

– Менты – зашипел Колян, – говорил я!

Бежать было некуда.

Хлопнула дверь и в комнату ввалились трое. Они именно «ввалились», а не зашли; движение было резким и решительным, это не были просто посетители. По всему было видно: пришли Хозяева.

Вернее, хозяин был один – первый. Высокий человек лет пятидесяти с пронзительным, бешеным взглядом из-под густых бровей. Двое других держались чуть поодаль: не меньшего роста и еще более внушительной комплекции. Охрана.

Я никак не мог определиться с линией поведения: притворяться и дальше тюкнутым по голове и пребывающим в полуотключке ботаником? Или быть адекватным и откровенным? Помня мой опыт с Серегой, я, скорее, склонялся ко второму.

Однако, жизнь внесла коррективы. Человек остановился прямо напротив и впился в меня цепким недружелюбным взглядом. «Может мочкануть его сразу надо было, как тех банкиров, и концы в воду? Хотя… надо узнать сперва, кто Серого приговорил, а то, повториться может уже не в нашу пользу… этот что-то да может знать…»

Быть откровенным расхотелось. Из услышанных мыслей я уяснил для себя две вещи. Первое: меня, похоже, они не подозревают; это радовало. Второе: что мочканут меня после того, как узнают, кто убийца. Это не радовало совершенно. Дополнительно я понял, что про чтение мыслей надо молчать; уже сейчас я ненароком узнал про каких-то несчастных банкиров, концы с которыми были уже в воду. Ненужная осведомленность могла ускорить процесс в ненужном мне направлении – то есть я мог оказаться мёртвым гораздо раньше планируемого момента.

– Встань. Божью корову нам тут не изображай, тебе укол обезболивающий сделали. Так что все у тебя давно прошло. – Говорил хозяин так же неприятно, как и смотрел. – Ты какого хрена друга нашего пришил, гнида? Мы же за тобой уже пять дней как ходим, с тех пор, как ты ему про отравление пургу задвинул!

Сказанное меня не удивило. Если они за мной действительно следили, то это проясняло многое: в частности проникновение в машину и домой; обвинение же в том, во что он и сам не верил, означало, что решено меня сперва запугать. Что бы я посговорчивее был и «зря не парил». Не понятно было только, опять же, как реагировать.

– Я не убивал. – Мне вдруг пришла в голову гениальная мысль. Во всей моей версии «для Сереги был один очень серьезный прокол – то, что я приплел несуществующего экстрасенса; теперь же, когда Наташа была мертва, появлялась другая, более изящная и абсолютно непроверяемая возможность все объяснить.

– Случайно слышал. Я в машине сидел, пиво пил, на сиденье откинулся, да еще стекла тонированные… – я потер виском о плечо, голова все-таки еще болела. – Разговаривала она с кем-то. Сереге не хотел говорить… Ну, она ж тетка его, а я подслушивал… Вот и приплел экстрасенса… С дуру… Слышал, как говорила она кому-то, точно не помню, но что-то, типа: «Я его отравлю, он с меня все доверенности переписать обещал, куплю яд у Тифани, или Тофани, – тут я не ручаюсь, я ж не записывал, – и – в суп! Жить голодранкой не буду, хватит, на фабрике набедовалась». Про фабрику я наплел для убедительности, они же Наташкину биографию, как пить дать, вдоль и поперек… Я посмотрел на главного. Его глаза сузились.

«Похоже на правду, иначе, откуда ему про фабрику знать? Натаха же у нас конспиратор еще тот, под аристократку косила – хотя куда ей было, за версту видать… – зазвучало в голове. Он повернулся и задумчиво посмотрел на застывших у стола, чуть ли не по стойке смирно охранников. – Похоже на то, что и правда. Ему яд сыпанула, да и сама же по глупняку хапнула, таких историй хоть отбавляй… Все, зачищать надо». – Закончил он думать переведя взгляд на меня.

У меня внутри похолодело. Политик я никакой. В шахматы, вообще, почти не играю. Вот и теперь, имея на руках все козыри, умудрился сделать единственный неверный ход из ста. Надо было юлить, интриговать, выгадывать время; а там, может, и срослось бы что. – Он же русским языком подумал: «Убийцу найдем, тогда и концы в воду».

Мне стало страшно.

Хозяин уже повернулся к охранникам, что бы скомандовать. Однако, в последнюю минуту передумал и снова посмотрел на меня.

«А если врет? Нет… – зазвучали его мысли у меня в голове. – Сперва надо проверить; с кем Наташка разговаривала, найти – это по распечатке легко будет; второе: где яд взяла… А этого – в подсобку. Пару дней пусть там полежит. Авось не помрет… а там посмотрим.

– В кладовку его, в подвал Казино. На обычную диету: вода, хлеб. До следующего распоряжения. – Он резко повернулся и, не дожидаясь ответа охранников, вышел так же стремительно, как и зашел.

Мне завязали глаза, и, подталкивая в спину, куда-то повели.

Я много раз читал в книгах, как кого-то куда-то повели с завязанными глазами, но никогда не читал о том, насколько это противно. Именно противно. Другого слова не подобрать. Когда не видишь дорогу, каждый шаг дается с огромным трудом – сопротивление обострившейся самозащиты орет перед каждым шагом: «Стой! Куда! Там яма! Нет! Там пропасть! Аааааааа! Стой! там стена! Ты врежешься, провалишься, поскользнешься, запнешься, упадешь! Перелом, гипс, сотрясение мозга! Аааа!» И так перед каждым шагом.