Нынешний лозунг «Сиди дома» очень бы пригодился в январе 1850 года крестьянину деревни Резаново Смоленского уезда Илье Фёдорову. Тот оказался в районе сельца Вонлярово, имея при себе три рубля денег серебром на покупку корма для скота. Во всяком случае, он так сказал своим домашним. На его беду пристав 1 стана Краснинского уезда отставной капитан Андрей Ловейко разогнал в тех местах большую партию корчемников. Именно что разогнал. Захватил сани, лошадей, бочки с водкой, а вот всех корчемников упустил. И тут на свою беду на дороге показался Илья Фёдоров, с интересом разглядывающий царящую вокруг саней суету. Он было уж и прошёл мимо, когда раздался зычный голос пристава:
– Погоди-ка, мил человек. А ты чьих будешь?
–Господ подполковников и кавалеров Василия и Платона Ивановых сынов Рачинских, деревни Резаново крестьянин Илья Фёдоров, – отрапортовался мужичок.
– О как, – оскалился Ловейко, – а какого ж чёрта ты здесь делаешь?
– Дык я того, за сеном.
–А я тебе расскажу, ты вот с этой водкой корчёмствуешь, ты мой сладкий сахар. Вяжи его, ребята.
Захваченную партию с Федоровым в придачу корчёмная стража привезла в Катынь, где пристав и устроил первый допрос Илье Фёдорову. Тот клялся и божился, что не виновен. Однако отставной капитан уже закусил удила. И способы внушения у него были те ещё. Получив в живот пару раз валенком, насыпанным песком, Илюха впал в уныние и согласился сотрудничать со следствием. А Ловейко уже диктовал его показания волостному писарю. Оказалось, что не за сеном ушёл из родного дома Илья Федоров, а вовсе даже в местечко Падоры в Оршанском уезде Могилёвской губернии в корчму. Купив там у еврея Залмана ведро водки, Федоров присоединился к партии корчемников, которые собрались проехать, торгуя водкой по Краснянскому и Смоленскому уездам. И были в той партии Иван да Захар из деревни Тростянки Смоленского уезда, Никанор Васильев из Ухиньи, здоровенный чернявый человек по имени Василий, бравший сразу 20 вёдер водки у корчмаря. Также к партии присоединились, назвавшиеся дворянами Захар Жабыко и Андрей Путято, да государственный крестьянин Степан Иванов. Тот рыжий и с бельмом на правом глазу. Короче, имел капитан Ловейко о корчемниках все нужные сведения, а вот поймать с поличным не мог. Все были вооружены дубинами, а у Жабыко имелись сабля да небольшой пистоль. А ночевала партия в деревне Корытне, у вдовы Агриппины Архиповой по прозвищу Василиха.
– Ты всё уяснил, или снова тебя валенком попотчевать?
–Уяснил, барин, уяснил.
– Ну так подписывай показания.
–Дык я ж ведь грамоте не обучен. Я на суде всё как велено скажу.
–Унтер-офицер, пошлите за священником. Заверит показания этого корчемника.
Явился священник Павел Колосов. Картина его взору предстала более чем странная. На коленях к нему пытается бежать, что-то голося о покаянии, бородатый мужичок в потрёпанном тулупчике и без шапки, двое солдат его удерживают за руки. В углу за столом волостной писарь, а по комнате с трубкой в зубах разгуливает какой-то чиновник.
– Я, пристав 1 стана Краснянского уезда Ловейко. Вам нужно заверить показания, данные пойманным моей командой корчемником.
–Батюшка, отпусти душу на покаяние, смилуйся! Покаяться хочу, облегчить душу, – вдруг заорал удерживаемый мужик. И тут же получил по шее от одного из солдат, неча тут рот разевать.
Священник попросил оставить его с мужиком наедине. Пристав скривился, но всё же выгнал всех из комнаты. Заикаясь и плача, Илья поведал батюшке свою историю. Тот задумался. Кое-какие мысли у него родились, и Фёдоров был заинструктирован, как себя вести в суде. Показания Ильи Фёдорова отец Павел Колосов заверил собственноручной подписью.
На следующий день корчёмная стража с захваченным вином и преступником выступила в сторону Красного. В тот же вечер Илья оказался в одиночной камере Краснинского тюремного замка. Пристав, потирая руки, написал рапорт для уездного суда, и отправил водку на акцизный склад.
Но вот в суде дело пошло наперекосяк. Илья Фёдоров орал на весь Красный, что показания из него выбили, деньги кровные отобрали, истязали нещадно, что может подтвердить священник Колосов. На следующее заседание вызвали Колосова. Тот объяснил, что не видел, как избивали Фёдорова, но нашёл его в большом расстройстве чувств, исповедовал, и тот поклялся ему на Священном Писании, что ни в чём не виновен. Пристав Ловейко имел бледный вид. Дело было передано в Смоленскую Палату уголовного суда. Там всё повторилось. Фёдоров орал о своей невиновности и причинённых ему побоях. Объяснял, что не знает никаких евреев в Оршанском уезде, Василисих, Жабыко и прочую корчёмную живность. Священник рассказывал о солдатах, крепко державших подозреваемого и отпускавшим ему подзатыльники. Ловейко же докладывал суду, что он полностью уверен в виновности Фёдорова.
Смоленские судьи оставили Илью Фёдорова в «большом подозрении» в деле о партии корчемников в Краснинском и Смоленском уездах, и передали его Василию Ивановичу Рачинскому под подписку. Ловейко же подал рапорт об увольнении с должности, и уехал в своё имение в Рославльском уезде.
Конец 19 века, Хохловская волость разрастается, вбирая в себя всё новые и новые сельские общества. Ну сами посудите где Хохлово, а где Боровая, Алексино и Пелещино. А всё это уже Хохловская волость. В 1886 году Хохловский волостной сход ходатайствует перед Председателем Смоленского уездного по крестьянским делам присутствия о преобразовании Хохловского сельского одноклассного училища в 2-х классное Министерское училище с ремесленным отделением. Нам это училище волость обязуется выделять 575 рублей ежегодно.
Крестьяне, знающие ремесло, большей частью ушли в город, хотя и остаются приписанными к сельским обществам. По возможности они выкупают свои наделы и становятся уже землевладельцами. Государство же издаёт массу законов и предписаний о выкупной земле, что создаёт для крестьянских обществ большие проблемы. Поди разберись в ворохе предписаний и уложений. Ведь сама жизнь земледельца зависит от земельного надела. Вот и завален Хохловский волостной суд жалобами по земельному вопросу. А решения волостного суда можно обжаловать в Смоленском уездном съезде через земского начальника 4-гог земского участка, к которому относилась Хохловская волость. Там уже образованные господа-чиновники утверждали или отменяли решения волостного суда.
Крестьянка деревни Чернушек Евдокия Дмитриевна Доброхотова, швея, проживающая в Москве, обратилась в волостной суд с требованием забрать у Петра Лаврентьева, жителя той же деревни, один надел усадебной земли с постройками. После смерти её отца, лет 30 тому назад, всё имущество его поступило в пользование к бабушке истицы Агафьи Корнеевне. Она и отдала его в аренду, а деньги использовала на своё пропитание. А лет пять назад продала усадьбу и постройки Петру Лаврентьеву за 60 рублей. После смерти бабушки Евдокия заявила свои права на имущество отца своего, так как считала, что после его смерти она являлась его единственной наследницей, а бабушка не имела права продавать её имущество. Волостной суд решил, что бабулька действительно не имела права продать усадьбу, и возвратил дом с постройками и огородом Доброхотовой. В уездном съезде Петр Лаврентьев попытался доказать, что 30 лет Евдокия Дмитриевна не имела ничего против владения и распоряжения усадьбой своей бабушкой, и что за давностью лет, которые он обрабатывал эту землю и платил за неё все подати, усадьба должна принадлежать ему. Однако, уездный съезд оставил его жалобу без рассмотрения, заявив, что он может потребовать назад с Доброхотовой свои 60 рублей, за которые была неправильно продана усадьба.
Дмитрий Андреев, крестьянин деревни Ухинья (Уфиноя), представил в волостной суд иск на один надел полевой и усадебной земли. Этот надел его племянник Зиновий Федоров продал крестьянину той же деревни Даниилу Кузьмину после раздела с дядей. После смерти племянника, осталась только бездетная вдова, а дядюшка Дмитрий Андреев посчитал себя единственным наследником и попытался отжать надел у Кузьмина. Свидетели же на волостном суде показали, что раздел между дядей и племянником случился лет двадцать уж тому как, и Зиновий Федоров жил своим хозяйством независимо от дяди. И по собственной воле 10 лет назад передал свой надел Даниле Кузьмину. Тот же после смерти Зиновия платит за надел все налоги и передаёт ежегодно его вдове 1 четверть ржи. Волостной суд, имея в виду, что владение землёй в Уфинье общее, то есть наследственность не имеет значения, в иске Андрееву отказал. Уездный съезд, приняв во внимание то, что Зиновий Федоров после раздела сам владел своим наделом и вел собственное хозяйство, и передал надел Кузьмину по собственной воле, решение волостного суда утвердил.
