А теперь поведаю я вам историю, что произошла от моего крыльца на расстоянии пары сотен саженей. ДА. Деревуха в которой это всё завертелось – в прямой моей видимости, на другом берегу речки.
Итак, во деревне то было, во Манькове…
Пили водку мужики, селёдкой заедали. И были те мужики все как один родными братьями – Иван, Григорий, Павел да Ермолай Кононовы. И нарезались оне «монополькой» так, что восхотели не много немало социяльной справедливости.
Тут надо сделать небольшой экскурс в прошлое этой семейки. Лет за 17 до описываемых событий дядя наших героев Дмитрий Тарасов ушёл из Маньково в Арефино. Изучая документы, я для себя сделал вывод, что Арефино это такая хитрая деревня, куда все почему-то уходят. Вот и в 1906 году крестьянин Дмитрий Никитин Новиченков из Вербилова собрал всё своё семейство (трое сыновей с семьями, в том числе и бабушка моя Александра Илларионовна) и перебрался в Арефино, основав хутор Новиченков. Оный через десяток лет влился в Арефино. Так вот, Дмитрий Тарасов ушёл в Арефино, оставив свой надел земли брату – Конону. У Конона к тому моменту наделов было 4, плюс ещё братов – пять соответственно. И сыновей у него было пятеро. Помимо вышеназванных ещё и старшенький Кузьма. И вот этот Кузьма через пару лет тоже отделился. И так как-то получилось, что забрал себе два надела земли. А через 15 лет в пьяных головах его младших братьев созрел вопрос – а почему это, собственно, у Кузьмы два надела? Почему тот вопрос у них до этого не вставал? Можно это объяснить только странным действием на крестьянские мозги разбавленного водой государственного «монопольного» спирта.
И вот братья решили это немедленно выяснить. И с бравой песней отправились по единственной улице Маньково к братцу в гости. Над деревней раздавалось «Брат ты мне, или не брат? Рад ты мне, или не рад?» Такие ли были слова в песне, история умалчивает, но смысл именно тот. Заслышав пьяный вокал Кононовых, вороны замирали на лету, куры переставали нестись, свинья в луже посреди улицы попыталась с головой зарыться в грязь. Петух на заборе бабки Маланьи, только набрал воздуха в грудь, чтобы высказать все, что думает о братьях, был сбит в крапиву волной ядрёного перегара. В господском доме Вульфа Хаукельевича Ратнера сорвался с цепи здоровенный племенной бык-производитель по кличке Клаус-Мария Пферцегентакль. Поражённое до глубины души животное рвануло на галопе в сторону Смоленска, чтобы подать жалобу губернатору на невыносимые условия содержания. В таких условиях Клаус-Мария не только не мог, но просто не имел права заниматься с коровами тем, для чего собственно и был приобретён Ратнером. Переполошив по пути деревушку Ширяево, бычара выскочил на Краснинский тракт и, поднимая клубы пыли, помчался к границам губернского города. На мосту через речку Ясенная быку повстречалась коляска начальника 4-го земского участка отставного штабс-ромистра Ингельстрёма. Увидев сотню пудов взбесившейся говядины, лошади понесли. И вместо визита в село Рождествено к причту церкви, Ингельстрём через полчаса бешеной скачки оказался с внезапной проверкой в Хохловском волостном правлении. Дальнейшая судьба Клауса-Марии Пферцегентакля незавидна. Не ориентируясь в улицах города, бык свернул не туда, и оказался у казарм Нарвского полка, где и был застрелен бдительным часовым. Бренные останки были употреблены на пропитание доблестных защитников отечества.
Но вернёмся к нашим баранам. Долго-ли коротко-ли пьяные братовья добрели-таки до цели своего путешествия. На крыльце их встречал Кузьма Кононович с сакраментальным вопросом «Это ж как же ж вашу мать, ну и мою соответственно, извиняюсь, понимать?» Братья разъяснили своему старшаку, что бог мол заповедовал делиться с ближним своим. Вертай надел взад. Соответственно были посланы в пешее эротическое путешествие. Однако сей посыл Кононовичи поняли по-своему. Утром с похмела запрягли лошадку и отправились всем кагалом в Хохлово. Волостной писарь с их слов оформил жалобу, и, получив причитавшийся четвертак, назначил день суда.
Хохловский волостной суд. Стоят столы сосновые, сидят мужи дубовые, но смотрят всё ж с понятием – чай не политзанятие. А вопрос о земле. Всем близкий и понятный. Как суд проходил? Да очень просто. Волостной старшина спрашивал у судей:
– А сколько у нас братьев Кононовых?
– Пять.
– А сколько у нас наделов земли, оставшихся от Конона Тарасовича?
– Пять?
– И сколько будет пять поделить на пять?
– Дорогой Кузьма, делись давай уже. Такой тебе будет наш приговор.
Кузьма приговора не принял и подал жалобу в Смоленский уездный съезд. Там он разъяснил, что надел земли передан ему лично дядею Дмитрием Тарасовым, что надельного приговора не составлялось. В семье у него теперь 10 человек, и с одного надела они не прокормятся. Также с 1874 года он оплачивает за надел все пошлины и сборы. Так как более пятнадцати лет назад произошёл фактический раздел в семье, и братья не могут доказать, что Кузьма завладел наделом дяди незаконно, уездный съезд постановил решение волостного суда отменить и вернуть надел полевой и усадебной земли его владельцу.
Все перипетии с участием живности являются плодом воображения автора, и в делах Смоленского уездного съезда и Хохловского волостного суда не приводятся.
В делах канцелярии Смоленского губернатора в 19 веке довольно часто встречается понятие "буйство крестьян". Некоторые из этих дел читаются прям как дюдюктив и боевик под одной обложкой. Ну попробуем разобраться – чего ж оне буйствовали-то?
С корчемством, то бишь с тайным производством и торговлею спиртными напитками и другими предметами, составлявшими монополию государства или обложенными акцизом, активно боролись ещё с 17 века. Но… Дела смоленской палаты уголовного суда за вторую половину 19 века говорят нам, что как с этой заразой не боролись, а она имела место процветать. Корчемники проходили по смоленской губернии целыми партиями. Разъездные служители корчёмной стражи сбивались с ног, производя обыски в деревнях. К охоте на корчемников привлекались воинские команды. Но самогона в губернии меньше не становилось.
В сентябре месяце 1848 года исполняющий должность корчёмного заседателя Зенкович с корчемными стражниками в количестве семи человек при унтер-офицере Смоленской инвалидной команды Спиридоне Воробьёве нагрянули с обыском в деревню Бердебяки Смоленского уезда. Мужичкам, видимо, было что скрывать, потому как означенные крестьяне, отобрав у воинской команды лошадей, вынесли служивых из деревни на кулаках. Зенкович и Воробьёв докладывали начальству, что их подчинённые сражались «аки львы», но были вынуждены отступить по многолюдству противника. При медицинском освидетельствовании оказалось, что только у рядового Гаврилы Тихонова есть телесные повреждения – ссадина с опухолью на локтевом суставе левой руки. Сие повреждение приносит пострадавшему значительные страдания и требует медицинской помощи. А она в те времена была недешева. Этого хватило Смоленской палате уголовного с уда для передачи дела в Военный суд, согласно тому 15 статьи 1607 пункта 3 Свода Законов уголовных. В данном пункте говориться что «из лиц Гражданского ведомства предаются Военному суду корчемники, в случае сопротивления военной команде при выемке корчёмного вина». Об этом Палата уголовного суда извещала Смоленское Губернское Правление рапортом. Да уж, побуянили мужики на свою голову.
В июле 1849 года корчёмная стража захватила у деревни Голенищево обоз из девяти телег с "корчёмным вином", то бишь с самогонкой. Крестьяне, управлявшие телегами, разбежались и укрылись в лесу. По закону телеги и лошади были переданы в Краснинскую контору акцизно-откупного комиссионерства, а вино – в Краснинский винный магазин (то есть было очень неплохого качества, не выливать же). И вот у корчёмной стражи появился повод почаще проверять крестьян в Голенищево. Деревня принадлежала двум помещикам – отставному подполковнику и кавалеру Василию Ивановичу Рачинскому (по одну строну оврага, разделявшего дома) и отставному генерал-майору и кавалеру Осипу Абрамовичу Ленарскому (по другую сторону оврага). И вот по указанию поверенного Краснинской конторы акцизно-откупного комиссионерства Боташева, кандидат на полицейскую должность поручик Бабынин с корчёмною стражею и понятыми (Жорновского волостного правления старшиной Харитоном Степановым и двумя крестьянами деревни Прилеповки) 14 октября 1849 года отправился на обыски корчёмного вина в Голенищево. Первые два дома крестьян помещика Рачинского проверили без каких-либо эксцессов, корчёмного вина не нашли. Во дворе третьего дома стражу встретил крестьянин лет тридцати, который попытался запретить входить в дом. За ним во двор вышел пожилой крестьянин, выдавший такую фразу: "чего их тут слушать, хватай кол – гони их со двора". Затем старик выскочил на улицу и криком начал созывать остальных жителей деревни бить корчёмную стражу. Государевы люди и опомниться не успели, как толпа крестьян с дрекольем набросилась на них. Корчёмная стража, понятые и Бабынин кинулись прочь из деревни. По показаниям кандидата на полицейскую должность, он пару раз пытался остановиться и успокоить крестьян, но видя их ожесточение на него, снова бежал. Бабынин собрал всех своих на одной телеге и на галопе отвёз в Жорновку, а потом и в Красный, где и доложил об инциденте и потерях. А потери оказались не малые – три телеги с лошадьми и упряжью, шкатулка с деньгами (сто с лишним рублей серебром, собранных корчёмной стражей с питейных домов Краснинского уезда, да ещё шестьдесят рублей серебром собственных денег Бабынина), четыре меры овса, два пуда печёного хлеба, нагольный тулуп и панбархатный кисет с табаком и тремя рублями на серебро, принадлежащие служащему корчёмной стражи дворянину Лаппе. Через пару дней управляющий Краснинскими питейными сборами Рафаилов со становым приставом Ловейкой и корчёмной стражей нагрянул в Голенищево. И в первом же дворе обнаружили телегу, на которой стояли бочонок и баклага с корчёмным вином. Крестьянин, бывший у этой телеги, перемахнув через плетень, скрылся в лесу. Пока проводили обыск в доме, во двор заявился ещё один крестьянин с ведром самогонки. Он и попал в оборот. Удравший же в лес, вернулся сам, так как в доме находился его сын. Он оказался беглым, проживающим уже более трёх лет в Голенищево. Назвался Сергеем. Пристав Ловейка с уловом отправился в Красный, по дороге зашугав чуть не до икоты волостного старшину в Жорновке. Это дало результат. Через пару дней волостное управление представило в Краснинский земский суд одну телегу с двумя лошадьми, шкатулку и кисет, правда пустые, и нагольный тулуп. Также были представлены зачинщики буйства в Голенищево в количестве шести человек. На заседании земского суда, из того человечка с ведром водки попытались сделать главного корчемника в Голенищево. Был он крестьянином помещика Ленарского, звали его Ефрем Степанович Стёпкин. Разливался он соловьём, рассказывая интереснейшую историю о том, что решил женить брата. Сосватал за него в Смоленском уезде девушку и решил семью невесты угостить. Уже собирался ехать в казённый питейный дом, как встретил на дороге неизвестных ему крестьян на телеге с бочонками. Что за люди он не знает, но именно они продали ему два ведра вина, по два рубля серебром ведро. Так как в доме Стёпкина никаких корчёмных приспособ полиция не нашла, суд оштрафовал его на девять рублей серебром и отпустил на поруки, под расписку волостного старшины. Причём деньги Стёпкин отдал сразу (и откуда у него такие деньги???). Что интересно, пока рассматривали дело Стёпкина, беглый Сергей, по недосмотру десятских сбежал из присутствия. Из шести крестьян из Голенищево – четверых отправили в Краснинский тюремный замок (их опознали и Бабынин и корчёмные стражники, как тех, кто их гонял в первых рядах. Вину никто из них не признавал, только один из них рассказал, что его дочка позвала с поля на двор, и когда он пришёл, корчёмные стражники убежали от него с криками, что твой барин, мол, за всё ответит. Двоих, хотя их и опознали как участников избиения, отпустили. Одному из них было 75, а другому 86!!! лет. Боевые старички. Дальше дело передали в Смоленский губернский уголовный суд. О судьбе крестьян более ничего не известно. Вряд ли что хорошее получилось.
